– Что поделать. Но зато одно могу обещать точно – конфет мы наедимся надолго! Это же сколько надо перепробовать! – ответил я, ведя Ангелину к ближайшей лавке традиционных сладостей.

– Добрый день, уважаемый, чего желаете? – на ломаном русском спросил продавец, наклонившийся над прилавком. В отличие от прошлого, он был моложе, а из одежды, кроме традиционного халата и штанов, на нём имелся белый фартук. – Халва, пастила, рахат-лукум.

– Ух ты, какие красивые, – не смогла скрыть восторг Ангелина, рассматривая выложенные на прилавок конфеты. Ровные квадратные бруски, посыпанные разноцветной крошкой, с цветочками, миндалём, фундуком, двухцветные… каких только видов, форм и размеров здесь не было. – Можно?

– Выбирай любые, – обречённо улыбнувшись, сказал я. – Одну подарочную коробку всего, что захочет девушка.

– Конечно, уважаемый, – широко улыбнулся продавец, и Ангелина на добрых десять минут погрузилась в дегустацию и выбор самого-самого. Я тоже времени даром не терял, внимательно всматриваясь в стоящие в подсобке коробки, мне удалось переписать адрес местного склада, откуда их доставляли. Сверившись с картой, я лишь усмехнулся, ну да, теоретически, это тоже базар, только совсем, с другой стороны, и вряд ли туда пускают всех подряд. Но я и не все, в конце концов.

– Сашка, я тебя обожаю, – подскочив, поцеловала меня в щеку Ангелина.

– С вас девять дариков, – произнёс с улыбкой продавец, и я не сразу понял, что именно он мне сказал.

– Повтори ещё раз, уважаемый, – попросил я, чуть подавшись вперёд.

– Восемь, я говорю, с вас восемь золотых дариков, – всё с той же улыбкой ответил продавец сладостей.

– Дариков? И когда же в имперской губернии начали ходить персидские деньги? – уточнил я. – Давно?

– Если у вас нет дариков, я с удовольствием приму рубли, уважаемый. Полтора золотых рубля.

– Ты чего? – чуть обиженно проговорила Ангелина. – Если дорого, я могу из своих денег заплатить.

– Даже не думай, и вопрос тут не в цене, – ответил я, посмотрев на девушку. – Скажи, уважаемый, ты свой товар за рубли покупаешь или за дарики?

– К чему такие вопросы? – нахмурился торговец сладостями. – Уважаемый, может, я тебя оскорбил чем, так ты извини, нет в том моей вины.

– Наверное, мы начали не с того, – проговорил я и, достав из внутреннего кармана кителя кошелёк, бросил на прилавок две купюры. – Расскажи, давно на базаре вместо рублей дарики ходят?

– Лет семь, уважаемый. Как гарнизон сократили, так всё меньше было имперских денег и больше персидских. Но мы принимаем и те и другие, – улыбнулся он, пряча купюры в задний карман. Похоже, хозяин лавки этих денег не увидит.

– Последний вопрос, где взять рахат-лукум без вот этих всех красивостей? – спросил я, показав на самые заурядные с виду кубики. – Мне на двести человек. В столовую, а не на пиршество.

– Простите, я не понял вопрос, уважаемый, – замявшись, ответил кондитер. – Мы с семьёй делаем эти сладости сами, по старинным рецептам.

– С каждой секундой мне всё больше кажется, что ты этих денег не заслужил… ну да бог с тобой, – приобняв Ангелину за талию, сказал я. – Пойдём, дорогая, нас ждут великие дела.

– А можно сегодня без них обойтись? – спросила девушка. – А то у нас что ни день, то подвиги или сражения.

– Хм, с такой точки зрения я на это не смотрел. Ну хорошо, давай попробуем представить, что мы простые, вот самые простые люди, и нам совершенно некуда торопиться, – решительно сказал я. – К слову, раз уж мы оказались на базаре, не хочешь попробовать найти себе новый наряд?

– Можно? Правда? – в восхищении спросила Ангелина, и мы тут же отправились вдоль рядов. Девушка то и дело останавливалась возле прилавков, щупая попадавшиеся на пути ткани, меряя особенно понравившиеся накидки и халаты. На меня несколько раз пытались напялить чалму и тюрбан, но я ловко отказывался от такого удовольствия.

А пока девушка самозабвенно носилась по базару, я внимательно осматривал прилавки и то, что за ними скрывалось. Кричащие торговцы отошли на второй план, хотя я и начал разделять речь на русскую, тюркскую и местную. Базар был велик, но всё чаще мне попадались люди, не говорившие на общеимперском.

Вторым крайне тревожным звоночком стали деньги. В ходу были дарики, лиры и по остаточному принципу рубли. При этом их курс был явно занижен относительно других валют. Потому что в тех случаях, что я для себя отметил, рубли отдавали за вещи, явно столько не стоящие.

Такое может произойти по двум причинам. Первый – обесценивание доверия к валюте. Что в текущих реалиях вполне может быть, ведь, как и сказал продавец, российские войска из Ашхабада ушли, и ушли давно, а после вторжения чёрного флота у местного сановника и вовсе не осталось власти. Значит, она должна вернуться к элите и династии, которая передавала власть в руки императора.

– Двадцать копеек за банку, да ты, ишак безухий, что, по миру меня пустить хочешь?! – отвлёк меня от размышлений крик какого-то торговца, пройдя чуть дальше, я с удивлением увидел Шебутнова, стоящего с товарищами у прилавка с консервными банками. Судя по всему, сейчас речь шла о тушёнке, которую Лёха вертел в руках.

– Да ей пять лет в обед! Старый общевойсковой рацион. Тут даже цена на крышке отпечатана! Пять! Пять копеек! – не хуже продавца орал Шебутнов, размахивая жестяной банкой и активно жестикулируя. – А я тебе, ишаку упрямому, целых десять предлагаю! В два раза больше!

– Ах, сын шайтана и безгорбого верблюда! – замахнулся полотенцем на Лёху торговец. – Так пять она стоила когда? Тогда и цены другие были, подорожало всё! Пятнадцать копеек за банку – это оскорбление!

– Вот, баран тупорылый, сам признал, старые у тебя консервы! Им место не на базаре, честным людям продавать, а свиней кормить! Выбросить надо все твои банки, пока никто не отравился, и только по доброте душевной я их за двенадцать копеек у тебя забрать готов! – самозабвенно ответил Шебутнов.

– Ах ты, сын хромой кобылы, да чтоб я с тобой ещё хоть одним добрым словом перекинулся? Да никогда в твоей чёрной жизни! Чтобы тебе покоя не было! – замахал руками торговец. – Тринадцать! Последнее слово!

– Шайтан с тобой, уважаемый. Пусть будет тринадцать, – поморщившись, ответил Шебутнов. – Я забираю у тебя всё, что есть.

– Как всё? А я тебе не продам, – неожиданно опешив, проговорил торговец консервами, явно ворованными с армейских складов.

– В каком смысле не продашь? Мы обо всём с тобой только что договорились, пять минут глотки рвали! – помотав головой, произнёс Шебутнов. – Договор дороже денег, уважаемый.

– Нет. Не продам! Ты у меня всё заберёшь, и что я следующую неделю на базаре делать буду? Как соседям в глаза взгляну? – запротестовал продавец, не то набивая цену своему товару, не то и в самом деле не понимая, что будет делать с изменившимися планами.

– Ах ты шайтан лысый! Кот драный! – сжав кулаки, подался вперёд Лёха.

– Спокойно, сержант, – сказал я, плохо скрывая усмешку. – В чём дело?

– Тут все словно обезумели, капитан, – со вздохом произнёс Шебутнов. – Товар старый у многих, если не у всех, просроченный, но при этом продавать они его напрочь отказываются, и вопрос, судя по всему, не в деньгах.

– Ясно, я почему-то так и подумал, – кивнул я, помахав рукой озирающейся в поисках меня Ангелине. – Вот адрес, я заметил его на коробках и с едой, и с тканями. Скорее всего, это большой торговый дом или просто складские помещения. В любом случае закупаться на двести человек лучше на оптовом рынке, а не в мелких лавочках.

– Как у вас это получилось? Я, сколько ни вглядывался, ничего подобного не заметил, – с едва слышимой обидой в голосе проговорил Шебутнов.

– Всё в порядке, зато ты торгуешься как сам шайтан, – похлопал я товарища по плечу и достал рацию. – Говорит капитан, собираемся у машин и двигаем к новой точке, время ожидания – пятнадцать минут, если кому-то не хватит пятнадцати – отзовитесь.

– Мы уже уходим? – расстроенно спросила Ангелина.