У меня голова шла кругом от несущихся из наушников звуков пяти разговоров одновременно; где-то среди этого шума я услышал по внутренней связи голос пилота: "Привет, меня зовут Корки". Я не мог пожать ему руку; между нами был забитый приборами пульт управления, но увидел его глаза в маленьком зеркальце над головой.
Я кивнул. "Я Пластикмен".
На полосе он мгновенно взревел двигателями, отпустил тормоза, и мы покатились: плавное, мощное ускорение, затем легкий подъем в небо. На своем сиденье я сидел впереди двигателей, а пузыреобразный фонарь доходил мне до талии, давая прекрасный вид на Контум, быстро исчезающий позади нас.
Осматривая приборную панель, я увидел сбивающее с толку скопление приборов, датчиков, переключателей и радио — радио на радио и под радио. Пока мы мчались к Бенхету — быстрее, чем я когда-либо проделывал этот путь — я нажал кнопку переговорного устройства и спросил: "Как мне контролировать шесть радиостанций?"
"Запоминание позывных помогает", — ответил он, — "но я прислушиваюсь к голосам. Кто-то шепчет — это разведгруппа, они на FM-1. Мы говорим с вертушками на УВЧ; вибрации сотрясают пилота, так что он говорит с дрожью, как Джонни Кэш — "Это-о-о-о Бе-е-ее-елый Ве-е-е-еду-у-ущий". Летчики-истребители носят кислородные маски, они повышают их голоса на пару октав. Звучит так, будто они говорят, зажав носы. Они будут на УКВ. Обычно я управляюсь с ними сам".
Корки поинтересовался, насколько хорошо я справляюсь с перегрузками и перевернутым полетом. Прежде чем я успел сообразить, мы летели вверх ногами, затем нырнули в крутое пике и сокрушительный вираж с перегрузкой в несколько G, такой сильной, что у меня потемнело в глазах, когда кровь отхлынула от мозга. "Если чувствуешь, что темнеет", — посоветовал он, — "напряги мышцы живота, чтобы кровь прилила к голове". Это помогло, и я снова смог видеть, хотя его пикирования, кабрирования и перевороты испытывали мой желудок на прочность. Меня не стошнило, но мир еще долго вращался после того, как мы выровнялись.
"С тобой все будет в порядке", — решил Корки, когда мы влетали в Лаос.
В течение часа у нас случилась первая чрезвычайная ситуация. "Кови! Кови!" — раздался голос Дона Грина, Один-Два РГ "Техас" на фоне стрельбы. "Контакт! Контакт!" Пока мы мчались к ним, Один-Ноль Джон Гуд эффективно отработал немедленные действия, разорвал контакт и велел бежать, в то время как Один-Один Линн Мосс оборонял их тыл. Они не получили ранений, хотя Грин сообщил, что их преследовал взвод численностью около сорока человек.
OV-10 прибыли во Вьетнам всего несколько месяцев назад, что произвело революцию в поддержке наших групп. В отличие от предыдущих самолетов FAC, OV-10 был вооружен четырьмя пулеметами М-60 и четырьмя блоками ракет, два из которых были заряжены осколочно-фугасными. Прибыв к РГ "Техас", я велел им подать сигнал оранжевым полотнищем, затем мы обстреляли их след, чтобы замедлить преследователей. "Ближайшая LZ в 300 метрах, строго на восток", — передал я группе по радио. "Направляйтесь на 90 градусов".
Пока они двигались на восток, Корки связался с Хиллсборо, самолетом управления ВВС C-130, который кружил над центральным Лаосом, и перенаправил пару истребителей с другого удара. "У нас нет времени на раскачку", — объявил Корки. "Истребители будут на цели всего десять минут".
Я предупредил наши вертушки в Дакто, рассчитав, что дам команду на запуск через пятнадцать минут.
Пять минут спустя на УКВ защебетал высокий голос: "Кови 533, это Ганфайтер 34". Корки попросил: "Пластикмен, запиши мне это". Я вытащил жировой карандаш и набросал данные на плексигласе фонаря. Ведущий истребителей продолжил: "Это вылет два-три-три-шесть. Ганфайтер Три-Четыре — мы пара Фокс-Четыре, бомбы и напалм под завязку".
Корки спросил: "Есть ли 20-миллиметровые?"
"У ведущего контейнер на подвеске, 1000 снарядов, 20-мм".
В это мгновение мы заметили F-4 в вышине над нами. Корки покачал крыльями, пока они нас не увидели. Пока "Фантомы" снижались, он обрисовал ситуацию, определил цель, предупредил о зенитных орудиях в этом районе и рекомендовал в случае экстренной ситуации катапультироваться над лагерем Сил спецназначения Бенхет, в двадцати пяти милях (40 км) к юго-востоку от нас. "Давайте начнем с обстрела 20-миллиметровыми, заход с севера на юг", — закончил он. "Я отмечу цель ракетой, затем отверну на юг".
После того, как РГ "Техас" подала сигнал оранжевым полотнищем, мы спикировали и выпустили ракету с белым фосфором на 100 ярдов по их следу, затем покачали крыльями. "Если видите меня и мой дым", — сказал Корки истребителям, "даю добро, жарьте".
"Роджер Кови, вижу тебя", — объявил пилот F-4. "Ведущий Ганфайтер, жарю". Окрашенный в камуфляж "Фантом" промчался под нами, поливая из шестиствольной пушки "Вулкан" местность позади РГ "Техас", затем включил форсаж, чтобы уйти от зенитного огня. Его прицел был идеальным.
"Чертовски хорошо вжарил!" — крикнул Корки. "Номер два, напалм, то же место".
Пока удары занимали их преследователей, я следил за продвижением группы — им потребовалась целая вечность, чтобы преодолеть 300 метров. Вертолеты были готовы к старту, но я не осмелился выпустить их слишком рано, иначе они уйдут с цели до того, как мы сможем вытащить группу.
Корки нужно было что-то сделать с 500-фунтовыми бомбами "Фантомов" — слишком мощными, чтобы сбрасывать их рядом с группой. Он велел им бомбить склон холма, возвышающегося над предполагаемой LZ, их ударные волны проносились сквозь листву, уничтожая все, что скрывалось под деревьями. Когда F-4 закончили, из Таиланда прибыла пара A-1.
РГ "Техас" была едва на полпути к своей LZ. Проблема, как я понял, была в моей оценке: вместо 300 метров расстояние составило все 800, потому что я не уловил тонкости рельефа, которые могут обмануть глаз при полете на 3000 футов. Вместо того чтобы добраться туда за пятнадцать минут, им потребовался почти час. Тем не менее, я правильно оценил их темп и запустил вертолеты, чтобы они прибыли сразу после того, как группа прибудет туда.
Когда прибыли все борта — четыре "Кобры", шесть "Хьюи", пять "Кингби" и два А-1 — мне выпали напряженные десять минут. Все происходило одновременно на сверхсветовой скорости — радиопереговоры, решения, действия группы, "Хьюи", "Кобр", истребителей — каждый со своим позывным — все это время Корки наводил А-1 и уворачивался от огня с земли. Не было времени тормозить, выяснять что-либо или задавать вопросы. Наконец я увидел тускло-зеленые "Кобры" и "Хьюи" над верхушками деревьев, невидимые, если не считать кругов, описываемых их бело-желтыми лопастями. Несмотря на огонь противника с земли, мы благополучно эвакуировали РГ "Техас". Я был весь в поту.
На обратном пути я решил потренировать глазомер. Я посмотрел на два ручья в долине и прикинул, что между ними 300 метров, затем сверился с картой, чтобы оценить свою точность. Я повторял это упражнение в течение нескольких дней, пока, независимо от того, летел ли я на 2000 или 5000 футов, я мог взглянуть на любую местность и сказать: "Это 300 метров", и это было 300 метров. За эти первые несколько недель мне пришлось многому научиться.
Летать было достаточно тяжело, но самое сложное испытание ждало меня в Контуме, где мне пришлось иметь дело с тремя Наездникам Кови, моими соседями по комнате. Ларри Уайт, Кен Карпентер и Лоуэлл Уэсли Стивенс скинулись на стереосистему и дали мне понять, что моя музыка никогда не попадет на их кассетную деку. "Ты научишься любить кантри-музыку", — пообещал Лоуэлл Стивенс, убежденный, что это для моего же блага. "Черт возьми", — настаивал он, — "кантри, это по-настоящему американская музыка, и совершенно понятная. Потому что каждая песня в кантри, она о слезах, о смерти или о том, как куда-то едешь". Ларри Уайт и Кен Карпентер только ухмыльнулись. По крайней мере, я был заодно с Гленом Кэмпбеллом — но Уэйлон Дженнингс, Мерл Хаггард, Чарли Прайд? В конце концов, Лоуэлл оказался прав, и как-то так случилось, что я начал петь вместе с Биллом Андерсеном, и даже, боже, помоги мне, с Хэнком Уильямсом-младшим.
