«Деньги приготовьте срочно. Скоро снова позвоню и сообщу, как передать. Продавать меня не советую. Хуже будет». Разговор станция зафиксировала — мы недавно только трубку положили.

Тамара замолчала.

— Молодец, Тамара, — похвалил ее Волин, — обдумаем все, и я позвоню.

Итак, шантажист был здесь, в городе. И от замысла своего не отказался. Волин еще раз мысленно перебрал всех, кто как-то причастен был к делу: задержаны Курко, Албин и Чернов. На свободе Суходольский и Урсу… Но с Урсу вроде бы Ермаков разобрался, ему можно верить. Значит, остается Суходольский. Но до чего же дерзок! «Интересно, откуда звонил он на этот раз» — подумал Волин, доставая пальто. Он и забыл, что пришел домой поесть перед трудной работой. Из кухни выглянула раскрасневшаяся жена:

— На столе все уже, давай быстро!

Волин подчинился, передал пальто Алешке, погладил его по голове, подумав с огорчением, что некогда совсем побыть с сыном. Наскоро поев, выпив большую чашку крепчайшего кофе, Алексей Петрович вышел в сумерки. Машина начальника уже стояла у подъезда.

Чернов продолжал молчать. Смотрел затравленным зверем и молчал. Не отвечал ни на какие вопросы. И невозможно было до него достучаться.

Николаев еще днем вызвал участкового инспектора Карцева, разъяснил обстановку, попросил:

— Соберите о Чернове все, что можно, даже в школу сходите. На завод. Почему он завод оставил? О жене справьтесь, ребенке. Так ли уж безнадежен этот разрыв? Озлобился он, — пояснил полковник.

— Озлобился, — согласился Карцев.

В кабинет полковника зашел озабоченный следователь прокуратуры Серов в темно-синем, ладно сидящем форменном костюме, подтянутый, строгий. За ним эксперт Пахомов. Николаев, хорошо изучивший своих ребят, видел едва сдерживаемую Пахомовым гордость. «Закончил экспертизы, — догадался он, — ах, молодец какой. Везет нам на криминалистов!»

Полковник был прав.

— Это черновики, — смущенно сказал эксперт, протягивая начальнику исписанные от руки листки, — я не успел оформить, но вот Николай Иванович, — он кивнул на Серова, — просил вам доложить.

— Просил, — кивнул головой Серов, — с такими данными можно твердые выводы делать. Смотрите сами.

Николаев взял первый лист. Опустив обширную описательную часть, нашел глазами крупно написанное слово: «выводы». Прочел. Ясно. Не ошибся Пахомов. Части отмычки из кожуха замка и стержни из квартиры Чернова изготовлены из остова детской коляски. «С высокой степенью квалификации», — написал эксперт.

Ах, Чернов, Чернов, куда приложил свои золотые руки!

Полковник взял следующий лист.

«…Представленные на исследование переплетения», — начал читать Николаев на другом листе, и Пахомов пояснил:

— Это шнур, которым Печказов был связан.

«…выполнены из шнура бытового плетеного с наполнением из отходов полиамидных нитей: артикул 48-030-01-58 производственного объединения «Химволокно». Диаметр шнура 5 мм. Цена 1 р. 90 коп. Этот шнур идентичен изъятому из квартиры Чернова мотку шнура».

Опять Чернов!

Увидев, что Николаев закончил читать, Серов сказал:

— Звонил Горышев. Причина смерти Печказова — асфиксия. Задушен Печказов. Кровь в машине — Печказова.

— И все-таки Чернов молчит, — задумчиво сказал полковник. — Подход к нему мы пока найти не сумели. И Суходольский на свободе.

Он наклонился к селектору, вызвал дежурного, спросил негромко:

— Что-нибудь от Волина есть?

— Молчит, товарищ полковник, — ответил дежурный.

— И этот молчит, — вздохнул Николаев.

Вскоре позвонил Волин и сообщил неутешительные вести: Суходольского не нашли, как сквозь землю провалился. К жене и родителям он не заходил и не звонил.

Слушая капитана, Николаев представлял себе его усталое, расстроенное лицо и мягко сказал в трубку:

— Вот что, Алеша. Я у себя. Жду тебя. — И положил трубку.

Вскоре пришел Карцев. Развязал белые тесемки картонной папки, достал документы. Характеристики у Чернова оказались, можно сказать, безупречными. Вот личное дело школьника Миши Чернова. Крупные, четкие буквы, нестандартные слова. Добрый, отзывчивый, любит читать…

На заводе у Чернова тоже нет замечаний. Здесь слова суше, формальнее. Словно усреднено все. Вроде и гладко, и хорошо, а не поймешь, что за человек стоит за этими словами.

Просмотрев бумаги, Николаев вскинул глаза на Карцева:

— Как же так, Василий Тимофеевич? Ведь неплохой, казалось бы, парень?!

Карцев сокрушенно покачал головой:

— То-то и обидно, что неплохой. Я думаю, у него все с семьи началось, с разлада Сперва его отец бросил, потом уехала мать, потом жена. Вроде не нужен никому. Остался один, выпивать стал. Известное дело, одиночество и водка к добру не приводят. Характеристика-то, — он кивнул на бумаги, — гладкая, а я на заводе поговорил с ребятами: совсем другое говорят. Заметили Мишу в выпивке — ругать стали. То есть кругом плохо — дома и на работе. Озлобился, ушел с завода. И друг тут, конечно, помог. Суходольский. А жена-то от Миши уехала в положении. — Карцев вздохнул.

— Ребенок родился уже? — спросил Николаев.

Карцев кивнул:

— Мальчик.

— Чернов встречался с женой после этого? Видел сына?

— Ездил, говорят, к ней. Не знаю, до чего они договорились. У меня телефон ее записан, позвонить можно. Но сейчас, конечно, поздно…

Подумав, Николай вдруг предложил:

— А давайте, Василий Тимофеевич, вместе поговорим с Черновым.

Карцев заметно обрадовался.

— Я и сам хотел просить, чтобы дали мне с ним поговорить, — сказал он. — Все-таки мы раньше беседовали, и не раз. Сдается мне, сам он переживает сильно, и сбил его с панталыку приятель этот, Суходольский. Вот тот, по всему видать, фрукт!.. И с собачкой надо решить, — добавил он, помолчав.

— Что с собачкой? — не понял Николаев.

— Собака Чернова, овчарка-то, — пояснил Карцев, — у соседей осталась. А она тоскует и воет. Соседи пришли ко мне — забирайте. Что делать? Увел я ее к себе, благо смирная. Но скучает она. Не ест ничего. Голову на лапы положила и с двери глаз не спускает. Пусть Чернов собакой бы распорядился…

Когда ввели Чернова, участковый инспектор тихо ахнул. За сутки Миша осунулся, под измученными глазами легли тени, тонкая шея выглядывала из ворота беспомощно и жалко.

Чернов сел на предложенный стул, сложил руки в замок, уронив между коленями.

Николаев уловил настороженный, ожидающий взгляд, брошенный Черновым на участкового инспектора. И сказал:

— Вы спросить о чем-то хотите, Чернов?

Чернов молча кивнул.

— Спрашивайте, — разрешил Николаев.

— Где собака моя? — Голос Чернова, казалось, был таким же осунувшимся, как и его лицо.

— У меня собака, — сказал Карцев, — приютил пока дома.

Чернов впервые поднял голову, в глазах появилось удивление, признательность, а Карцев тихо продолжал:

— Скучает без тебя собачка. Что с нею делать-то прикажешь? Может, подержать, вернешься скоро, невиновен?

— Виновен, — выдавил из себя Чернов. — Не скоро вернусь. Что будет с собакой, не знаю. Делайте, что хотите. — И замолчал, махнув рукой.

— Вот что, Миша, — начал опять участковый, — я собаку не брошу. Не приучен к такому. И жене твоей сообщу — пусть приедет с мальчонкой. Ты натворил дел, а они все страдать должны?! Вспомни, как без отца рос, а теперь и парень твой при живом отце сирота. Да еще, как я знаю, без квартиры они, на птичьих правах семья твоя живет. Думаю, надо их сюда вызывать, пусть хоть в квартире останутся, крыша будет над головой.

Чернов смотрел на Карцева не отрываясь, затем перевел взгляд на полковника.

— Это можно? — спросил он.

— Нужно, — твердо сказал Николаев.

Он встал, подошел к чернеющему квадрату окна, задумчиво побарабанил пальцами по стеклу. Тихо стало в кабинете. Первым молчание нарушил Чернов: