Мысли не успевали за движениями тела, снедаемый любопытством Карим быстро вытащил конверт наружу и, открыв клапан, заглянул внутрь. Его глазам предстал крошечный прозрачный пакетик, внутри которого белело порошкообразное вещество. И в это мгновенье Карима охватил животный страх, он будто очнулся от дурного сна. Прерывисто дыша, он закрыл конверт, мельком бросив взгляд на надпись, сделанную карандашом:

«Эльдар, 3 гр.», а далее следовал номер мобильного телефона.

Воровато оглянувшись (Сайдар, на его счастье, все еще был в комнате, с кем-то разговаривал по телефону), Карим сунул конверт обратно в барсетку. Только после этого он глубоко вздохнул и вытер испарину со лба.

Нет. Никаких философских заходов и заплывов в воду. Если ему суждено ловить головастиков, то так тому и быть. Он не собирается рисковать головой, какие бы деньги ему ни предложили!

Потому что Карим ничуть не сомневался, что в конверте Сайдара были наркотики.

Отвечая на входящий звонок, Евгения Чащина меньше всего ожидала, что это будет Павлов.

– Артемий Андреевич, добрый день, – поздоровалась она, слегка растерявшись. – Вот уж не думала вас услышать…

– Здравствуйте, Евгения. А вы полагали, что я буду к вам своих помощников отправлять?

– Ну, зачастую все начальники так поступают. У вас есть какие новости?

– Да, я хотел сообщить, что через час буду в школе, у меня назначена встреча с директором. Заодно было бы неплохо пообщаться с вашим сыном Олегом. Он сегодня учится?

– Учится, – со вздохом произнесла Евгения, и Артем мгновенно уловил перемену, прозвучавшую в голосе собеседницы.

– Что-то случилось?

– У него с Мансуром и Азаматом произошел очередной конфликт, – пояснила она. – Эти двое подстерегли Олега после школы и избили его. Я уговорила сына, чтобы он пошел в травмпункт. Кости, слава богу, целые, но у него сотрясение мозга.

– Почему он не в больнице? – спросил адвокат.

– Не захотел, и я не смогла настоять. Он уверяет, что чувствует себя хорошо. По словам Олега, его отсутствие в школе будет воспринято Мансуром как трусость.

– Интересная логика… Но что-то в этом мальчишеском упрямстве есть, – признал Павлов.

– Я как раз свободна и могла бы тоже подойти к школе.

– Отлично, тогда встретимся у ворот. В час дня вас устроит?

– Вполне.

Директором школы, где учились Лена и Олег с Мансуром, оказался щуплый мужчина лет сорока пяти, который представился Романом Алексеевичем. Сквозь жидкие волосы просвечивала плешь, острые глаза-буравчики внимательно уставились на адвоката, затем взор переместился на Евгению.

– У нас общий вопрос, поэтому присутствие здесь председателя родительского комитета вполне уместно, – пояснил Артем.

– Хорошо, я слушаю вас.

– Речь пойдет о Мансуре Мирзоеве, ученике 10-го «Б».

Директор поправил очки.

– Вы насчет того самого случая с одноклассницей? Как ее…

– Лена, – напомнила Евгения.

– Я представляю интересы этой девушки, – сказал Павлов, и при этих словах по узкому лицу Романа Алексеевича пробежала тень. – И у меня есть все основания полагать, что ваш ученик, Мансур Мирзоев, при соучастии своего приятеля Азамата Нурбаева (тоже учащегося вашей школы) изнасиловал Стешкову.

– Разве уголовное дело уже возбуждено? – удивился директор.

– Возбуждено, – кивнул Артем, наблюдая за тем, как менялось лицо собеседника. – Вы меня простите, Роман Алексеевич, но, судя по вашей реакции, вы были бы очень расстроены, если бы делу был дан ход. И не желали этого.

– Вы глубоко ошибаетесь, – возмутился тот. – Я просто хотел сказать, что без веских фактов мы не вправе вешать ярлыки на школьника! Пока не будет достаточных подтверждений…

– Роман Алексеевич, разве мы не заваливали школу ворохом жалоб на этого Мирзоева? – не выдержав, перебила его Евгения. – Да у нас каждую неделю какое-нибудь ЧП с этим Мансуром происходит! То учителя матом обложит, то изобьет кого-то!

Директор моргнул, затем откинулся на кресле.

– Факты? – коротко спросил он, и его взгляд стал колючим.

– Факты на лице моего сына, – решительно ответила Евгения. – Мирзоев вместе с Нурбаевым избили его, вам этого мало? Что должно произойти, чтобы вы наконец начали действовать? Чтобы он убил кого-нибудь?

– Госпожа Чащина, закон защищает в равной мере как вашего сына, так и Мансура, – произнес Роман Алексеевич. Он взял в руки карандаш, осматривая его со всех сторон, словно не видел ничего более занимательного. – Допустим, ко мне придут родители Мансура и обвинят вашего сына в избиении. Кому я должен верить?

– А для этого, Роман Сергеевич, вы тут и сидите, занимая кресло директора школы, – вмешался Павлов. – Осмелюсь напомнить, что в случае подобного инцидента в школе создается комиссия, которая осуществляет проверку изложенных сведений. Если информация подтвердится, то виновного могут привлечь к ответственности, тем более что школьникам, о которых идет речь, уже исполнилось шестнадцать лет. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – подтвердила Евгения.

– Ученик, систематически нарушающий дисциплину и закон, может быть поставлен как на внутришкольный учет, так и на профилактический учет в полиции.

Павлов посмотрел на Чащину:

– Мирзоев стоит на учете?

– Насколько мне известно, нет. Позвольте заметить, что с тем багажом хулиганских выходок, который имеет этот Мансур, его давно пора исключить из школы!

Роман Алексеевич отложил карандаш и беспокойно заерзал в кресле:

– Мы не вправе исключать ученика из школы, основываясь на голословных обвинениях. И вы это знаете.

– Отнюдь, – не согласился Артем. – Закон об образовании трактует это иначе. Отчисление из образовательного учреждения, которым в нашем случае является школа, допускается при достижении учеником пятнадцатилетнего возраста. Странно, что вы не слышали об этом. Роман Алексеевич, я рискну предположить причину, по которой вы так отчаянно защищаете этого хулигана. Парень заканчивает школу, ему остался всего год. Возиться с этим отчислением – та еще морока, я слышал, насколько это долгая и утомительная процедура. Да и в Департаменте образования вам попеняют: мол, сбагрили проблемного подростка, не справились! Куда проще кое-как дождаться выпуска и навсегда распрощаться с этим Мансуром. Вот только сколько еще он успеет натворить за этот год?!

Директор тяжело сглотнул и слегка ослабил узел галстука.

– Госпожа Чащина, вы не могли бы нас оставить на пару минут? – внезапно спросил он. Евгения, удивленно переглянувшись с Павловым, молча вышла из кабинета.

– Я слушаю вас, – проговорил Артем, и Роман Алексеевич наклонился вперед, словно намереваясь поведать адвокату страшную тайну.

– Послушайте, Артемий Андреевич, я все понимаю, – понизив голос, заговорил он. – Неужели вы думаете, что я не вижу, какой урод нам достался?! Да еще с Азаматом впридачу!

– Тогда мне непонятно ваше бездействие. Все рычаги воздействия на несовершеннолетних преступников у вас имеются! Вы – директор! Вы что, боитесь?

И, к изумлению Артема, директор кивнул.

– Да, боюсь. Я не стал это говорить при женщине… – начал он. – Понимаете, мы хотели приструнить этих парней. Дети мигрантов вообще головная боль многих школ, я ведь общаюсь с другими директорами и в курсе этой темы. Так вот, после очередной взбучки, которую мы устроили Мансуру, кто-то отравил мою собаку и сжег машину. Я сначала не связывал эти события с Мирзоевым, но через пару дней ко мне на улице подошли двое бородатых парней. Они говорили с акцентом, но я быстро понял, что от меня хотели. Мне намекнули, что, если я и дальше буду беспокоить Мансура, вместо машины сожгут мою семью.

Выпалив это, директор снова откинулся на кресло, бледный и с трясущимися губами. Казалось, это жуткое признание вытянуло из мужчины последние силы.

– Можете считать меня кем угодно: подлецом, трусом… кем угодно, – прошептал он. – Но мне проще дотянуть этого юного отморозка до выпуска, чем вступать в единоборство с этнической диаспорой. Я не Терминатор, а простой человек, у которого семья и, к тому же, астма.