Гарри молчал. Почему-то слышать это было тяжело. Он давно научился абстрагироваться от историй клиентов, но сейчас просто не мог этого сделать в полной мере. Возможно, зря он согласился их вести. Может, стоило передать их другому специалисту — все же он слишком лично воспринимает то, что они рассказывают. Но нет, сейчас уже поздно. Надо держаться и работать дальше.

— Кажется, я вас понимаю. Вам не хватает поддержки вашей супруги.

— Да! Она считает, что я занимаюсь игрушками и только ее работа важна. А как по мне, то дарить радость другим важнее, чем министру сопли подтирать.

— Думаете, таким образом невозможно дарить радость? — пошутил Гарри.

Рон подозрительно посмотрел на его лицо.

— Но не министру же! Лучше дарить радость детям... студентам... студенткам, — Рон понял, что сказал, и сам захохотал. Гарри улыбнулся, узнавая наконец легкий характер приятеля: как быстро тот переключился! Конечно, те события были давно, но все равно в его голосе была слышна боль — Гарри не был уверен, что Рон научился с ней жить. Гарри не был до конца уверен, что сам научился.

— А вы не думали, что она так себя ведет, потому что ревнует? — аккуратно поинтересовался он.

— Вы что, серьезно? Да к кому? — Рон фыркнул.

— Я имел в виду студенток, которым вы хотите дарить радость, — Гарри едва сдерживал язвительные нотки.

— А... это, — Рон заметно смутился. — Ну, мне, конечно, приятно, что они ко мне приходят и строят глазки... Но я серьезный женатый человек! Моя жена не из тех, кто ревнует по такому глупому поводу, как флирт с покупателями. Я же делаю все это в память о Гарри.

— В смысле? — только и смог произнести мистер Уайт.

— Ну... Он, можно сказать, пожертвовал собой, чтобы мы жили хорошо. Ну и я вроде как делаю эту жизнь, этот мир счастливее. Веселее. И у меня получается! Понимаете? Я больше не просто лучший друг героя, я сам герой, меня хвалят, меня приглашают на вечеринки, про меня печатают в газетах. И дело вовсе не в той нашей внештатной деятельности... Дело в том, что я совладелец крупного магазина, который приносит людям радость. Фейерверки там, игры, розыгрыши — полностью безопасные, между прочим! Детские игрушки... А еще у нас есть и серьезные заказы, для... полиции. И иногда для министерства. Джин однажды сама их приняла и оценила. Значит, действительно хорошие. И мне нравится все это придумывать, понимаете? И продавать тоже нравится. Я думаю, что Гарри бы мной гордился.... Как вы думаете?

Гарри кивнул. Похоже, Рон действительно нашел свое место и свой путь.

— Да, я тоже так думаю. Но почему вы не расскажете о своих чувствах вашей супруге?

— А... не знаю, — смутился Рон. — А вдруг она не поймет?

— А вы вспомните ее такой, какой она была раньше, как вы говорили. Это ведь все еще она. Неужели она — да не поймет?

В кабинете повисла тишина. Гарри смотрел на Рона и гадал, что тот ответит. От этого зависело многое: можно ли спасти брак, и, главное, хочет ли он на самом деле его спасать. И в тот момент, когда тишина стала уже неприличной и Гарри начал продумывать новые стратегии, его размышление прервал твердый, уверенный ответ:

— Да. Она — поймет.

* * *

Шли дни. Ходить на сеансы встреч Рон и Гермиона стали через день. И говорили, говорили. Что-то прояснялось, что-то наоборот. Странно: то, в чем Гермиона была когда-то уверена, теперь не казалось таковым. Однажды ей стало совсем трудно, но тогда мистер Уайт снова угостил ее чаем и — вот удивительно! — начал говорить сам. Рассказал какую-то странную фантазию о том, что по тому или иному поводу мог бы думать Гарри или как бы он мог поступить, а ей оставалось только кивать, если ее мнение по этому поводу совпадало. И Гермионе стало немного легче. Ведь она помнила, как часто Гарри сомневался в себе, и ничего — жил. Почему же ей нельзя? Не привыкла? Так время еще есть... Не хотелось, правда. Но ведь Гарри-то — мог!

После этого сеанса она всю ночь думала о том, что сказал ей мистер Уайт... Возможно ли все исправить? Может ли Рон выслушать ее и наконец услышать и понять?

Под утро она приняла решение поговорить с мужем, а потом, просматривая на работе бумаги и привычно выверяя каждое слово и каждую букву — впервые в жизни они показались ей скучными! — она его поменяла. А после обеда поменяла еще раз, обратно.

Смогут ли они остаться вместе? Или нет?

Ее родители всегда делили одну спальню и кровать, даже если серьезно ссорились.

Родители... И после потери памяти они остались так же близки, любили друг друга. Это было видно так четко, так явно, что ей на секунду стало завидно... Почему у нее никак не складывается?

Только под вечер Гермиона решила составить план, и стоило ей засесть за него, как тут же стало легче. Пункт первый: прибраться в квартире. Ей не сложно, Рону приятно, наверное, да и самой... Она ведь тоже тут живет, верно? Оборвав ненужные мысли, Гермиона перешла к пункту второму: еда. Путь к сердцу и главная мужская слабость. Это точно про ее супруга. Хотя, сама-то она разве что-нибудь потеряет, если приготовит вкусную еду? Ах да, время. Так выбрать то, что вкусно и быстро — так же тоже бывает, и она знает это! И, наконец, пункт третий: встретить Рона в прихожей. Вообще встречать, когда он приходит. Мама всегда так делала, и папа тоже, если мама вдруг задерживалась — может, секрет успешной семьи еще и в этом?

«Только не в три часа ночи», — сказал внутренний голос, и она кивнула, молча с ним соглашаясь.

* * *

Едва Рон зашел в квартиру, он понял, что что-то не так. И, кажется, восхитительно не так.

Во-первых, его ноздри защекотал изумительный запах жареного мяса и, кажется, клубничного пирога. Он сглотнул мгновенно набежавшую слюну.

Во-вторых, в доме было чисто. По крайней мере, в прихожей. Не так чисто, как будто тут давно никто не жил, а по-настоящему, по-живому. Блестел пол, с вешалки исчезла лишняя одежда вроде легких мантий, обувь аккуратно расставлена и оставлена только та, что была по сезону.

И, в-третьих, в прихожую вышла жена.

— Здравствуй, — Рон снова сглотнул.

— Здравствуй, — улыбнулась она.

— Пахнет потрясающе. И... красиво все. Когда ты только успела?

— Это только прихожая и только ужин, — она пожала плечами и пошла на кухню.

У него едва не сорвалось с языка что-то вроде: «Тебя наконец уволили из министерства?», но он в кои-то веки вовремя прикусил язык. Мистер Уайт уже помог ему понять, почему Гермиона так ценит свою работу, и этот вопрос, который сам он счел бы шуткой, она восприняла бы как оскорбление.

«Молодец, Рон Уизли, — похвалил он сам себя, послушно помыв руки и сев за стол. — Все-таки полезный мужик этот психотерапевт».

Ужин оказался выше всяческих похвал, так что он еще раз припомнил мистера Уайта и поблагодарил. А потом еще раз. И увидел, что жене это, кажется, очень даже понравилось. Ум-м-м, пирог!

— Рон, — робко начала Гермиона, когда они прикончили десерт, и он насторожился. — Я... — она замялась, — я хотела тебя попросить...

Рон закрыл глаза и медленно втянул носом воздух. Он все понял. Этот гад Уайт довел-таки ее до развода. Сейчас она скажет, что они могут остаться друзьями. Вся эта показуха была лишь для того, чтобы он не скандалил и сразу согласился. Или прощальный ужин. Ну что ж... Не дождется.

— Нет, — твердо сказал он. — Ни за что на свете.

— Что? Почему? — воскликнула Гермиона, глядя на него расширенными глазами.

Только сейчас Рон заметил ее чуть припухшие веки, красный нос... Она что, плакала?

— Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходила, — медленно произнес он.

— Тогда почему нет?

— А… что ты хотела?

— Я... я хотела попросить тебя сегодня ночевать в спальне. Мне... бывает страшно по ночам.

Рон недоуменно посмотрел на нее и вдруг засмеялся, крепко ее обняв.

— Какой же я идиот! Я подумал, что ты хочешь развода!