Тренировочный манекен в натуральную величину. Смуглый, эбеновый, облачённый в бутафорские асшамарские доспехи. А сам состроил гримасу и оскалил все тридцать два зуба. Ничего себе!

Был ещё фарфоровый сервиз, масса тканей и гобеленов, ковров; модные шляпки, набор для игры в монаварту. Киана Фэй писала, что думала привезти с собой хрустальную гармонику, но побоялась, что та не переживёт тягот долгого пути, и ограничилась набором бокалов, покрытых глазурью. Пара из них в самом деле разбилась при корабельной качке, так что решение отказаться от гармоники действительно было благоразумным.

Имелись, конечно, и крупные подарки, вроде саней и кареты — да и самих лошадей. Присутствовала и мебель, которая при всём желании не уместилась бы в этой комнате. И оружие, и сбруя. Всё это упоминалось на бумаге, сопровождаемое описью, и предстояло изучить это завтра.

Рэдмунд поднял взгляд к окну и заметил, что, пока он был увлечён распаковкой коробок и свёртков, его невеста успела уже ускользнуть.

«Ну, правильно, — подумал он, — отправилась переодеться. Мужчинам ведь хорошо: накинь простую белую мантию, волосы причеши — и вот ты уже красавец-жених. А женщины что навыдумывали…» Он в свой латный доспех не облачался так долго, как иные красавицы в их гору юбок. И хоть бы объяснили доступно, чего это ради. Мать говорила: ах, не поймёшь, а сестрёнка и сама этого не понимала и избегала подобных нарядов. Может, хоть эта просветит…

Скрипнула дверь, и Паландора вернулась, одетая в мягкое домашнее платье с широкими длинными рукавами. Куталась в эти рукава, как в смирительную рубашку, которой спелёнывали теряющих разум бойцов, получивших ранение на поле боя, чтобы отнести их в лазарет.

— Вы уже закончили? — спросила она, глядя поверх его головы.

— Оставлю до завтра, — махнул он рукой и поднялся с колен. Обрывки шальной обёрточной бумаги зашелестели, взмыли на миг над паркетом. Не зная, что ещё добавить, он направился к умывальнику, брызнул водой на лицо. Паландора дожидалась его у окна. Покончив с умыванием, он споро переоделся за ширмой и сел на угол кровати.

— Вы как хотите, а я буду спать, — заявил он, чем слегка её удивил.

— Или вы ожидали другого? — спросил её Рэдмунд в ответ на её удивление. — Ведь традиции и всё такое… Это, в общем-то, тоже возможно, но смею уверить вас, киана Паландора, я здесь не для того, чтобы совершать насилие. Сегодняшний день был длинным и полным событий, а посему, если вам будет угодно, мы можем отложить этот… разговор… до лучших времён.

Вопреки его ожиданиям, Паландора отошла от окна и покачала головой. Запах её надушенного платья и волос кружил голову, и так и хотелось привлечь её к себе.

— Это совершенно ни к чему. Сегодняшний вечер ничуть не хуже, чем любой другой. Я прошу лишь позволения погасить на этот раз огни, — добавила она смущённо.

Рэдмунд великодушно кивнул и первым задул свечу на прикроватном столике. Это была не Матья, здесь действовать следовало не наверняка, а всё больше наощупь. «Наощупь, — улыбнулся он своим мыслям, — буквально и фигурально». Паландора тем временем потушила светильники и выразила своё намерение завершить вечерний туалет в соседней комнате, обещая скоро вернуться. Как бы в подтверждение своих слов она, переступив с ноги на ногу в нерешительности, провела рукой по его щеке и поцеловала его. В полумраке, прикрыв глаза, его так легко было принять за брата.

И снова её поцелуй отозвался ледяным уколом в его сердце. «Право, теперь уже слишком поздно для глупых предчувствий», — раздражённо подумал Рэдмунд и вновь не придал им значения.

Он попытался обнять Паландору, но та уже отстранилась и легко выбежала вон из комнаты.

— Смею уверить вас, киан Рэдмунд, — произнесла она вполголоса, едва скрылась за дверью, — что я тоже здесь не для того, чтобы совершать насилие. Ни над моими чувствами, ни над будущим, что меня ждёт, ни над землёй, которую мне доверили.

Она на секунду задумалась: возможно, стоило принять его предложение отойти ко сну, коль скоро он сам его озвучил. Но что, если это был отвлекающий манёвр, или же он мог в любой момент передумать? Нет, лучше придерживаться изначального плана. Так надёжнее.

И также вполголоса она позвала Рруть.

— Я здесь, киана, — робко откликнулась девушка и поднялась с обитой бархатом тахты. Она уже была облачена в ночную рубашку Паландоры, приготовленную к этому дню — сиявшую белизной и благоухавшую ландышем. Обусловлена ли была её расторопность желанием угодить госпоже или же девушке не терпелось покончить с данным ей поручением, Паландора сказать затруднялась. Она обняла служанку и, быстро поцеловав её в лоб, развернула к двери. Какая нелепая история! Только бы не передумать и только бы им обеим не выдать себя. Совершенно не так должен быть завершиться лучший день в её жизни, и те, кто был в этом повинен, ещё заплатят за это сполна.

Дверь мягко закрылась, и Паландора в изнеможении опустилась на тахту, где какие-то мгновения назад сидела Рруть.

***

Этой ночью киана долго не могла сомкнуть глаз. Она лежала на кровати в комнате служанки и какое-то время прислушивалась, но звукоизоляция в замке была отменной. Сердце тревожно колотилось. Пару раз у неё возникла крамольная мысль выйти из тела и заглянуть в свои покои, чтобы убедиться, что её план не висит на волоске, но она не желала видеть ничего из того, что могло там происходить. Оставалось положиться на Рруть. Волнение долго не отпускало Паландору, и лишь когда через неплотно задвинутые шторы проникла тонкая дрожащая полоска света от фонарей дворовых, чей рабочий день начался, ей удалось наконец заснуть, да и то ненадолго: не прошло и получаса, как она услышала сквозь сон мягкие шаги служанки. Девушка вернулась в свою комнату и тихонько присела на край кровати.

— Всё в порядке, госпожа, — сказала Рруть, заметив, что Паландора открыла глаза и смотрит на неё выжидающе, — он спит. И ничего не заподозрил.

Киана облегчённо вздохнула.

— Пожалуй, мне стоит вернуться в свои покои, — сказала она.

— Да… да, конечно, — ответила служанка. Но, прежде чем вы уйдёте, можно мне задать один вопрос?

Паландора устало кивнула и взглянула на неё в ожидании.

— Скажите мне, если это вас не сильно затруднит: как мы поступим следующим вечером? Что-нибудь изменится в сравнении с сегодняшним? И… если нет… как долго нам придётся это продолжать?

Киана вздрогнула. Этот вопрос больше всего беспокоил её саму. Но она была совершенно без сил, чтобы думать об этом сейчас.

— Рруть, голубушка… — сказала она, протирая глаза, — я так тебе благодарна. Ты, должно быть, не сможешь никогда себе представить, как. Я знаю, — сказала она, опустив руку в карман платья, — тебе всегда хотелось иметь такую брошку. Она твоя.

Паландора достала брошь с букетом сирени, которую прежде отколола со свадебного платья, и отдала её покрасневшей служанке.

— Бери же, — поторопила она её. — На все твои вопросы я отвечу позже. А сейчас нам обеим нужно как следует выспаться.

«Нужно-то нужно… — думала она, возвращаясь к себе после того, как поцеловала Рруть напоследок и убедилась, что та легла в постель, — вот только удастся ли мне сегодня заснуть?»

Она так и не сумела заставить себя откинуть полог и лечь на свою половину кровати. Обошла всю комнату на цыпочках, достала из сундука второе одеяло, которое всегда там хранила зимой на случай, если ночь выдастся особо холодной и, завернувшись в него, устроилась на низком диванчике у подоконника.

Глава 34

— Этим утром вы куда-то исчезли, киана, и заставили меня волноваться, — заметил ей Рэдмунд за завтраком.

Так и было. Паландора проснулась намного раньше него и покинула комнату, удалившись в библиотеку, где провела всё утро за экономическими справочниками. Ей очень хотелось отвлечься от недавних событий и обратиться к единственному положительному моменту в них: своей будущей роли гердины Пэрферитунуса. Ей взбрело в голову во что бы то ни стало начать свое правление с какой-нибудь реформы. Молодые и энергичные правители всегда начинают с реформ, этому учит история. Проблема заключалась в том, что её предшественница была блистательным региональным реформатором эпохи, и изобрести что-нибудь эдакое после неё стало нетривиальной задачей. Рэдмунд, допустим, неплохо придумал со своим конным заводом и паромной станцией, но не воровать же его идеи! Может, снизить норму производства овечьей шерсти? Фермерские хозяйства вздохнут свободно. Но будет ли это экономически целесообразно? И потом, овцеводы, допустим, её поддержат, но для остальных ровным счётом ничего не изменится. А нужно, чтобы реформа затронула все группы населения и увековечила её имя.