Алла протянула своё и тут же залепетала:

— Кролик со мной. Спешили, и он забыл эту карточку… Ну ма-альчики, тридцать секунд же…

— Приглашение, — вновь потребовал секьюрити, теперь уже обращаясь непосредственно ко мне.

Я, насупившись, засунул руки в карманы. Под пальцы попалась какая-то карточка, её-то и начал нервно теребить.

Что я вообще здесь делаю? Зачем приехал сюда? К Магомедову? К Катерине?.. Что я им скажу? Поздравлю с новым годом? Как глупо…

Из-за двери донёсся шквал аплодисментов. Алла неистово дёрнула меня за рукав и потянула в направлении входа, но секьюрити преградил дорогу.

— Вы, мисс, можете проходить. А вот вас, сэр, я попрошу…

И тут меня осенило. Я извлёк из кармана карточку. Ту самую, что сунул мне в «Корлеоне» Магомедов.

Секьюрити принял её, внимательно рассмотрел и, кивнув, отступил от двери.

— Пять секунд… — шепнула Алла.

Дверь отворилась, и мы вошли в особняк Магомедова.

Бой часов разносился по огромному залу, плотно забитому гостями. Каждый господин был наряжен в строгий фрак; дамы — в великолепные карнавальные платья. На всех были маски — я не заметил ни одного открытого лица.

Моё пальто, шляпа и шубка Аллы куда-то подевались — когда мы зашли в особняк, юркие руки андроидов-лакеев опутали нас, профессионально освободили от верхней одежды и мягко подтолкнули ко входу в зал. Алла, держа меня под согнутый локоть, вела через толпу: медведи и волки, павлины и петухи, крокодилы, хамелеоны и бог весть кто ещё смотрели на нас человечьими глазами и учтиво (с поклоном) уступали дорогу. Я слышал шёпот спутницы — она отсчитывала удары.

— Девять. Десять. Одиннадцать…

Мы остановились, и вдруг Алла прижалась к моим губам своими. Я не смог отшатнуться — чувствовал давление её руки на затылок. Мог лишь, выпучив глаза, смотреть на хитрый, озорной прищур, окаймлённый черным знаком бесконечности.

Наконец Алла отпустила меня и начала пятиться. Смотря томно и с ухмылкой, она сделала прощальный жест ручкой и исчезла в ликующей толпе.

Бой часов перестал. Наступила оглушительная тишина. Ошеломлённый выходкой Аллы, я смотрел прямо перед собой на широкую мраморную лестницу, ведущую наверх, и не замечал, что взоры всех гостей направлены в ту же сторону.

По лестнице спускалась пара: невысокий тучный господин в смокинге и в маске пингвина и леди с шикарной фигурой, обтянутой белым платьем, и в маске полярной лисицы. Я узнал это платье. Похоже, Катерина получила мой подарок раньше намеченного курьеру времени.

Зал взорвался аплодисментами и возгласами ликования. Видно, гости очень любили хозяина особняка.

Магомедов остановился на середине лестницы; Катерина прижалась к нему бедром, взяв в руку что-то пушистое — свой лисий хвост, понял я.

Магомедов поднял руку, и толпа смолкла.

— Приветствую вас, дорогие гости, в своей скромной обители, — сказал хозяин дома. — Думаю, все ждут от меня новогодней речи. Но разочарую вас: я расскажу о том, что волнует больше всего меня.

Толпа молчала.

— Вы живёте в раю, — продолжил хозяин. — Вам не надо беспокоиться о завтрашнем дне. Поэтому все ваши проблемы концентрируются на одном: на поиске второй половинки, а затем на разборках с этой половинкой по поводу ваших выдуманных чувств к ней. На самом же деле никакой любви, никаких чувств не существует. Всё это — лишь в вашей голове.

В толпе произошло еле заметное движение, раздались корректные покашливания.

— Вы знаете моё жизненное кредо: освобождение. Но я не буду предлагать сразу освободиться от любви, хотя и подразумеваю это. Любовь, несомненно, нужна, чтобы род человеческий продолжал существовать. Природа, так сказать, не глупа. Но человек имеет право выбирать, что ставить целью жизни: её продолжение, или же что-то другое. Любовь навязана человеку. Природой, обществом, эгоистичным геном. Большинство людей, особенно в современном мире, живут только ради неё.

— Магомедов асексуал, — прошептала в моё ухо вдруг появившаяся рядом Алла. — Он освободился и от влечения, и от любви.

— Что?..

Меня поразила даже не сама откровенность, а то, с какой простотой Алла говорит о таких, казалось бы, стыдных вещах.

— Он у нас homo novus, — невозмутимо шептала она. — Не испытывает сексуального влечения ни к кому и ни к чему. Думаешь, с чего бы он стал отрицать любовь?..

— Мне кажется, — шепнул я в ответ, — его не любили девушки, коих он желал, вот и обозлился.

— Нет. — Алла хихикнула, прикрыв рот ладонью. — Просто ты дурачок и ничего не понимаешь.

— А что я должен понимать?

— Что ты — в плену своих страстей. — Алла вдруг стала серьёзной и во весь голос проговорила: — Освободись!

— Именно! — подтвердил её слова Магомедов, всё вещавший с лестницы. — Освободись! Вот, что мы должны сказать этому городу!..

— Но Катерина… — шепнул я Алле.

— С Катериной у него нет любви. Лишь привязанность, взаимовыручка, дружба, договор. — Она критически глянула на певицу. — Настоящей любви между мужчиной и женщиной без влечения не бывает. — Алла замолчала, но вот, приблизившись неприлично близко, так, что я почувствовал её грудь, прижавшуюся к моей руке, сказала: — А Магомедов почти освободил её из этого плена чувств, но…

— Но?..

— Появился ты.

На нас уже смотрели стоящие рядом гости — их маски застыли, через щели блестели глаза.

— И что она в тебе нашла? — спросила Алла. — Даже целоваться не умеешь. А, может, ты хорошо…

Она отпрянула и закусила нижнюю губу, показав ровные блестящие зубы, взяла меня за руку и куда-то потащила. Толпа вновь учтиво расступалась.

— Хватит! — вскричал я. — Хватит с меня! Я ухожу!

Я остановился и выдернул руку. Алла обернулась, улыбнувшись уголком рта и подмигнув, но не замедлила шаг, и вскоре толпа учтиво проглотила её.

Нужно было продвигаться к выходу, но маски зверей вдруг насупились: теперь они не собирались меня пропускать. А Магомедов что-то рассказывал, энергично жестикулируя. Его маска обращалась то к одной половине зала, то к другой. С его уст срывались такие идеи, что любой нормальный человек давно бы уже ушёл, заткнув уши ладонями, в клозет мыть руки от брезгливости. Он предлагал избавиться от любви. Видите ли, это тюрьма, где заточила нас природа. Чуть ли не предрассудок, воспетый в веках великими поэтами, писателями, художниками, артистами. Теперь я понимаю, почему свои книги он заказывает, а не пишет сам — с такими безумными, нелогичными идеями писателем точно не стать.

— Куда же ты, кролик? — сказал кто-то из гостей. Остальные подхватили:

— Не уходи!

— Тебе скучно с нами?

— Пропустишь самое веселье!

— Выпей чаю. — Мужчина в маске петуха протягивал мне чашку.

— Чёрт бы вас всех… — пробормотал я, уже поняв, что просто так уйти не получится.

— Избавьтесь от животного чувства, — вещал Магомедов, — и вы получите свободу от страданий! Вы перестанете тратить драгоценное время на поиск второй половинки, на свидания с нею, на бытовые склоки. Вы сможете заняться чем-нибудь по-настоящему важным: искусством, наукой, путешествиями… Вы поймёте, что в прошлом были унижены, живя ради другого человека, ради любимого, или же страдая от одиночества. Вычеркнете любовь из своей жизни и освободитесь от заточения!

— И перестанете быть человеком, — пробормотал я и начал распихивать локтями гостей, прорываясь к выходу.

Но тут остановился. Катерина… Она всё так же стояла рядом с этим лжефилософом. В платье, подаренном мной. И в маске.

Я развернулся и направился к лестнице — теперь гости не препятствовали мне. Наоборот: они одобрительно кивали, кто-то даже похлопывал по спине. Будто сектанты, принявшие нового члена в своё братство.

— Кат… Катерина! — выкрикнул я. Затем перевёл дух и постарался успокоиться, чтобы перестать заикаться. — Катерина!

Она повернула маску на меня. Я уже был у подножья лестницы.

— О-о, кролик! — сказал Магомедов. — Знал, что ты придёшь.