— Ну почему одного? Я в надёжных руках. Горничные Иволги за мной присмотрят.

— Не знаю, не знаю, — покачала головой Паландора и поправила ему подушки. — Между прочим, у меня есть для тебя сюрприз, — сказала она и протянула ему тростниковую дудочку.

— Смотри, что я обнаружила сегодня в лавке. Это, конечно, не виктонская флейта, но тоже неплохо звучит, не правда ли?

Рэй улыбнулся и попытался сыграть первую попавшуюся мелодию.

— Да, в самом деле, — признал он. — Большое тебе спасибо. Ходить я пока не могу, так хотя бы помузицирую.

— Будешь сочинять музыку?

Рэй покачал головой.

— Просто играть. Музыку я не пишу: для этого, как мне кажется, нужно особое вдохновение. Такое меня пока ещё не посещало.

— Ну так, быть может, посетит сегодня или завтра.

Она взяла из его рук опустевший поднос и поставила его на кофейный столик посреди комнаты. Присела на край кровати и попросила Рэя сыграть что-нибудь весёлое.

— Весёлое? Подожди, я подумаю…

— Как насчёт пятерых гусят? Но там нужно подпевать:

Как у матушки гусыни

Было пятеро гусят:

Один чёрный, один белый,

Один рыжий, один серый,

Вот такие пять гусят!

Паландора прервалась и озорно рассмеялась.

— Постой, как это пять? — спохватился Рэй и принялся загибать пальцы. — Ты же сама сказала, один чёрный, потом один белый, рыжий и серый. Итого, получается, четверо.

— Вот такие пять гусят, — с улыбкой ответила Паландора и попросила наиграть эту мелодию на дудочке. Затем продолжила петь:

И у матушки природы

Элементов тоже пять:

Огонь, земля,

Вода и воздух,

Элементов тоже пять.

— А, вот теперь ясно, — ответил Рэй, — некот включается в это понятие, но не перечисляется наряду со всеми. По сути, это и есть сама природа в многообразии её воплощения. Значит, пятый гусёнок — это сама гусыня? Никогда не слышал такой детской загадки. Это тебя в деревне научили?

Паландора кивнула, а сама задумалась. Она не могла припомнить, когда именно впервые услышала эту песенку. Помнила, как сама её пела детям, но кто же пел ей?

— Ладно, — сказала она, — если это не так весело, могу предложить другую песню.

— Нет, отчего же, — возразил Рэй и продолжил музицировать. Потом он сыграл ей популярные мелодии, которые на Ак'Либусе знал каждый ребёнок, и закончил мотивом одного старинного романса, который в исполнении на дудке звучал так нелепо и пискляво, что у Паландоры разболелась голова.

— Ох, Рэй, зачем же ты так? — спросила она.

— Я сам не ожидал, — признался Рэй. — На флейте он звучит по-другому. Знаешь, я думаю, нам стоит написать домой, чтобы за нас не волновались.

— Да, ты прав. Скажем всем, что мы работаем над проектом и делаем успехи, но нам требуется больше времени.

Паландора попросила бумаги и чернил и, когда с письмами было покончено, отнесла их на станцию.

— Вам срочно требуется их отправить? — спросили её.

— Нет. Вовсе нет. Как вам будет удобно, — ответила девушка. Ей не терпелось вернуться обратно в трактир.

До обеда они с Рэем смеялись и шутили, и беседовали о разных пустяках.

— Знаешь, в твоей компании минуты летят незаметно, — признался он. — Но мне, всё же, так жаль, что я оставил черновую смету в замке. Сейчас было бы самое время над ней поработать.

— Возможно, — ответила Паландора. — С другой стороны, что нам это даст? Если мы не отыщем бригаду, мы не сможем приступить к работе, и смета ничего не изменит. Знаешь, как я считаю? Если что-то не получается, значит, нужное время для этого ещё не пришло.

— Ну, так мне, хотя бы, не придётся скучать… — неуверенно ответил Рэй.

— Ах, я так и знала! — воскликнула Паландора, подскочив с кровати. — Ты скучаешь в моём обществе!

— Вовсе нет, Паландора. Без него я бы скучал куда больше. И, всё же, это так утомительно, оказаться прикованным к постели из-за сущего пустяка!

— Я так подумала, — сказала девушка, — нам совсем не обязательно оставаться в этой комнате весь день. Мы вполне можем прокатиться верхом. Я помогу тебе спуститься вниз и сесть на коня. Ведь он же у тебя смирный?

Рэй кивнул. В отличие от Рэдмунда и Феруиз, которые носились верхом по округе во весь опор, он предпочитал неспешную езду и выезжал на пожилом, но пока ещё довольно крепком рысаке, флегматичном и даже в молодости не отличавшемся резвостью. Паландора сменила ему повязку и, опираясь на её руку, юноша добрался до конюшни, сопровождаемый заверениями в том, что ему не придётся спешиваться и, таким образом, его лодыжка не пострадает. Их серых лошадей, отдохнувших, свежевычищенных и так похожих друг на друга, вывели и оседлали, а хозяев заботливо подсадили в седло.

— Слишком удаляться не будем, — объявила Паландора, когда они двинулись шагом по просёлочной дороге.

— С другой стороны, — сказала она, — погода такая хорошая, а виды такие прекрасные, что я бы не отказалась ехать в этой неторопливой манере хоть на другой конец острова. Как ты думаешь, за сколько дней мы могли бы, не прерываясь на еду и сон, проехать по всему кольцу Королевской гранитной дороги и вернуться туда, откуда начали путь?

— За неделю, должно быть… — предположил Рэй.

— А не за две?

— Может, и за две, — согласился он. Это звучало, в самом деле, заманчиво, и Рэй пожалел, что такая идея не пришла ему в голову раньше. Теперь, когда его объявили наследником, у него образовалось куда меньше свободного времени, и если ещё несколько недель назад он вполне мог позволить себе подобное путешествие, то теперь он едва ли когда-нибудь удосужится прокатиться по острову.

А Паландора размышляла над тем, что вполне могла бы пройтись по гранитному кругу, не покидая при том своей спальни.

Они рассуждали о том, как недолговечно, в сущности, лето (в последнюю неделю альфера приличествовало вести подобные беседы, на свежем воздухе — вдвойне), каким тёплым, хотя и изрядно засушливым оно выдалось в этом году и как будет его не хватать.

— Поедемте в Эрнербор, — предложила вдруг Паландора, вдохновившись очарованием погожего дня.

— Как? Прямо сейчас? — удивился Рэй.

— Почему бы и нет? К вечеру доберёмся до съезда к Рэди-Калусу, ночью пересечём южный Тенот, утром следующего дня прокатимся по кромке эдремских скал и уже к обеду будем в городе.

— Отличный план! — рассмеялся её спутник, отлично понимая, что она шутит. — Свернём сразу в голубой квартал. В начале прошлой весны, когда мне только исполнилось шестнадцать, мы были там с матерью в картинной галерее на выставке полотен Пате́ «Начало и конец». До сих пор не могу поверить, что их везли с материка, чтобы жители Ак'Либуса могли целых два года любоваться поздним псевдореализмом.

— Как ты сказал? Псевдореализмом?

— Поздним, — уточнил Рэй, похлопав по шее коня. — Это направление в эскатонской живописи. Для раннего псевдореализма характерна двухцветная гамма и максимальная прорисовка деталей: на холсте мир выглядит точь-в-точь как в реальности, но ему явно не хватает красок, и это оставляет двоякое чувство. Поздний псевдореализм отличается разными течениями. Монохромное: художник рисует в чёрно-белых тонах и как бы смазанно, словно вид за дождевым окном. Пропорциональное: художник изображает объекты в заведомо искажённых пропорциях. Скажем, гигантская девочка на фоне дуба ростом с побег. Или яблоко размером с дом на крошечной ладони. Ну и перспективное, конечно. Самое сложное течение, поскольку в нём необходимо создавать обратную перспективу, причём так, чтобы это смотрелось максимально реалистично.

Далее Рэй по просьбе Паландоры пустился в рассуждения о перспективе, чувства которой, как считала девушка, она была напрочь лишена. Во всяком случае, на уроках живописи ей тяжело давалось воспроизведение линейной перспективы. На всех её детских рисунках она упорно отказывалась уменьшать отдалённые предметы и грамотно сводить линии на уровне горизонта. Какие линии? Какого горизонта? Она и сейчас затруднялась сказать. Точнее, сказать — теоретически — могла бы, а повторить на практике — едва ли.