— Прямо уж и неизбежность, — вздохнул Сергей Порфирьевич.

— Именно! То что являлось несомненным преимуществом социализма — вертикальные лифты в обществе, когда талантливые дети крестьян и рабочих могли подняться на самый вверх социальной лестницы. Благодаря своим талантам и своему труду. В позднем СССР эти «лифты» были перекрыты. У партийной и советской элиты выросли свои дети. И начался отрицательный отбор в системе кадров. Наверх стали пробиваться не самые умные, способные и талантливые, а самые хитрые, подлые и беспринципные. Примером будет последний генеральный секретарь КПСС. Про него написал тогдашний президент США, что при первой встрече, я ожидал увидеть типичного советского чинушу в каракулевой шапке и драповом пальто. А увидел человека в элегантном костюме с Пятой Авеню, и часами за несколько тысяч долларов, и я подумал: «Этот сдаст нам все», — ответил Саша, и, рассмеявшись, добавил: — Я вот смотрю, что и у товарища генерала, часы явно не «Победа».

— Это швейцарские, подарок от коллег на юбилей! — сухо ответил тот. Потом, помолчав, добавил: — То, что ты, Александр, сейчас сказал, настолько невероятно и чудовищно, что я должен это все обдумать.

Он поднялся и стал ходить вдоль стены кабинета. Наконец, он остановился и произнес:

— Значит так, Саша, о том, что мы обсуждали сегодня — никому ни слова. О будущем — тоже! Ваши исследования я беру под личный контроль! Связь будем держать через тебя, Сережа. Знал бы я о чем мы здесь будем говорить, сто раз подумал — ехать или нет! Спокойно работайте и держите меня в курсе. Все подробности позже, когда я все обдумаю. Нам пора! И так сильно задержались!

Он тепло попрощался с Сергеем Порфирьевичем, а потом с Сашей. Сотрудники академической группы проводили гостей до их «Волги».

— Жора, давай в наше городское Управление, — сказал генерал. — Что обо всем этом думаешь?

— Александр был очень убедителен, я внимательно за ним наблюдал всю беседу. Не знаю, правда ли то, что он говорит, но то, что он в это сам верит — это точно, — ответил Лукин.

— Скажи мне прямо и честно, Георгий, — ты веришь в эти путешествия во времени? — задал, мучающий его все это время, вопрос начальник. Тот замолчал, обдумывая свой ответ. Наконец, вздохнул и произнес:

— Я верю фактам. Откуда Александр знает про конвергенцию. Мы ее с Вами обсуждали, когда председатель говорил о ней на коллегии. А о Шелепине? Что его задвинули именно за несогласие с ней? Эта информация нигде не фигурировала. Все, что он говорит, вполне логично, непротиворечиво, и, черт возьми, очень убедительно.

— Да, и на меня это произвело сильное впечатление. Ну, в нашем Управлении мы много видели разных чудес и кудесников с фокусниками! — рассмеялся генерал. — Ты помнишь того шарлатана, который требовал создать ему институт для изучения его дара телекинеза?

— Который коробок спичечный силой мысли двигал? — тоже улыбнулся полковник.

— Ну да, пока перед ним стекло не поставили! — продолжал смеяться его руководитель — А оказалось, что он пальцы смазывал каким-то клеем, который тянулся в виде длинных невидимых нитей, за которые он его и двигал.

— Да, это было смешно, — поддержал его Лукин.

— Но знаешь Жора, что меня убедило больше всего в его правоте, и то, что он не врет?

— Нет.

— Они ничего не попросили для себя.

— Точно! — подтвердил Лукин. — Все остальные всегда что-то хотели: кто-то свой институт, кто-то деньги на исследования, кто-то звания. А они вообще ни о чем не просили.

— Нужно крепко думать, Жора! А пока, давай побеседуем с нашим полковником и узнаем, что он хотел от наши ученых.

Когда высокие гости ушли, Сергей Порфирьевич шумно выдохнул. Было заметно, что этот визит ему дался нелегко.

— Ну, Саша, ты и выдал сегодня, — наконец сказал он, когда они оба вернулись обратно в кабинет. — Я все время боялся, что генерал сейчас сорвется. Особенно после твоих слов об Андропове и судьбе СССР.

— Сергей Порфирьевич, я думаю, что Ваш друг детства не так прост, и все прекрасно понимает. Процесс разложения советской и партийной элиты начался еще при Хрущеве, а при Брежневе он только усилился. И кому, как не комитетчикам, это знать, — ответил Саша. — Думаю, мысли об этом давно бродили у него в голове. Единственное, чего он не знал, так это когда произойдет крушение СССР. А вот когда он узнал, у него появилась ясность и возможность планировать свои дальнейшие действия.

— Все равно мы сильно рисковали. А если бы он не поверил?

— А я не уверен, что он нам до конца поверил, — ответил Саша, — его отношение к нам будет определяться той пользой, которую он от нас получит. Если мы сможем доказать ему, что наши путешествия отражают реальные события, то и его вера в то, что я сказал о будущем СССР, укрепится.

— Хорошо, но нужно ему что-то дать конкретное, что должно произойти в ближайшее время, — предложил дедушка Кати.

— У нас сейчас одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год? Июль? — уточнил Саша.

— Да! — подтвердил старый академик.

— Так вот, в ночь на двадцать первое августа этого года в Чехословакию будут введены войска пяти стран Варшавского Договора (СССР, Болгарии, Венгрии, ГДР и Польши) для подавления восстания, так называемой «Пражской весны».

— Это точно? — удивился старый академик.

— Точнее не бывает, и на Красную площадь выйдет кучка диссидентов с плакатами против этого! Протест диссидентов на Красной площади состоится двадцать пятого августа. Их фамилии я не скажу.

— Почему?

— Во-первых, я их не помню. Во-вторых, чтобы их заранее не арестовали, — пояснил юноша.

— Но ведь потом, после демонстрации, их все равно арестуют, — возразил дедушка Кати.

— Разумеется. Но если арестуют до, они так и сгинут тайно в психушке, или тюрьме. А я не хочу брать грех на душу. А когда их арестуют после, то они станут известными, и с ними так просто не поступить. Хотя, если честно, лучше бы их и вовсе не было, — вздохнул Саша.

— Чистоплюйством занимаешься? — неодобрительно заметил старый академик. — Я вот читал о Достоевском. Он разговаривал с кем-то, и спросил собеседника. Мол, если бы тот знал, что революционеры готовят покушение на государственного чиновника, он бы сообщил об этом в полицию? Тот шёпотом ответил, что нет. И я бы не сообщил, так же шёпотом, ответил ему Достоевский. Хотя сам был убежденным противником террора. Ладно, это твое дело. Но ты прав, такая информация, если подтвердится, будет нам очень полезна.

— Хорошо, давайте я позвоню Кате и успокою ее!

Он набрал номер квартиры Бессоновых и трубку сразу сняли.

— Катенок, все нормально! Разговор прошел отлично, он заинтересовался нашей работой! — сообщил ей муж.

— Как это хорошо! Но я и не сомневалась, что у вас все получится! Вы у меня такие умные! — защебетала на другом конце молодая женщина. — Молодцы! А я иду к Ане готовить обед! Через час ждем вас кушать!

— Спасибо, родная! Мы еще поработаем и придём. Целую!

— И я тебя. Все, я побежала! — и она повесила трубку.

— Ну что? У нас еще час до обеда! Что будем делать? — спросил старого академика Саша и тут же предложил сам: — Давайте почитаем рукопись?

— Давай! — согласился дедушка Кати.

Генерал и полковник подъехали к зданию Управления КГБ по Академгородку и, припарковав машину, поднялись по ступенькам к входной двери. Войдя в приемный тамбур путь им преградила вертушка.

— Вы по какому вопросу? — спросил дежурный лейтенант.

Оба посетителя предъявили свои удостоверения. Лейтенант подскочил на стуле отдав честь.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!

— Руководитель на месте? — спросил строго генерал.

— Так точно! Второй этаж сразу направо! Проходите, пожалуйста! — и лейтенант открыл им вертушку. Когда они, кивнув ему, направились к лестнице на второй этаж, он лихорадочно схватил телефонную трубку и стал кому-то звонить.