Через несколько часов Веслава вернулась. Ее лицо было мрачнее тучи.

— Почти никого, княже, — доложила она. — Нашли нескольких, прятались в погребах, в развалинах. Совсем обезумевшие от страха. Говорят мало, все одно твердят: напали ночью, со всех сторон, ворота кто-то открыл. А потом резня и пожар.

— Добрыня? Илья? Ярополк? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Следов нет. Ни живых, ни мертвых не опознать. Слишком много… всего. Но люди Ильи и северяне Добрыни, похоже, бились до последнего. Мы нашли несколько очагов сопротивления у стен и на Горе — там трупов навалено больше всего, и наших, и древлянских. Похоже, древляне тоже понесли потери при штурме, но потом они просто убивали всех подряд.

— Выжившие что-нибудь еще говорили о нападавших?

— Говорят, когда древляне уже вовсю грабили город, появились какие-то другие воины. Не древляне. Хорошо вооруженные, в чудных доспехах, нездешних. Они в бою не участвовали, но потом ходили по пепелищу, собирали ценности, командовали древлянами, указывали, что поджигать. Говорили на незнакомом языке. Кто такие — никто не знает.

Незнакомые воины. Командовали древлянами. Византия? Или кто-то еще? Это меняло дело. Одно дело — дикие древляне, ослепленные местью и жаждой добычи. Другое — если за ними стоит кто-то более могущественный и расчетливый.

— Ясно. Выживших накормить, оказать помощь. Узнать все, что можно, но не терзать их. Завтра на рассвете выступаем.

— Куда, княже? — Ратибор удивленно поднял брови. — Не будем пытаться закрепиться? Осмотреть город?

— Осматривать нечего, — я обвел взглядом черные руины. — Киев мертв. На время. Наша цель — Искоростень. Мы должны уничтожить причину этой трагедии. А потом вернемся сюда и отстроим город заново. Но сначала — месть. Идем на запад, в древлянские земли.

Глава 2

Десять дней марша стерли из памяти лица муромских и вятичских мужиков, превратив их в единую серую массу, бредущую за мной на юг. Десять дней муштры на коротких привалах, десять дней скудного пайка и холодных ночевок под открытым небом. Они роптали тише, шагали ровнее.

Утро над разрушенным Киевом выдалось серым и промозглым. Низкие тучи цеплялись за верхушки уцелевших деревьев на холмах, мелкий, нудный дождь начал накрапывать, превращая пепел и пыль в грязное месиво. Настроение в лагере было под стать погоде — подавленное, мрачное. Ночевка на виду у уничтоженного города не прошла даром. Даже самые черствые души прониклись ужасом и осознанием того, что война — это не только слава и добыча, но и вот такое — смерть, разрушение, смрад.

Ратибор распорядился раздать горячую похлебку и остатки припасов спасенным киевлянам. Их собрали в одном месте, под навесом из плащей, пытаясь хоть как-то обогреть и успокоить. Я подошел к ним. Несколько женщин, закутанных в тряпье, испуганные дети с огромными, недетскими глазами, пара стариков, безучастно смотревших в одну точку. Люди, потерявшие все.

Я попытался расспросить их снова. Может, кто-то вспомнит что-то важное. Говорили они с трудом, путано, перескакивая с одного на другое. Но одна деталь, повторявшаяся в рассказах нескольких человек, была.

— … а потом, когда уже все горело, пришли они, — шептала старуха, качая головой. — Не наши, не древляне. В блестящих шлемах, с орлами золотыми на щитах. Стройные такие, гордые. Не били, не резали, ходили, смотрели. А древляне перед ними — как собаки. Куда те пальцем ткнут — туда и бегут, поджигают, добро тащат. А те воины с орлами — только собирали золото да камни дорогие… Разговаривали меж собой на чудном языке, непонятно…

Золотые орлы. Византия. Сомнений почти не оставалось. Эти рассказы подтверждали то, о чем догадывался. Греки не стали марать руки в штурме, они лишь дернули за ниточки, направили диких древлян на ослабленный город, а потом пришли собрать трофеи и убедиться, что работа сделана. Хитро, подло, в их стиле. Лев Скилица не зря угрожал. Они не простили мне отказа подчиниться, не простили моего возвышения. И вот их ответ — удар в самое сердце моих владений.

— Кто-нибудь видел, куда ушли эти воины с орлами? — спросил я.

Выжившие только пожимали плечами. Они были слишком заняты спасением своих жизней, чтобы следить за передвижениями непонятных чужеземцев.

— Ушли, как и пришли, — пробормотал один старик. — Тихо. Когда древляне уже все разграбили и начали уходить со своей добычей к себе, в леса… эти с орлами просто исчезли. Может, на лодьях уплыли вниз по Днепру… кто их знает.

Византийцы замели следы. Но их участие теперь было для меня очевидным фактом. Это означало, что мой враг не только дикие древляне, но и могущественная империя. И борьба за Русь становится еще сложнее и опаснее.

Я отошел от погорельцев, подозвал Ратибора и Такшоня. Кратко пересказал им то, что услышал о византийцах.

— Значит, греки…— протянул Ратибор.

Не зря они столько лет с печенегами заигрывали, теперь вот древлян натравили. Хотят Русь ослабить, под себя подмять.

— И что будем делать, княже? — спросил Такшонь. — Идти на Царьград? Но сил у нас…

— На Царьград пока рано, — остановил я его. — Сил действительно не хватит тягаться с империей напрямую. Но и оставлять это без ответа нельзя. Сначала — Искоростень. Уничтожим древлян, инструмент Византии. Покажем и грекам, и всем остальным, что такие удары не останутся безнаказанными. А потом будем думать. Нам нужно укрепляться, собирать силы. И искать союзников. Возможно, там, где греки их не ждут.

Я посмотрел на запад, туда, где за дремучими лесами лежали земли полян, волынян, а дальше — Польша, Империя Оттона… Мир был большим, и игра велась не только на Руси.

— Ратибор, — я повернулся к воеводе. — Выживших киевлян нужно отправить в безопасное место. В Переяславец, к примеру. Дать им охрану, немного припасов. Пусть доберутся. А нам нужно двигаться дальше. Но перед этим — разведка.

Я подозвал Веславу. Она держалась в стороне. Потеря Киева и гибель многих наших людей, включая, возможно, Добрыню, ударили и по ней.

— Веслава, — я посмотрел ей в глаза. — Твой выход. Нужна глубокая разведка Искоростеня. Самые лучшие твои люди. Мне нужно знать все: численность гарнизона, состояние стен, укрепления, запасы продовольствия, кто у них главный, какие настроения. Есть ли там сейчас эти… византийцы или другие чужаки. И самое главное — как к нему лучше подойти, где слабые места. Задача опасная, но никто лучше тебя не справится.

Веслава слушала молча, ее серые глаза внимательно изучали мое лицо.

— Поняла, княже. Сколько у меня времени?

— Сколько потребуется, но чем быстрее, тем лучше. Мы выступаем в любом случае.

— Будет сделано, — Веслава коротко кивнула, развернулась и пошла собирать свой отряд.

Я знал, что могу на нее положиться. Ее навыки лазутчика, отточенные еще в Новгороде были бесценны.

Пока Веслава готовилась к вылазке, я решил не терять времени даром. Армия, особенно новобранцы, нуждалась в постоянной тренировке.

— Такшонь! Ратибор! Поднять всех! Муштра! — приказал я. — Отрабатывать штурм стен! Использовать это… — я обвел рукой руины, — как полигон. Пусть учатся лезть на завалы, прикрываться щитами, работать в связках! Новобранцев гонять без пощады! Пусть пот льется здесь, чтобы меньше крови пролилось под Искоростенем! Выступаем через три дня, дадим Веславе немного времени.

Поляна на холмах снова ожила. Планировалось, что мы сразу рванем к древлянам, но я все же остудил голову и по здравому измышлению, решил сначала разведать обстановку.

Десятники гоняли свои отряды, заставляя их атаковать воображаемые стены, перестраиваться, обороняться. Крики командиров, лязг оружия, тяжелое дыхание тысяч людей — все это было лучше, чем гнетущая тишина и созерцание руин. Войско должно было двигаться, работать, чувствовать приближение битвы.

Я сам прошелся по рядам, наблюдая за учениями. Подбадривал своих ветеранов, поправлял новобранцев, следил за выполнением команд.