В ту памятную для всех чирешаров и их друзей ночь бодрствовали только Виктор и Урсу. Приняв ледяной душ, ярко осветив комнату, они уселись друг против друга за стол, на котором лежали два ветхих, пожелтевших от времени листа. Наконец Виктор решился прервать молчание:

— Скажи, Урсу, если бы мы не искали в документе какой-то особый смысл, если бы мы, к примеру. Решили, что предложения просто бессмысленны, какими конкретными данными мы располагали бы?

— Ты хочешь сказать, что все, что написано…

— Нет, я вовсе не утверждаю, что эти фразы лишены всякого смысла, но если бы они были написаны, скажем какой-нибудь нелепой тайнописью, где И равно 1, А — 7. С — 3, как бы мы поступили?

— Понимаю, Виктор. Как бы мы поступили? Мы бы отыскали…

— Самые конкретные факты, верно? Бумагу, количество строк, цвет и качество чернил, почерк, дату, верно?

— Точно, — обрадовался Урсу. — Я думаю, с этого нам и надо начинать.

— Итак, подведем некоторые итоги: у нас два листа, подлинные, древние. В этом нет никакого сомнения. Каждый исписан с одной стороны. На одном обоснование, вступление логофэта, на другом собственно документ.

— Оба написаны одной и той же рукой, — напомнил Урсу.

— Да. Это тоже не подлежит сомнению. Дальше — сроки. В документе 29 строк. Дата выведена не очень ясно, но тоже не вызывает сомнений. Второе княжение Мойсея Мовилэ в точности совпадает с датой смерти Зогряну: 1633. Я заглядывал в энциклопедию. Единственно необычное тут это фраза, написанная другой рукой, другими чернилами.

— А что ж тут необычного? Мне она кажется вполне нормальной.

— Нет, я так не думаю.

— Ты что, не веришь в ее подлинность, Виктор? Ты же сам говорил, что это нечто вроде печати.

— Нет, Урсу, я мнения своего не меняю.

— Так в чем же дело?

— Почему она растянулась на двух страницах? Она ведь вполне могла уместиться и на одной.

— По-моему, тут нет ничего особенного. Просто так было удобно писцу. Ей-богу, Виктор, ты как-то все очень осложняешь.

— Да нет, у меня нет никаких особых идей по этому поводу. Просто отметим этот факт, единственно необычный в документе. Повторяю: прежде всего я подумал о споре Марии с Лучией. Итак, если отвлечься от текста, то в документе нет ни одного конкретного факта. Имен, названий местностей…

— Это естественно! — улыбнулся Урсу. — Если отвлечься от текста…

— Тут ничего естественного нет!

— Почему?

— Да потому что и в самом тексте нет конкретных данных: имен, названий местностей и т. д. А ведь где-то они должны быть!

— Виктор, ты не забывай, что текст зашифрован.

— Это ясно. Но зашифрован не тем обычным наивным, избитым приемом, когда 1 равна 3, а = п, т = 8. Зашифрована сама сущность фраз и содержащихся в них указаний… Если были бы зашифрованы буквы, мы бы за полчаса безо всякого труда прочитали его. Зашифрованы слова или предложения… Понимаешь, Урсу? Так где же конкретные данные?

— А может, прав был Дан со своей идеей о десяти заповедях? Он говорил, что третье предложение содержит указание на место — могилу человека, который завидовал богатству другого…

— Это несерьезно, Урсу. Документ был составлен не для жителей деревни, которые могут помнить такие детали, и не на короткий срок. Он составлен на века.

— Тут ты прав. Ну, а вот, например, в 19 строчке указание на эти ели — не может оно служить ориентиром в каком-нибудь конкретном месте?

— Выдумка! Не верю! Нет, никаких конкретных указаний в документе нет, ни имен, ни названий местностей. Именно это и не дает мне покоя. Если все так, как мне думается, мы никогда не сможем расшифровать документ.

— Почему же? — вскинулся Урсу.

— А потому, что часть текста, очевидно, все-таки утеряна. Третья страница.

— Но ты же сам говорил, что эта фраза приписана позднее.

— Правильно, но я только что заглянул в летопись Мирона Костина. Вот, сам посмотри… Видишь?

— Что именно?

— Сперва указан год от сотворения мира, потом год рождества Христова.

— Значит, ты все же считаешь…

— Нет, не считаю… Это только гипотеза. Возможно, отсутствует именно страница, на которой продолжена последняя фраза: «а от рождения Христова, спасителя нашего, 1633 год».

— В таком случае, — с какой-то неуверенностью продолжал Урсу, — все впустую, как утверждает и документ.

— Да нет, это всего лишь гипотеза, я же говорил тебе. Но мы не имеем права ничего опускать. Даже когда находим вещи, от которых начинает нас трясти как в лихорадке.

— А на этих страницах микробов больше чем достаточно.

— Еще раз повторяю, Урсу: в документе нет конкретных названий. Это вторая неоспоримая истина. Первая та, что фраза, удостоверяющая его, странная, а вторая — отсутствие конкретных данных. Это такая же странность, как и первая. Одни странности.

— Неужто в тексте Зогряну нет ничего тайного?

— Увидим. По-моему, самое время перейти к тексту.

— Господи! — жалобно протянул Урсу. — Мы и так знаем его наизусть. В нем 29 строк.

— Неточно. 29 строк-предложений. Каждая строка — это отдельное предложение. И это кажется мне странным.

— Почему?

— У меня такое ощущение, Урсу, что они были нарочно написаны так, чтобы каждая строка содержала предложение. Отнесись к документу без всякой предвзятости. Просто взгляни на эту бумагу: длинные и короткие фразы. Кто мог обязать логофэта сделать из каждой фразы строку или из каждой строки фразу? Во всяком случае не размеры бумаги и не традиция. В его время книжники выводили порой фразы, которые не умещались не то что в строке, но и на целой странице. Тебе не кажется это странным?

— Пожалуй… — признался силач. — Тогда и это «затем», которое так действовало мне на нервы…

— Говори, говори, — настаивал Виктор.

— …играет определенную роль между предложениями… будь оно неладно!

— Верно! Оно усиливает разрыв между предложениями. Я бы даже осмелился утверждать, что словечко это нарочно отрывает одно предложение от другого, придает в каком-то смысле каждому из них самостоятельное значение.

— Бррр! — Урсу воспользовался любимым восклицанием Тика. — До чего же все запутано!

— Именно! Ведь в таком случае получается, что у каждой фразы свой смысл, даже если весь текст, вся совокупность текста не имеет общего смысла.

— А слово «ничего» в конце?

— Еще одна странность. Почему он повторяет трижды слово «ничего»? Давай посмотрим еще раз. Записывай: 29 строк-предложений. У каждой фразы свой смысл, не связанный с общим смыслом текста. Постой, ведь это значит, что вообще нельзя говорить об общем смысле текста. Что же тогда? Что же получается? Как бы не потерять нить рассуждений… И это повторяющееся «ничего» в конце. Опять никакого просвета! Что могут скрывать эти предложения? Слова? Буквы? Ну-ка давай попробуем. Назови мне номер фразы, Урсу.

— Одиннадцать или восемнадцать, как хочешь…

— Одиннадцать? «Затем с трудом доберешься до самой околицы села». Каков смысл этой фразы, что в ней скрывается? Доберешься — куда? Что за околица села? Тут даже нет цифрового указания… А посмотрим девятую: «затем шаги твои измерят восемь без одного и девять и один». Здесь несколько цифровых обозначений: девять и один… Что это означает? Или десять? Буквы? Нет, ведь на свете нет алфавита, который состоял бы из десяти букв. Слова? Какие слова?

— А что, если некоторые фразы лишены смысла? — прервал его размышления Урсу. — Например, «ничего» в конце грамоты.

— Тут не может быть ни одной бессмысленной фразы, Урсу.

— Почему?

— Потому что ее не включили бы в текст. Каждая фраза самостоятельная. Была бы не нужна, ее бы не вписали.

— Но ведь последние строки только и содержат, что слово «ничего». Может ли быть у него смысл?

— Думаю, может. Именно оно и должно высечь искру.

— Тогда я ничего не понимаю. Если даже слово «ничего» может означать что-то, какой же это документ?

— Вот над этим и я ломаю голову, Урсу, — ответил Виктор, и глаза его странно блеснули. — Документ перед нами или нет?