Тристан пригубил бренди, без особого энтузиазма ожидая продолжения разговора. Напиток оказался превосходным, и он сделал еще глоток.

Молчание становилось несколько неловким, так что он наконец спросил:

– Не скажете ли, о чем вы задумались, ваша светлость?

Герцог посмотрел в глаза Тристану и нахмурился.

– Симоне почти двадцать один год, – сказал он бесцветным голосом. – Ей было четырнадцать, когда она попала под мою опеку. До недавнего времени она вела значительно более замкнутую жизнь, чем прежде, и тем не менее мужчины на ее пути встречались с завидной регулярностью. Вы первый, кому удалось вскружить ей голову, и я пытаюсь понять, что именно она нашла в вас столь неотразимо привлекательного.

Хороший вопрос, но вряд ли у Тристана был на него ответ.

– Возможно, то, что я богат и достаточно хорош собой? – предположил он.

– Вам нравится лично становиться за штурвал во время шторма, верно? – Герцог не дал времени на ответ и, кивнув, продолжил: – Симона видит в вас родную душу, из чего следует, что эти отношения могут пойти по двум путям: либо это окажется идеальным союзом, либо приведет к катастрофе.

Тристан готов был поставить на идеальный союз, по крайней мере в физическом плане. Их тела так прекрасно подходили друг другу, что плотское соединение не просто захватывало дух, но было почти волшебным.

А вот если выйти за границы плоти – тут он не готов был сделать ставку. Пока ему еще не встречалась такая женщина, от которой он не смог бы уйти, равнодушно пожав плечами. За моментами восторга неизбежно приходила скука и его внимание начинало рассеиваться. Симона, несомненно, будет интриговать его дольше, чем другие, новее же в конце концов…

– Прошу вас ясно понять одно, – продолжил герцог после паузы. – Ранние годы Симоне пережить было труднее, чем кто-то из нас способен себе представить. Ее нелегко ранить, но когда она задета – боль бывает глубокой. Эта семья возникла в результате обстоятельств, которых не предвидел никто из нас, – тем прочнее связывающие нас узы. Я не допущу, чтобы тот, кто ранил Симону, ушел безнаказанным.

– Иного я и не ожидал.

– Также вам не будет позволено разрушить ее репутацию и вы на ней женитесь.

– Конечно, – легко согласился Тристан. – Но с определенными условиями.

Герцогу потребовалось несколько долгих секунд, чтобы понять, что ему ставят условия.

– Прошу прощения?

– У меня имеются некие семейные проблемы, с которыми мне необходимо справиться прежде, чем публично объявить о нашей помолвке.

– И что это за проблемы?

Поскольку Тристан не видел смысла тратить время на историю семьи, он сразу сказал главное:

– Моя мачеха убивает ради денег.

На лице герцога отразилось недоумение – он явно не ожидал такого поворота событий.

Тем временем Тристан продолжил:

– Люсинда взяла страховые полисы на моего отца и обоих братьев незадолго до того, как они встретили свой конец. Полагаю, это она убила их для того, чтобы получить страховую премию.

Герцог дважды сглотнул, прежде чем спросить:

– И вы можете это доказать?

– Нет, ваша светлость, пока не могу.

– Но вы по крайней мере уверены в том, что именно она это сделала.

Тристан кивнул и отпил бренди:

– Я глубоко уверен в том, что она попытается убить меня, прежде чем я женюсь, чтобы я не вздумал поделить мое состояние с женой и ребенком.

– Боже праведный!

– Боюсь, праведного здесь не очень много… – со вздохом откликнулся Тристан. – Не случайно нас прозвали Безумными Локвудами.

– А теперь вы и Симону втянули в эту гадкую историю! Это было совсем нелестным утверждением.

– По правде говоря, мой план, когда я уезжал отсюда этой ночью, состоял в том, чтобы нас не поймали. Если бы все прошло хорошо, то на горизонте не было бы свадьбы, и Симону это никак не затронуло бы. Но раз это все-таки случилось… я готов поступить, как должно, и жениться на ней. Прошу вас лишь об одном: дайте мне немного времени, чтобы я смог разобраться с мачехой – тогда Симона не окажется пойманной в ту паутину, которую эта женщина может для меня приготовить.

– Сколько времени, по-вашему, понадобится для осуществления правосудия?

Тристан легко мог бы наобум назвать любую дату и успокоить герцога, но он не стал этого делать.

– Не имею представления, ваша светлость.

Несколько долгих мгновений герцог смотрел на ковер у своих ног, затем поднял взгляд на Тристана и спросил:

– Кому, помимо нашей семьи, известно о том, что сегодня произошло?

– Никому.

– Вот что мы сделаем, Локвуд: вы не будете приближаться к Симоне. И забудете о том, что знакомы с ней. Вам ясно?

Ясно, но не особенно благородно.

– Я просил об отсрочке, ваша светлость, а не об освобождении от обязательств.

Герцог пожал плечами, и Тристан понял, что решение уже принято. Он сделал большой глоток бренди, надеясь, что жидкость, обжигающая ему горло, поможет всем остальным чувствам поблекнуть. При этом он пообещал себе, что позже выпьет достаточно, чтобы все вокруг вообще исчезло.

Герцог допил свою рюмку и поставил ее на стол.

– Раз мы с вами закончили… – проговорил он, направляясь к двери, – я, с вашего разрешения, пойду и обниму жену и сына.

Тристан шагнул в сторону, пропуская хозяина кабинета:

– Поздравляю с его рождением, ваша светлость.

Задержавшись на пороге, герцог оглянулся на Тристана и спросил:

– У вас есть дети, Локвуд?

– Нет, насколько я знаю. Я всегда предпринимал меры предосторожности, так что…

– Это неглупо. А вы хотите иметь детей?

– В настоящий момент нет.

– Со временем?

Тристан с трудом изобразил улыбку:

– Когда моя мачеха больше не будет представлять опасности ни для кого. В мои обязательства входит рождение наследника титула, а значит…

Герцог презрительно хмыкнул:

– Вы не узнаете, что такое настоящие обязательства, пока у вас не будет ребенка. – Сделав это заявление, он двинулся дальше, бросив на прощание: – Надеюсь, что вы сможете самостоятельно уйти, как только допьете бренди.

– Доброй ночи, ваша светлость.

– Точнее, утро, – откликнулся герцог уже с лестницы.

Тристан посмотрел на темно-янтарную жидкость, оставшуюся у него в рюмке, и ощутил странное оцепенение. Не то чтобы спиртное хоть как-то повлияло на его мозг: сознание работало прекрасно, поздравляя его с тем, как хорошо он справился с трудностями и с каким благородством держался. Все отношения с Симоной закончились, и это правильно. Однако…

Осушив свою рюмку до дна, Тристан поставил ее на письменный стол. У него дома тоже есть бренди, и нисколько не худшего качества, чем герцогское. И за какой-нибудь час он сможет превратить приятное оцепенение в чудесное забытье и распрощаться со всей этой нелепой ситуацией.

Симона медленно поднималась по лестнице. Губы ее были сжаты, а яростный взгляд, казалось, вот-вот прожжет ковер. «Мужчины!» – негодовала она. Как они смеют обвинять женщин в стремительных и необъяснимых переменах настроения! Лицемеры! Только что ласковый и заботливый, ее спутник в мгновение ока превратился в самонадеянного, высокомерного сукина сына! Если бы она знала, что Тристан способен вести себя подобным образом, он точно провел бы ночь в своем шелковом шатре в полном одиночестве, ублажая себя собственными усилиями. Зная это, он был таким чудесным ровно до тех пор, пока они не отправились обратно. Еще бы – ведь он уже получил от нее все, чего хотел. Когда она увидит его в следующий раз, то непременно…

– Рада, что ты еще жива…

Симона оторвала взгляд от ковра и увидела младшую сестру, стоявшую в дверях ее спальни. Фиона – ангел в белой ночной сорочке с рюшами и аккуратно заплетенными в косы светлыми волосами.

Боже, какими же разными могут быть сестры!

– А что, кто-то серьезно рассматривал возможность моей скорой смерти?

– Нет, – признала Фиона с улыбкой, которая получилась немного искусственной. – Но Дрейтон сказал, что тебе, наверное, следовало бы на нее надеяться.