Они хотели войны? Они ее получили.

Пожар разрастался. Огонь пожирал деревянный город с пугающей скоростью. Целые улицы превращались в огненные коридоры. Жар чувствовался даже здесь, на холме. Ветер гнал дым в нашу сторону, и он першил в горле.

— Степа! — крикнул я. — Перенести огонь на стены и башни! Бей по башням!

Катапульты изменили угол стрельбы. Теперь огненные горшки летели не вглубь города, а на его укрепления. Они разбивались о бревенчатые стены, о крыши башен. Дерево, уже нагретое пожаром внутри города, вспыхивало легко. Загорелись несколько башен, огонь пополз по верхним галереям стен.

Одна из угловых башен, которую мы повредили камнями во время пристрелки, пострадала особенно сильно. Несколько горшков угодили прямо в проломы и внутрь башни. Пламя вырвалось из бойниц, охватило всю конструкцию снизу доверху. Дерево трещало, лопалось от жара.

И вдруг башня начала крениться. Медленно, словно нехотя. Потом быстрее. Раздался оглушительный треск ломающихся бревен, грохот падающих камней, которые, видимо, служили основанием или засыпкой внутри. И вся огромная конструкция рухнула внутрь города, подняв тучу искр и дыма.

Когда дым немного рассеялся, мы увидели зияющий пролом в стене на месте упавшей башни. Широкая брешь, через которую можно было ворваться в горящий город.

Путь был открыт.

Обугленные бревна, обломки камней, искалеченные тела защитников, попавших под обвал — все это лежало дымящейся кучей, но проход был.

Степа, увидев результат, мгновенно отдал команду прекратить огонь. Скрип катапульт затих. Его люди стояли у машин, вытирая пот и сажу с лиц, с возбуждением глядя на дело своих рук. Они сделали это — пробили стену мощной крепости. Теперь слово было за дружиной. Степка повернулся ко мне, его лицо выражало гордость.

В этот момент ко мне подошли воеводы. Ратибор шагал первым. За ним двигался Такшонь, он буквально переминался с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывая то на меня, то на манящий пролом в стене. Его рука лежала на рукояти меча, готовая в любой миг обнажить клинок. Веслава тоже направилась ко мне. Даже Искра, ненадолго оставившая Добрыню на попечение своих помощниц, пришла посмотреть. Она стояла чуть поодаль.

— Княже, — заговорил Ратибор, кивнув головой в сторону свалившейся башни. — Пролом есть. Добрый пролом. Огонь внутри сильный, но у стен уже немного спадает. Дадим ему еще часок прогореть, чтобы люди не задохнулись, и можно начинать. Отборные сотни первыми пойдут, расчистят подступы, закрепятся. Остальные подтянутся. Возьмем их тепленькими, пока они от пожара и грохота в себя не пришли.

Он говорил разумные вещи. Классический сценарий осады: пробить брешь, дождаться удобного момента и ударить всеми силами. Такшонь нетерпеливо кивал, соглашаясь с каждым словом Ратибора. Веслава тоже смотрела на меня, ожидая подтверждения. Штурм был логичным, единственно верным, казалось бы, шагом.

Но я смотрел не на пролом. Я смотрел на огонь, пожиравший Искоростень, на мечущиеся в дыму тени людей.

— Степан! — крикнул я так резко, что все вздрогнули. Мой голос перекрыл треск огня и отдаленные крики из города. — Продолжать обстрел!

Степка замер на полушаге, недоуменно глядя на меня. Воеводы тоже застыли, не веря своим ушам.

— Княже? — переспросил Степан растерянно. — Но… брешь…

— Я сказал — продолжать обстрел! — рявкнул я. — Бей по всему, что еще не горит!

Степан осекся. Он посмотрел на меня внимательно, потом на Ратибора, словно ища подтверждения. Но в моих глазах он увидел что-то такое, что заставило его отбросить все сомнения.

— Слушаюсь, княже! — он развернулся к своим людям. — Зажигательные! По уцелевшим целям! Огонь!

Снова ожили катапульты. Снова полетели в несчастный город огненные горшки. Но теперь они били не только по центру, но и по краям, по тем участкам стен, что еще не были охвачены пламенем, по темным квадратам домов, где, возможно, еще прятались люди.

— Князь! — воскликнул Ратибор, шагнув ко мне. Недоумение на его лице сменилось тревогой. — Зачем? Пролом есть! Мы можем взять город! Зачем жечь его дальше?

Такшонь и Веслава тоже смотрели на меня, ожидая объяснений. В их глазах читался тот же вопрос. Зачем эта бессмысленная, казалось бы, жестокость?

Я медленно повернулся к Ратибору. Посмотрел ему прямо в глаза.

— Атаки не будет, Ратибор, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все, кто стоял рядом. Голос мой был спокоен, почти безразличен. — В этом бою мы больше ни одного воина не потеряем.

Такшон недоуменно развел руками.

— Но… как же… город…

— Города не будет, — прервал я его. Я обвел взглядом пылающий Искоростень, превращающийся в один гигантский костер под ночным небом. Стены рушились, дома складывались, как карточные домики, огонь ревел, пожирая все на своем пути. Это было страшное, но завораживающее зрелище тотального уничтожения. — Искоростень ждет та же участь, что и Киев. Мы сотрем его с лица земли. Это будет урок. Для всех, кто не захочет вести переговоры.

Я отвернулся от них, снова глядя на огонь. Милосердия здесь не будет. Только праведный гнев и полное возмездие.

Глава 9

Я стоял на холме, ветер доносил до меня жар горящего города. Искоростень пылал. Не отдельные дома или улицы — вся древлянская столица превратилась в один исполинский костер, ревущий и пожирающий сам себя. Черный дым поднимался к низким, хмурым небесам, застилая предрассветную серость. Пахло гарью, от чего першило в горле. Криков из города уже почти не доносилось — огонь заглушил все.

Внизу, у подножия холма, методично работали машины Степана. Десять катапульт, уродливые деревянные чудовища, раз за разом вздрагивали, их метательные рычаги со скрипом взмывали вверх, отправляя в полет очередной глиняный горшок с огненной смесью. Я видел, как расчеты суетятся у своих механизмов: подтаскивают новые снаряды, проверяют натяжение канатов, поджигают фитили. Работа шла без передышки, отлаженно, как будто они не город живьем сжигали, а просто выполняли рутинное упражнение.

Каждый пуск сопровождался знакомым набором звуков: натужный скрип дерева, свист летящего горшка, глухой звон при падении и почти мгновенная вспышка нового очага пламени там, внизу. Я давно перестал считать попадания. Целиться уже было некуда — горело все. Огонь перекидывался с крыши на крышу, с забора на забор, пожирал деревянные мостовые, амбары, терема. Даже те участки стен, что уцелели после обрушения башни, теперь были охвачены пламенем. Древлянская твердыня превращалась в пепел на моих глазах.

Время текло вязко. Я не двигался с места, только плотнее кутался в плащ от пронизывающего ветра, несущего пепел. Рядом со мной так же неподвижно стоял Ратибор. Он тоже смотрел на город, и лицо его оставалось непроницаемым. Такшонь и Веслава отошли к своим воинам, проверяя посты.

Работа должна быть доделана до конца. Никаких полумер. Никакого штурма, никаких потерь с нашей стороны. Они отвергли мое предложение, они глумились над памятью Святослава, они изувечили Добрыню, они предали Русь, приведя сюда византийцев и спалив Киев. За все это полагалась только одна плата — полное уничтожение. Искоростень должен был стать наглядным уроком для всех. Для Мала, если он еще жив там, в этом аду. Для византийцев, где бы они ни прятались. Для Оттона и Мешко на западе. Для всех, кто посмеет встать у меня на пути.

Я не чувствовал ни злорадства, ни жалости. Только холодную, выжигающую пустоту внутри и твердое осознание правильности своих действий. Это была не месть — хотя элемент возмездия, конечно, присутствовал. Это была политика — жестокая, кровавая, но единственно возможная в этом мире, в это время. Силу здесь уважали больше, чем милосердие. А я должен был показать силу Великого князя Руси.

Скрип катапульт стал реже. Я заметил, что люди Степана двигаются уже не так проворно, чаще останавливаются, переговариваются. Запас снарядов подходил к концу. Я прикинул в уме: обстрел шел уже много часов подряд. Даже привезенных запасов горючей смеси и глиняных горшков не могло хватить на вечность.