Кто ты? — мысленно обратился Михаил к этому присутствию. Ты ведь не скверна. Ты нечто иное.

Тем временем, в центре зала Феликс и Елена продолжали работать с механизмом. Их энергии — золотая и серебристая — переплетались, проникая в древнюю структуру. Стрелки часового механизма медленно поворачивались, отыскивая положение тринадцати узлов защитной системы. Двенадцать уже активированы, оставался последний — самый сложный.

— Почти… — шептал Феликс, пот стекал по его вискам, дыхание стало тяжелым от напряжения. — Ещё немного…

Мать всех возможностей чувствовала опасность. Её колоссальная фигура сотрясалась от беззвучного гнева, тысячи глаз отчаянно метались, ища способ остановить происходящее. Щупальца скверны хлестали по барьеру, который удерживал Лин, оставляя на нем паутину трещин.

— Не выдержу долго, — процедил Лин сквозь стиснутые зубы, черные линии на его лице пульсировали от напряжения. — Спешите!

В этот момент пространство вокруг замерцало. Воздух сгустился, время замедлилось, а затем остановилось. Капли пота на лбу мастера Ю застыли. Энергетические потоки вокруг Феликса и Елены превратились в неподвижные ленты света. Даже щупальца Матери всех возможностей застыли в воздухе, не достигнув цели.

Всё замерло, кроме Михаила и мастера Теней.

— Наконец-то, — произнёс мастер Теней, но голос был не его — глубже, древнее, словно говорили одновременно тысячи существ. — Наконец-то мы можем поговорить без лишних ушей, Хранитель.

Михаил выпрямился. Его металлическое тело мерцало голубоватым светом, механизмы внутри работали с удвоенной скоростью, реагируя на опасность.

— Кто ты? — спросил он, хотя уже догадывался об ответе.

Фигура в чёрном одеянии улыбнулась, но это была не человеческая улыбка.

— У меня много имён, — ответило существо. — Иногда меня называют Наблюдателем. Иногда — Архитектором. Но эти имена ничего не значат. Важно лишь то, что я был здесь задолго до вас всех.

— Ты стоишь за всем этим, — произнес Михаил, чувствуя, как механизмы внутри его тела начинают перегреваться от внезапно нахлынувшего осознания. — Не скверна. Ты.

Существо рассмеялось, и этот смех эхом разносился в застывшем времени, отражаясь от стен храма искаженными волнами: — Скверна — лишь отражение, — сказало оно, делая шаг вперед. — Реальность и её зеркало. Ты запечатал его своей системой, скрыл от этого мира его собственное отражение. Неудивительно, что оно стремится вернуться.

Михаил оставался неподвижным, хотя каждый мускул в его теле был готов к немедленному действию: — Зачем? Зачем все эти жертвы? Все эти разрушения?

Существо склонило голову набок, изучая Михаила с любопытством энтомолога, рассматривающего особенно интересный образец: — Представь мир без отражений, Хранитель. Мир, где ты никогда не видишь своего лица. Разве не станешь ты чужим самому себе? Разве не потеряешь представление о том, кто ты есть? — существо сделало плавный жест рукой. — Миры нуждаются в своих отражениях. Даже искаженных. Особенно искаженных.

Михаил чувствовал, как гнев нарастает внутри него — горячая волна, несвойственная его обычно холодному рассудку: — Ты говоришь о жизнях миллионов существ как о философской концепции.

— Я говорю о равновесии, которое ты нарушил, — резко ответило существо, все притворство доброжелательности исчезло. — О балансе, который ты исказил своей системой защиты. Ты не защищал этот мир, Хранитель. Ты заточил его в клетку, отрезал от его собственной природы.

Существо сделало шаг вперёд, его очертания размывались: — Но я могу предложить тебе утешение, — голос стал мягче, проникновеннее. — Я могу дать тебе то, о чём ты мечтал пятьсот лет. Вернуть её. Воскресить Тан Сяо. Моей силы достаточно для этого.

Сердце Михаила — металлическое, механическое — словно пропустило удар. За пятьсот лет его существования ничто не могло пробить его защиту, но эти слова…

Тан Сяо. Живая. Настоящая.

Образ возник перед внутренним взором — её лицо, её улыбка, её голос, зовущий его по имени. Воспоминание было таким ярким, что на мгновение он почти ощутил запах её волос, прикосновение её пальцев к своей — тогда ещё человеческой — коже.

— Всё, что тебе нужно сделать, — продолжило существо, — это остановить их, — оно указало на застывших Феликса и Елену. — Их план разорвет зеркало окончательно. Уничтожит сам шанс на равновесие между мирами. И навсегда закроет для тебя путь к Тан Сяо.

Михаил смотрел на застывших людей. На Феликса и Елену — двух чемпионов из разных миров, объединённых общей целью. На мастера Ю — своего ученика, хранителя его наследия. На Лина — существо, нашедшее свой баланс между порядком и хаосом.

Затем он посмотрел снова на Мать всех возможностей — колоссальную фигуру, застывшую в момент атаки. И внезапно понял то, что ускользало от него столетиями.

— Ты боишься их плана, — тихо сказал он. — Боишься того, что они могут создать мир, неподвластный твоему контролю. Ты не хранитель равновесия. Ты паразит, питающийся противостоянием.

Улыбка существа исчезла. Черты лица мастера Теней исказились, словно восковая маска, начавшая плавиться: — Глупый механизм. Ты видишь так мало, несмотря на свои улучшенные глаза. Я не паразит, я создатель. Я даю мирам цель, смысл, движение. Без меня они погрузятся в стагнацию. Затухнут, как свеча без кислорода.

Михаил покачал головой: — Нет. Ты используешь скверну и порядок как инструменты контроля. Поддерживаешь их противостояние, чтобы миры никогда не достигли гармонии. Потому что в гармонии тебе нет места.

Существо зашипело, и его человеческий облик начал трескаться, как древняя фарфоровая маска. Трещины пробежали по лицу, расширяясь и углубляясь. Куски того, что казалось плотью, отваливались, обнажая нечто совершенно иное под личиной мастера Теней.

Михаил отшатнулся. Перед ним предстало существо, сотканное из плотного черного тумана, пронизанного багровыми сосудами, пульсирующими в неестественном ритме. Его форма напоминала человеческий силуэт, но вытянутый, искаженный, с конечностями, слишком длинными и гибкими для человека. Там, где должно быть лицо, клубилась чернота, из которой выступали три пары глаз, расположенных асимметрично – ярко-красные, с вертикальными зрачками, похожими на кошачьи, но лишенные век.

— Ты отказываешься от неё? От шанса вернуть Тан Сяо? — прошипело оно голосом, в котором больше не осталось ничего человеческого. — Подумай еще раз, Хранитель. Пятьсот лет ожидания. Пятьсот лет тоски. Я могу вернуть её тебе такой, какой она была. Во плоти, не призраком.

На мгновение время, казалось, замерло еще глубже. Воздух в древнем храме задрожал иначе. Не от скверны, не от сражения — от чего-то более тонкого, почти неуловимого. Серебристая дымка заклубилась у алтаря — там, где пять веков назад упала Тан Сяо, пронзённая Верховным Жрецом.

— Сяо? — прошептал он одними губами, и механическое лицо исказилось в выражении, пугающе близком к человеческой надежде.

Возможно, это была лишь игра света на древних стенах. Возможно, лишь отражение его вечной тоски в искажённой реальности храма. Но серебристое свечение сгустилось, обретая очертания женской фигуры.

Тонкие черты лица, длинные волосы, собранные на затылке в свободный узел, спокойный, внимательный взгляд. Она была именно такой, какой он помнил ее в тот последний день. Не моложе, не идеализированнее — просто она. Тан Сяо. Его подруга, его любовь, его потеря.

Наблюдатель отступил, его форма колебалась: — Ты видишь иллюзию, — прошипело существо. — Призрак. Я могу дать тебе реальность.

— Нет, — ответил Михаил, не отводя взгляда от фигуры Тан Сяо. — Она никогда бы не приняла такого возвращения. И она никогда бы не простила мне, если бы я предал все, что мы строили вместе, ради своих желаний.

Образ Тан Сяо улыбнулся — тихой, немного грустной улыбкой, которая была так ему знакома. Она не говорила — просто смотрела на него с выражением, в котором читалось одновременно одобрение и печаль, решимость и прощание.