А там, за тысячи верст от них, от их ласк, от их бьющихся только для него сердец, он лежит, разлагающийся, раздувшийся, с вывороченными, прорванными кишками, с раздробленными ногами, покрытый грязью и запекшейся кровью, с застывшим в безумном ужасе страдания взором проклеванных птицами глаз, устремленных в немое ночное небо, могильной тьмою нависшее над несчастным сожженным краем, в сожжении которого и он принимал участие, — над грудой разлагающихся вместе с ним трупов людей, в убийстве которых и он участвовал, он — мученик и мучитель, безмерный страдалец и палач, кровавая жертва и убийца, сын Бога и растерзанная падаль.

Он стоял неподалеку от меня перед посетившим его родственником, приземистым полковником с рукою на перевязи, — стоял, как скелет исхудалый от сжигавшего его постоянно внутреннего огня, с гордо поднятой головой, торжественный, несмотря на свою бритую голову, больничный халат и туфли.

Его большие, глубокие, горящие глаза, когда он говорил, торжественно чеканя каждое слово, смотрели куда-то вдаль, над посетителем, точно он видел там что-то, что привлекало все его внимание.

— Да, да, это война против войны, которую вы ведете, говорите вы!.. Это последняя война, война для уничтожения войны — навсегда!.. Ха-ха-ха!.. говорил, он, смеясь каким-то глухим, жутким смехом. — И вы надеетесь, вы верите, что это так? Что этим пламенем вы зальете навеки пожар так, что его больше не будет?.. Но ведь вы сумасшедшие, — поймите! Вы, верящие в такой бред, вы сумасшедшие! Вам надо всем сидеть здесь в горячечных рубашках вместо нас.

Ведь вы уже десять тысяч лет применяете этот способ борьбы с войною, — с тех пор еще, как вы голые скитались по земле, — с тех пор еще, как одни люди убивали других за пещеру, за добычу, за кусок земли, за кусок мяса, и до нашего времени, когда это делается для тех, кому добыча нужна в колоссальных размерах.

Этот способ борьбы с войною в огромных размерах пробуется в мире постоянно. В Европе через каждые 100 лет. Гигантская человеческая гетакомба была при разгроме Наполеона в 1815 году, когда все благодарили Бога за избавление, наконец, мира от великого производителя войн, и все глупцы верили, что настал навеки священный мир. Также верят теперь, что будет навсегда священный мир после этой войны. Бред сумасшедших!

Что может вырасти из крови, как не новая кровь?.

Что такое был весь последующий век? Век беспрерывных войн: англо-французско-русская, прусско-австрийская, прусско-ганноверская, прусско-австрийско-датская, итальянско-австрийская, французско-австрийская, французско-итальянская, франко-прусская, русско-турецкая, англо-бурская, китайская, русско-японская, масса колониальных войн у англичан, французов, итальянцев и, наконец, теперешняя мировая бойня. И это все после священного конгресса и священного мира и изничтожения Наполеона, так же, как теперь вы мечтаете об изничтожении Вильгельма!

И так, ясно, как день, что этот способ уничтожения войны никуда не годится!

У вас вот уже 2000 лет имеется еще другой путь к уничтожению войны: путь соединения всех людей в одном братстве, путь, который указывал Иисус Христос и другие блаженные, — путь отказа от всякого насилия, путь признания всякого насилия, во имя чего бы то ни было, преступлением, путь признания всякой жизни человеческой священной, и поэтому никогда, ни во имя чего не налагать руку на человека, — путь, уничтожавший самое понятие врага.

Но этот путь вы отвергли и отвергаете. Вы не дураки. Вы признали его никуда негодным, юродством, бессмыслицей. Хотя, впрочем, вы его никогда и не пробовали и, напротив, людей, пытавшихся идти по нему и звать людей к этому пути, вы предавали и предаете темнице, бичеванию, распятию, расстрелу.

Один путь приводит все к тому же, все к той же крови. Другой путь вы считаете безумием, вздором, чепухою. Я укажу вам, я укажу миру третий путь — единственный!

Я открыл его, и я совершу то, что покончит раз навсегда с позором войны, с этим позором человечества, с которым все вы ничего не можете поделать.

Что бы люди ни болтали о зле, о преступности войны, они все кончают тем, что лезут тысячами друг на друга по первому приказу Вильгельмов, утешая себя мыслью о том, что „ничего не поделаешь“ и что „авось не меня, а я кого-нибудь зарежу“.

Надо сделать за них, решить за них, также как решают их смелые вожди, не знающие жалости, бросающие гигантские покорные стада человеческие на взаимную гибель.

Пока вы так целый год, — целый год! — не находили ничего более разумного, как резать друг друга, утешая друг друга уверениями, что это последняя война, — я один сгорал на костре великого страданья за позор человечества. Я один действовал. Я один упорно, честно искал. И, наконец, я открыл.

Надо...

Ведь жизней нечего жалеть, не правда ли? Ведь все равно война есть сплошное убийство и ничего более, не правда ли?...

Так вот, надо...

И он еще торжественней поднял голову и сказал быстро, точно захлебываясь от восторга перед своею мыслью:

— Надо просверлить землю, и внутрь ее (так же как чудак Христос хотел зажечь в духе людей соединяющее пламя братства) и внутрь земли вложить такой состав, снаряд гигантской силы, чтобы вся земля взорвалась.

Я работаю над этим. Я знаю, что все вы трусы и никогда не решитесь на это, — сказал он, склоняясь над полковником и смотря на него воспаленными, огромными глазами. — И когда я добьюсь...

Тогда я поджигаю шнур, и земля вся взорвется, со всеми казармами, со всеми армиями, со всеми орудиями, со всеми пушечными фабриками, складами снарядов, со всеми королями и миллиардерами, производящими войны, со всеми народами, по приказу их истребляющими друг друга. И весь земной шар погибнет со всеми возможностями войн. Пылинки земли исчезнут в хаосе. Земли нет больше, войны нет больше, позора нет больше!

— Да, — сказал он потом. — И я вовсе не Герострат. Я не хочу славы людской, — я сам погибну навеки со всеми, и ни в какой гимназии не будут учить обо мне. Никакой профессор не будет анализировать мой поступок и ни в каком „Таймсе“, „Новом Времени“, „Матене“, „Локаль Анцейгере“ не появится мой портрет с подписью „Величайший безумец мира“ рядом с портретами Вильгельма, Франца-Иосифа, Николая, Георгия, Жоффра, Китчинера и им подобных человеко-истребителей — с подписями: „Великие спасители Отечества“.

Ребенок играл осенними золотыми листьями в увядшем саду, не, зная, не думая, что где-то близко идет страшная человеческая бойня...

Голубое небо улыбалось ей, как всегда... Солнечные зайчики играли так весело на песке сквозь ветви аллеи...

На голубом небе показалась черная точка... Ближе она превратилась в черную птицу... И убийца в мундире, летевший в ней, решил, что пора...

Девочка услыхала странные звуки — подняла головку... Милые глазки глянули в голубое небо...

Одна, другая... Третья бомба раздробила, ногу у ребенка...

Девочка лежала без сознанья на садовой траве... Сбегались люди...

Небо было голубое... Солнечные зайчики перебегали на песке аллеи...

Но это голубое небо, за мгновение перед тем ласкавшее своими лучами золотые кудри весело игравшего ребенка, осквернено было теперь преступлением, пред которым ничто убийство Каином Авеля.

„Война родит героев, героизм, война родит бесстрашие, самоотвержение. Война освежает заплесневевший хлев человеческой жизни. Война сотрясает, очищает человеческое болото“.

Так могут говорить и писать только люди с оскопленным сердцем, лишенные зрения, лишенные слуха, — те, которые не видят безмерного океана страдания: изрезанных тел, вывернутых внутренностей, перебитых детей, изнасилованных женщин, — те, которые не видят сирот, умирающих от голода без убитых отцов или уводимых в рабство, те, которые не видят матерей, жен, истекающих кровью пронзенного сердца, — не видят миллионы разоренных, уничтоженных семей в странах, опустошенных войною, сотни тысяч сожженных домов, — не видят морей сожженного хлеба, миллионов семей, разбегающихся и выгоняемых в безумном отчаянии из мест, где свирепствует безумная чума войны, — не видят миллионов детских жизней, погибающих от изнурения вследствие дороговизны, неимения хлеба, вызванных войною, — не видят выжженных пустынь, откуда изгнаны сотни тысяч жизней и, главное, не чувствуют нарастающего океана безумной вражды, слепого ожесточения, слепой ненависти брата человека к брату человеку, народа к народу, посланных на землю для братства и мирного труда.