Чрезвычайно расстроенная, секретарша тем не менее решила так просто не сдаваться. И она стала проводить в редакции еще больше времени, оставаясь после работы, очень рискуя тем, что ее усердие может привести к нежелательным последствиям. Но чего не сделаешь во имя святой цели! В свободные от выходов очередного номера журнала вечера главный редактор отправлялся домой в третьем часу дня, она же оставалась на своем рабочем месте, хотя делать ей было абсолютно нечего.

Главный отправлялся домой, но остальные заговорщики запирались в комнате редактора и занимались там какими-то секретными делами. Иногда они занимали комнату, отведенную художнику, и что-то с жаром обсуждали, стараясь говорить шепотом. Секретарша не подслушивала, вообще не лезла к ним нахально, раздумывая над тем, как бы подипломатичнее найти подходы к заговорщикам. Вот она и сидела, стараясь придумать самый что ни на есть достоверный предлог, с помощью которого удалось бы тоже подключиться к тайне, занимавшей все помыслы ее возлюбленного. Иногда мысли девушки с достоверного предлога перескакивали на другие — что бы еще сделать такое, чтобы привлечь к себе внимание фоторепортера, пусть, наконец, заметит, как она хороша. Казалось, фоторепортер уже начал было замечать ее прелести, казалось бы, дело шло на лад, но вот отвлекло его что-то… Ну да ладно, не стоит отчаиваться.

И поэтому, когда предмет ее мечты внезапно появился перед ней и уселся на стул напротив, Мария быстренько сменила озабоченное выражение лица на самое доброжелательное, и не подумав упрекать предмет за недостаточное к ней внимание. Нет, никаких недовольных слов, никаких упреков! Напротив, она одарила коллегу лучезарной улыбкой, продемонстрировав еще раз свои ослепительные зубки, взглядом поощряя начать разговор. Правда, ей показалось, что из кабинета редактора фоторепортер не столько вышел, сколько вылетел, будто его силой вытолкнули, даже споткнулся и упал бы на пол, если бы на его пути кстати не оказался стул, на который он и плюхнулся. Однако Мария твердо решила — ничему не удивляться, лишних вопросов не задавать. Вот и теперь она сделала вид, что ничего не заметила. И правильно сделала, как показало дальнейшее развитие событий.

— Марысенька, тут такое дело, — нерешительно начал репортер. — Самому мне ни в жизнь не справиться. Уж и не знаю…

Секретарша решила немного подбодрить молодого человека, видя, как тот хочет о чем-то попросить, но стесняется.

— А в чем дело? — добродушно поинтересовалась она. — У тебя что-то не выходит?

— Выходить-то выходит, нет, я не жалуюсь, дела идут неплохо, только вот какая сложность… Мне нужно купить одну вещь, а я в таких вещах совершенно не разбираюсь. Может, ты, коханая, поможешь? Если б ты могла…

— А что за вещь?

— В том-то и дело, забыл, как она называется. Вроде бы такая проволока… Или провода?

Секретарша всегда отличалась живым воображением, и после этих слов Грегори Пека в ее переполошенном сознании сначала предстала длинная череда телеграфных столбов с проводами, потом эту картину сменила еще более страшная — высокая стена колючей проволоки. Она с трудом избавилась от этого страшного видения, но живое воображение не успокаивалось, подсунув взамен огромную деревянную катушку с намотанными на ней электропроводами. К сожалению, ни в одном из трех видов этих проводов секретарша совершенно не разбиралась и, следовательно, упускала шанс оказать какую-то огромную услугу человеку, которого решила во что бы то ни стало обольстить.

Улыбка на лице девушки померкла, и, совсем отчаявшись, она слабым голосом все-таки попыталась уточнить:

— Какие же провода?

— Да такие, знаешь, — не совсем вразумительно пояснил фоторепортер, изобразив пальцами тоже нечто непонятное. — Такие, на которых вяжут крючком. Забыл, как называются. Кажется, спицы? Ты не знаешь?

— А! — произнесла секретарша, стараясь не показать, какое облегчение испытала при таком пояснении. — Спицы, на которых вяжут крючком. Вот видишь, как ты мне понятно объяснил. Теперь даже я поняла. Они действительно называются спицами.

— Так ты могла бы мне помочь? — обрадовался фоторепортер. — Мне надо купить их, а я понятия не имею, где такое продается.

Секретарша уже открыла было рот, чтобы выразить согласие, как вдруг всю ее пронзило страшное подозрение.

— А зачем тебе спицы? Для кого ты хочешь их купить?

Вопроса фоторепортер не предвидел. Из кабинета редактора его и в самом деле вытолкнули, велев пообщаться с секретаршей. Все знали, что она неравнодушна к фоторепортеру, поэтому именно ему поручили раздобыть необходимые для экипировки будущих инопланетян спицы. Как-никак женское дело, секретарша наверняка знает, где их раздобыть. А вот делиться секретами с ней категорически запрещалось. Сначала вообще решили было поручить доставку спиц кому-нибудь из женатых конспираторов, но тут горячо воспротивился сатирик.

— Никаких жен! — категорически заявил он. — Не найдется такой жены, которая купит необходимое нам количество спиц, не поинтересовавшись, зачем такая прорва. А кто из вас способен не ответить, когда спрашивает жена?

Вот почему спицы поручили фоторепортеру. Жене не ответить нельзя, а секретарше можно. И вот теперь бедный фоторепортер сидел, уставясь на девушку с самым идиотским видом, кляня себя на чем свет стоит за то, что заранее не догадался придумать какое-нибудь логичное объяснение. Пришлось выдумывать на ходу. А ничего, как на грех, не приходило в голову.

Секретарша сжалилась над ним, — а может, наоборот, — с издевкой поинтересовавшись:

— Наверное, у тебя есть бабушка, и теперь ты должен купить ей спицы, чтобы она связала тебе на этих спицах теплые носки или рукавички?

— Вот именно! — подхватил фоторепортер. — Может, и не носки, а этот, как его… шарфик! Вот! И не только. Хотелось мне старушку порадовать, для нее — единственная радость вязать на спицах…

И осекся, вспомнив, сколько спиц ему велели закупить. Быстренько сосчитав в уме количество спиц и поделив их на необходимое количество старушек, нуждающихся хотя бы в десятке спиц, он пришел в ужас и решился признаться только в наличии четырех бабушек.

— Знаешь, у меня ведь четыре бабушки! — брякнул он, не продумав до конца свою родословную. — И я решил уж сразу всем купить спицы, чтобы потом не отвлекаться на них. Отделаться, так сказать, сразу.

— Ах так, у тебя четыре бабушки, — протяжно произнесла секретарша, откинувшись на спинку стула и пристально глядя на молодого человека. — Выходит, у твоей мамочки было по две мамочки, и у твоего папочки было по две мамочки. Правильно, обычное дело. И всех этих бабушек ты решил одним махом осчастливить. Наверное, по случаю предстоящего Международного дня ребенка. Так?

— Не совсем, — нерешительно ответил фоторепортер, смутно соображая, что в рассуждениях секретарши что-то не так. Однако голова молодого человека была целиком занята организацией предстоящего грандиозного мероприятия, и разбираться в хитросплетениях с бабушками ему было решительно не под силу. — Ну, не придирайся, возможно, мои дедушки женились неоднократно и потом разводились, и вообще у меня этих бабушек черт знает сколько! Может, не все родные, некоторые двоюродные, какая тебе разница? Помоги ближнему!

И секретарша решила помочь. Совместная покупка спиц могла ее как-то сблизить с предметом мечтаний, хотя и не покидало зародившееся в душе подозрение о том, что спицы предназначаются какой-то несомненно отвратительной бабе, опутавшей своими вязаными сетями неопытного молодого человека. Подозрение продержалось до тех пор, пока в одном из магазинов не были найдены спицы нужного размера.

А посетить пришлось несколько магазинов. Фоторепортер, выбирая нужные спицы, капризничал, как довоенная примадонна. Эти не хороши, те не подходят. Наконец выбор его пал на спицы номер три с половиной. Долго вертел их в руках и заявил — это то, что надо.

— А сколько надо? — спросила секретарша. — Для четырех бабушек хватит четыре пары…