И оно будет устранено показательно, чтобы все видели и запомнили.

— Поднять его, — приказал я людям Ратибора.

Мала рывком поставили на ноги. Он знал, что его ждет. И, судя по всему, не собирался умирать молча. Что ж, тем лучше.

Мала держали двое дюжих дружинников Ратибора. Я обвел взглядом собравшихся. Мои воины стояли недвижно. За их спинами, на земле, сидели сотни древлян. Их глаза были прикованы к нам.

Время для суда.

Не по писаным законам, которых здесь еще толком и не было, а по закону силы и справедливости, как я ее понимал.

— Князь Мал, — начал я, мой голос разносился над пепелищем в наступившей тишине. Я говорил так, чтобы слышал каждый. — Ты хотел власти и золота. И ради этого ты пошел на все. Вспомним твои дела.

Он дернулся. Дружинники, державшие его, напряглись, но я жестом показал им стоять на месте.

— Когда Великий князь предложил тебе мир, ты отверг его. Ты предпочел войну. Это был твой выбор.

Мал дернул головой, хотел что-то сказать, но я продолжил, не давая ему вставить слова:

— Ты позвал на нашу землю чужеземцев. Византийцев с их золотыми орлами. Ты думал, они помогут тебе одолеть Русь? Ты ошибся. Они лишь использовали тебя.

В толпе древлян послышался глухой ропот. Видимо, не все знали о союзе с далекой империей. Или не хотели верить.

— По твоему приказу, с помощью твоих новых друзей, был сожжен Киев. Тысячи невинных людей погибли в огне или от меча. Женщины, старики, дети. Их кровь на твоих руках, Мал. И руках твоих византийских хозяев.

Ропот усилился.

— Ты захватил в плен верного воина Руси, тысяцкого Добрыню. И что ты с ним сделал? — я повысил голос. — Ты не убил его в честном бою. Ты отдал его на поругание! Ты позволил изувечить его так, что смотреть страшно! Ты глумился над ним, думая, что не будешь наказан? Ты снова ошибся!

Я видел, как дернулся Ратибор, стоявший рядом. Воспоминание об изуродованном товарище было свежо и болезненно для всех нас.

— И ради чего все это? — я подошел к Малу почти вплотную, глядя ему в глаза. — Ради своей земли? Ради своего народа? Нет! Ты предал их! Ты привел войну на свою землю, ты обрек свой город на уничтожение, ты бросил своих людей умирать в огне, а сам пытался спасти свою шкуру, спрятавшись в толпе! Ты торговал их жизнями!

— Ложь! — выкрикнул Мал, его голос сорвался. — Я делал все для Древлянской земли! Это вы пришли сюда с огнем! Вы, захватчики!

— Мы пришли с миром! — отрезал я. — Ты его отверг! Ты выбрал путь крови! И ты говоришь, «для Древлянской земли»? Тогда скажи мне, Мал, — я понизил голос, но так, что каждое слово резало слух, — скажи мне, сколько золота заплатили тебе византийцы? Сколько стоила жизнь Великого князя Руси в твоих глазах? А, князь?

Он осекся. Его лицо побагровело. Видимо, я попал в точку. Он молчал, его глаза бегали, ища выход, но выхода не было.

— Отвечай! — потребовал я. — Твои люди должны знать правду! Они должны знать, почему их дома сгорели, а их близкие погибли! За какую цену ты их продал?

— Да! — вдруг заорал он, уже не в силах сдерживаться. — Да, они заплатили! Щедро заплатили! Золотом! За твою голову, пришелец! За твою! Потому что ты — чума для этой земли! И я бы взял еще, если бы мог! Лишь бы избавиться от тебя!

Он замолчал, тяжело дыша, выплеснув все наружу. И в этой тишине стало слышно, как изменился гул толпы. Это уже был не испуганный ропот. Это был низкий, злой гул ненависти. Сотни глаз были устремлены на их князя. В них читалось презрение и горькое осознание. Их продали. Их жизни, их дома, их будущее — все было разменяно на византийское золото, предназначенное для убийства далекого князя.

Мал тоже это почувствовал. Он обвел толпу безумным взглядом. Он остался один. Его предали свои же, указав на него. А теперь его ненавидели все остальные. Его народ, ради которого он якобы сражался, теперь видел в нем лишь жадного предателя, виновника их страшной участи. Терять ему было действительно больше нечего. Он стоял посреди пепелища своего города, окруженный врагами и презрением собственных подданных. Капкан захлопнулся.

Лицо Мала исказилось. Поддержки ждать было неоткуда. Толпа его бывших подданных смотрела на него с тихой и явной враждебностью. Мои воины ждали лишь приказа. Казнь, обещанная Громобоем, казалась неминуемой. И в этот момент, когда казалось, что он окончательно сломлен, в нем что-то щелкнуло. Последний, отчаянный бросок.

— Суда! — выкрикнул он, перекрывая гул толпы. — Я требую Суда Богов! Поединка!

Он выпрямился, насколько позволяли руки дружинников, державшие его. В голосе его звучал вызов.

— По нашему древнему праву! Князь против князя! Пусть Боги решат, кто прав! Ты, пришелец, или я, князь этой земли! Осмелишься ли ты, Антон? Или ты только и можешь, что прятаться за спинами своих воинов и жечь города издалека?

Повисла тишина. Все взгляды обратились ко мне. Древние обычаи, суд поединком — это здесь уважали. Отказаться — значит проявить слабость, неуверенность в своей правоте перед лицом и своих, и чужих. Глупость, конечно. Исход был предрешен и так. Но политика требовала иногда идти на такие вот театральные жесты.

Я усмехнулся про себя. Суд Богов. Он всерьез думал, что какие-то боги вмешаются? Или просто надеялся на удачный удар? Что ж, пусть получит свой шанс. И свой суд. Быстрый и окончательный.

— Хорошо, Мал, — сказал я спокойно. — Ты получишь свой суд. Боги слепы и глухи перед трусами, но если тебе так хочется… Развяжите его. Дайте ему оружие.

Дружинники с неохотой отпустили руки князя. Мал потер запястья, разминая их. Его глаза лихорадочно забегали по сторонам в поисках оружия. Один из моих воинов, по знаку Ратибора, и протянул топор Малу рукоятью вперед. Тот жадно схватил оружие. Добротный боевой топор, немного зазубренный, но вполне способный расколоть череп.

Он взвесил его в руке, сделал пару пробных взмахов. Уверенность вернулась к нему. Он был воином, хотя и скверным политиком.

Все ждали, что я возьмусь за свои привычные топоры, висевшие у меня на поясе. Я чувствовал взгляды своих людей — Ратибора, Такшоня, Веславы, стоявшей чуть поодаль. Они знали мою манеру боя. Два топора, скорость, натиск. Но сегодня будет иначе.

Я расстегнул ремни, удерживавшие мои топоры, и протянул их Ратибору.

— Подержи.

Он удивленно поднял брови, молча взял оружие. По рядам моих воинов прошел недоуменный шепот. Что задумал князь? Мал тоже смотрел с недоумением, смешанным с новой надеждой. Может, я испугался? Или решил проявить милосердие?

— Ратибор, — обратился я к воеводе. — Дай мне нож. Простой боевой нож.

Ратибор на мгновение опешил, потом сунул руку за пояс и вытащил свой запасной нож — длинный, узкий клинок, идеально сбалансированный, острый как бритва. Он протянул его мне.

Я взял нож, взвесил в руке. Удобно лежит. Легкий, быстрый. То, что нужно. Шепот среди моих людей усилился. Даже древляне в толпе зашевелились, не понимая, что происходит. Идти с ножом против топора? Безумие?

Мал усмехнулся криво. Решил, что я либо сошел с ума, либо издеваюсь над ним.

— Готов умереть, чужак? — прорычал он, поднимая топор.

— Суд, Мал, — ответил я, делая шаг вперед на расчищенное пространство между нами. — Ты его хотел.

Он ринулся на меня. Не раздумывая, не выжидая. Вся его ярость и отчаяние были вложены в этот первый, сокрушительный удар. Он бежал, занеся топор, целясь мне в голову или плечо, рассчитывая разрубить одним махом, закончить все быстро. Его скорость была приличной, инерция — огромной.

Но я ждал этого. Его атака была предсказуема в своей прямолинейности. Когда он был уже в паре шагов, почти на излете своего броска, я сделал то, чего он никак не ожидал. Не отступил назад, не попытался парировать удар ножом. Я сделал всего полшага в сторону, пропуская его мимо себя, одновременно разворачиваясь к нему боком.

Топор со свистом пронесся там, где только что была моя голова. Мал пролетел мимо, его собственная инерция несла его вперед. И в этот самый миг, когда его незащищенный бок и шея оказались прямо передо мной, я нанес короткий, молниеносный выпад снизу вверх.