Действие второе. Бывают годы, когда лемминги вдруг почти исчезают, а те, что остаются, песцам, можно сказать, на один зуб. И приходится им, бедолагам уходить из родной тундры на юг, в леса… Герой рок-оперы в отчаянии — ему претит мысль о том, что он вынужден, подчиняясь жестокой судьбе, удалиться, как сказал поэт, «с милого Севера в сторону южную»… Но иного выхода нет! И несчастный поет трагическую арию, в которой со слезами прощается с родимым краем…

Действие третье. Песец уже почти смирился со своей участью и собирается вот-вот покинуть дорогое сердцу Заполярье, однако этой беде не суждено свершиться: неожиданно появляется добрый Дед Мороз в облике Белого Медведя. Герой с легким сердцем отправляется вместе с ним путешествовать по Арктике, доходит до Северного полюса, причем Белый Медведь со свойственной ему щедростью оставляет Песцу часть своего обеда — предварительно, конечно, наевшись сам…

Хит, который вы сейчас услышите, посвящен этой бескорыстной Великой Дружбе — в нем воспевается помощь Большого — с Большой буквы — маленькому — с маленькой буквы! Остается добавить, что сюжет взят из жизни — мне самому посчастливилось встретить Белого Медведя, с которым я в скудные на леммингов годы брожу по арктическим льдам… Итак — «Песня Песца за сценой». Чурик, не сбейся с такта.

— Да, это было бы большой бестактностью, — заметила Мышь.

Мелодия хита, который исполнил Песец, тоже была знакомой — во всяком случае для тех, кто смотрел фильм «Кавказская пленница». Правда, в данном варианте песни действие происходило очень далеко от Кавказа. Вот ее текст:

На последних тактах песни ударник Чур, продолжая ритмично колотить хвостом по эстраде, озабоченно произнес вполголоса:

— Братцы, горим — нам сейчас выступать на козьей ферме, а мы еще не репетировали.

— Разучим по дороге, — откликнулась Мышь. — Мальчики, сворачивайтесь.

— Как, уже? — обескуражено спросил Кашалот.

Песец развел лапами:

— Что поделаешь — у эстрадных музыкантов сейчас страда: до утра мы должны выступить еще на девяти площадках…

— У артистов и в обычные-то праздники день год кормит, в еще большей степени, чем в сельском хозяйстве, — деловито объяснила Мышь, — а уж в новогодние нас кормят и день, и ночь, так что всего вам наилучшего. Мальчики, за мной! Разучиваем в темпе…

Мышь побежала к выходу, остальные члены рок-группы еле поспевали за ней, распевая на ходу:

— Да… ничего не скажешь, — заметил Гепард со знанием дела, — глаза у копытных выразительные…

— Боюсь, Гепард, — сокрушенно промолвил Кашалот, — что в данную минуту глаза копытных и прочих наших гостей выражают разочарование, недоумение и немой укор: пригласили — и вот…

Однако Мартышка с ним решительно не согласилась:

— А по-моему, ни у гостей, ни у нас нет абсолютно никаких причин для огорчения, даже наоборот — очень хорошо, что «Ревуны» ушли! Ведь они выступают так часто, а в Новый год хочется услышать новые, свежие голоса!

— И они есть! — подхватил Удильщик. — Причем здесь, среди наших гостей! Взгляните-ка во-он туда…

Все посмотрели в указанном Удильщиком направлении и увидели небольшой кустик.

— Вы имеете удовольствие лицезреть замечательную исполнительницу старинных романсов! — в голосе Удильщика слышалась гордость за то, что именно он представляет ее собравшимся.

— Певица-то скромная видать, — одобрительно сказала Сова, — за кустик спряталась.

— Этот «кустик», уважаемая Сова, — Удильщик вложил в слово «кустик» всю иронию, на какую был способен, — пресноводная губка Бодяга, украшение нашего «Голубого огонька»!

— И ванной комнаты, — добавила Стрекоза.

— Скорее уж аптеки, — возразил Человек. — В отличие от морской туалетной губки, каркас которой состоит из мягких и эластичных роговых волокон, каркас Бодяги жесткий, в нем множество кремниевых иголочек, и если высушенной Бодягой трут кожу, к ней приливает кровь.

— Жесткий характер, стало быть, у дорогой гостьи, — заключила Сова, — согласится ли она петь?

— Я не Стеклянная губка, ломаться не стану, — Бодяга поднялась со своего места и, пробравшись между столиками, забралась на эстраду. От микрофона она отказалась, презрительно заметив: — Вы мне еще под фонограмму предложите спеть… Нет уж, я лучше по-старинному — пели ведь в былые времена и без всяких там микрофонов, и неплохо, между прочим, пели…

Кто-то протянул ей гитару, Бодяга стала перебирать струны своими «веточками».

— Если позволите, — почтительно обратился к ней Удильщик, — я сначала скажу несколько слов об истоках вашего творчества.

Бодяга кивнула свободными от гитары «веточками» и, пока Удильщик говорил, продолжала тихонечко наигрывать. А речь его звучала удивительно проникновенно…

— Друзья мои! — воскликнул он с пафосом. — Бодяга, этот, в сущности, простой мешочек из двух слоев клеток, поднялась из самых глубин… правда, небольших, но ее сестры, морские губки, живут и на полуторакилометровой глубине. Этот невзрачный бурый кустик, словно чистый родник…

На этой высокой ноте Удильщик был прерван — и как раз той, о ком так прочувствовано вещал:

— Родник — это вы хорошо сказали. Губку — любую, не только меня величают «живым насосом с фильтром». Это за то, что мы день и ночь воду через себя перекачиваем — до двух тысяч литров в сутки. Бактерий и всяких других одноклеточных мы съедаем, однако и прочую муть задерживаем. Так мы и реки очищаем, и озера, и целые океаны. Вот и в песнях, я считаю, главное — чистота… — и она запела:

— Не мудрено забыть, — задумчиво произнес Кашалот, — столько воды утекло… Ведь губки — одно из древнейших на Земле животных…

Последние аккорды гитары потонули в криках «Браво!!». Это был не просто оглушительный успех — это был блистательный триумф! Бодяга приняла его со скромным достоинством. Она раза три поклонилась и не спеша покинула эстраду.

Что тут началось! Сотни приглашенных — звери, птицы, рыбы, насекомые, пресмыкающиеся, амфибии… — ринулись на сцену. Каждый старался завладеть микрофоном, Возле него возникло столпотворение и даже давка…