Сразу же после этого британские скирмишеры — полк легкой пехоты Гейджа (80-й футовый), роты рейнджеров майора Роберта Роджерса и батальон легкой пехоты Массачусетса — выдвинулись к краю абатиса, загоняя французские пикеты и занимая снайперские позиции. Этот авангард из легкой пехоты и егерей, людей, обученных прицеливаться и вести огонь индивидуально и практикующих бой из укрытия, свидетельствовал о тактических изменениях, произошедших в британской службе после поражения Брэддока. Но план атаки свидетельствовал о том, что для Аберкромби мало что изменилось. Он намеревался использовать свои самые дисциплинированные войска самым обычным способом: выстроить их в три длинные, параллельные линии и направить прямо на французскую баррикаду. Они должны были, согласно его приказу, «бодро маршировать, бросаться на огонь противника и не давать огня, пока не окажутся внутри крепостной стены противника». К полудню восемь регулярных батальонов, назначенных для штурма, выдвинулись на позиции, поддерживаемые шестью провинциальными полками, которые должны были действовать в качестве резерва^[330].

Атака началась через полчаса по сигналу, по которому более тысячи легких войск бросились вперед к абатису, укрылись среди деревьев и открыли огонь по позициям противника. Позади них, освещая солнечным светом стволы и штыки мушкетов, семь тысяч человек в блестящем алом выстроились вдоль фронта батальонов и оделись вправо, чтобы выровнять свои линии. Двигаясь быстрым шагом под барабанный бой и (поскольку Иннискиллинги находились на правом фланге, а первый батальон Черного дозора — в центре) под вой волынки, регулярные войска двинулись вверх по склону к французской крепости. Несмотря на задуманную точность, атака началась неровно: батальоны справа от британцев вошли в абатис раньше, чем подразделения в центре и слева закончили одевать свои ряды. Начало было неудачным. Как только «красные мундиры» подошли на расстояние выстрела, французы, стоявшие на бруствере, открыли огонь, и абатис начал оправдывать свое название.

«Деревья были повалены так, что сломали наши батальоны еще до того, как мы подошли к укреплению», — писал майор Эйр. «Все, что оставалось делать каждому командиру полка, — это поддерживать и продвигаться вперед так быстро, как они могли добраться до своей земли, и так далее до траншеи». Но разрозненные батальоны, с их людьми, пробивающимися вперед сквозь кошмар ветвей, пней и мушкетов, так и не достигли укрепления. Атака за атакой, великолепно дисциплинированные красные мундиры продвигались к барьеру, но были «Срезаны… как трава», — пишет рядовой из Массачусетса Джозеф Николс, наблюдавший за происходящим из рядов полка полковника Джонатана Бэгли, стоявшего на краю поля. «Наши силы падали очень быстро», — писал он. «Мне было неприятно думать, что еще больше полков должно быть собрано для такой бойни». Прапорщик из другой роты того же полка согласился с ним. «Огонь начался очень жарко, — писал он, — полководцы опустили паки и закрепили свои байарниты, поднялись в порядке, стояли и сидели очень красиво… Ярость разгорелась очень сильно, она держалась около восьми часов, и было страшно смотреть, как убитые и раненые лежат на земле, у кого-то из них сломаны ноги, руки и другие конечности, кто-то ранен в тело и очень смертельно ранен, слышать крики и видеть, как их тела лежат в крови, и земля дрожит от огня стрелкового оружия, — это было так ужасно, как никогда, что я видел»^[331].

Если смотреть на эту рухлядь было горестно, то маршировать в ней, должно быть, было сущим адом.

Нам приказали [бежать] к укреплению и пробраться внутрь, если удастся, — вспоминал позже один из выживших. — Но их ряды были полны, и они убивали наших людей так быстро, что мы не могли овладеть ими. Мы укрылись за деревьями, бревнами и пнями, прикрываясь, как могли, от вражеского огня. Земля была усеяна мертвыми и умирающими. Так случилось, что я оказался за пнем из белого дуба, который был настолько мал, что мне пришлось лечь на бок и вытянуться; шары падали на землю в двух шагах от меня, и я слышал крики людей и видел, как они умирали вокруг меня. Я пролежал так некоторое время. Человек не мог стоять прямо, не подвергаясь ударам, так же как он не мог стоять под ливнем, чтобы на него не падали капли дождя, потому что шары сыпались как попало. День был ясный, воздух слегка колыхался. Время от времени противник прекращал огонь на минуту или две, чтобы рассеялся дым и можно было лучше прицелиться. В один из таких перерывов я выскочил из опасного положения и занял позицию, которая, как мне казалось, была бы более безопасной: за большим сосновым бревном, где уже укрылись несколько моих товарищей, но шары летели сюда так же густо, как и раньше. Один из бойцов немного приподнял голову над бревном, и пуля попала ему в центр лба… Мы пролежали там до заката, и, не получив приказа от офицера, люди ушли, оставив всех убитых и большинство раненых^[332].

Битва при Тикондероге, 8 июля 1758 года. На этой превосходном топографическом плане, выполненном французским инженером, изображена командная позиция форта Карильон на полуострове Тикондерога, в верховьях озера Шамплейн. Англо-американские позиции нарисованы полукругом за пределами бревенчатого укрепления и абатиса («сделанного за десять часов», согласно легенде), которые окружают высоту Карильон в трех четвертях мили к северу от форта. Батальоны troupes de terre, участвовавшие в обороне, показаны в боевом порядке между фортом и заграждением. Любезно предоставлено библиотекой Уильяма Л. Клементса Мичиганского университета.

Тем временем возле штаба Аберкромби в лесопильном лагере, в миле от места сражения, Руфус Патнэм работал вместе с другими солдатами своего полка, рыл окопы, слушал «постоянный шум пушек и мушкетов» и боялся, что его сочтут трусом за то, что он занял столь безопасный пост во время битвы. Ближе к вечеру он решил доказать свою храбрость, вызвавшись нести боеприпасы к войскам, но «когда я подошел к армии, они отступили в заграждение, которое построили люди полковника Уильямса [в тылу поля боя]. Я был очень поражен, увидев столько наших людей убитыми и ранеными. Вся дорога была усеяна ранеными… [Затем я вернулся в свой] полк, где нашел их занятыми, как и прежде. [Вскоре после этого] большая часть войск отступила в построенное нами укрепление»^[333].

Генерал Аберкромби, знавший о сражении только из депеш, присланных его командирами, весь день отдавал приказы об атаках, не видя их последствий. Теперь, в сумерках, опасаясь французской контратаки, он начал осознавать, что понесла его армия, насчитывавшая около двух тысяч убитых и раненых. «Поэтому было сочтено необходимым, — докладывал он позднее Питту (благоразумно выбрав пассивный залог), — чтобы сохранить остатки стольких храбрых людей и не подвергать себя риску проникновения врага в доминионы Его Величества, что могло бы произойти в случае полного поражения, чтобы мы предприняли наилучшее отступление». Поздно вечером того же дня он приказал своим офицерам собрать своих людей и отправить их обратно к бато. К сожалению, никто не объяснил солдатам, почему они отступают; спешка усугубляла путаницу, страх и слухи подпитывали друг друга, пока люди плутали в темноте. Когда войска приблизились к месту высадки, тревога вылилась в панику и давку на лодках. «Пришло известие, что враг собирается напасть на нас — ох, в каком замешательстве мы были в то время, ведь мы находились в плохом месте для нападения врага, будучи прижаты к земле, а батальоны лежали, прижавшись друг к другу, в 15 глубинах от земли — крик врага заставил наших людей плакать и делать печальные причитания, но мы сделали все возможное, чтобы уйти и не пострадали». К рассвету 9 июля самая большая английская армия, когда-либо собранная в Америке, гребла вверх по озеру Джордж, спасаясь от врага, который не был и на четверть больше ее, и не преследовал. К закату руины армии Аберкромби рухнули, обессилев, рядом с остовом форта Уильям Генри^[334].