Белый фосфор.
Я бросился вперед, обогнул торец казармы — все было в огне, несколько ярдов пробежали мимо меня, крича, с клубами дыма от горящих в их телах частиц фосфора. Там лежал человек, американец, но я не мог понять, кто это. Передняя часть его тела приняла на себя весь выброс взорвавшегося фосфора. Я встал на колени рядом с ним, не в силах прикоснуться из-за бушующего фосфора. "Кто ты?" — крикнул я.
"Это я", — произнесла неопознаваемая фигура, "Чак Хейн", — радист из группы Миллера, человек, которого я хорошо знал, хороший друг. Мне нужно было задушить этот фосфор, перекрыть кислород. Мне было нужно одеяло, чтобы намочить его в находящейся в пятидесяти ярдах уборной. "С тобой все будет в порядке", — солгал я, вскочил, побежал в ближайшую комнату группы, выбил запертую дверь, сорвал одеяло с койки и бросился в уборную. Я вернулся через тридцать секунд, но там уже появился Джон Янси, поднял Чака на ноги и повел его, все еще горящего, в медпункт.
Однако пожар еще продолжался. Вместе с еще несколькими людьми я побежал среди пламени и дыма, чтобы скинуть куски горящего фосфора с груд гранат и ящиков с боеприпасами к 60-мм минометам. Чак выдавал боеприпасы своим ярдам для их следующего выхода, когда взорвался белый фосфор. В любую секунду все эти боеприпасы могли взлететь на воздух и убить всех в радиусе ста ярдов. Но мы вовремя потушили их.
После этого Жако, Янси и я пошли в клуб. Было десять утра, еще несколько часов до открытия, как указал менеджер клуба, мастер-сержант Ричард Смит. Но когда мы рассказали Дику о случившемся, он плеснул нам всем по двойной порции чистого виски. "Боже, благослови его", — сказал я, а Янси и Жако добавили: "За Чака" и "Чак". Мы влили его в себя. Тост был за Чака, но виски был для нас. Каждый, кто связывался с этим горящим фосфором, заслуживал Солдатской медали за то, что рисковал своей жизнью, пытаясь спасти чужую. Но что это было в сравнении с тем, что досталось Чаку? Никому из нас и в голову не пришло представить кого-либо к награде.
Было милосердием, что Чак скончался на следующий день в эвакуационном госпитале в Плейку. Буддийский священник был прав: ни одна пуля не коснулась его.
В тот же день я в одиночку поехал на джипе разведроты на стрельбище. Там никого не было. Я посмотрел на свое снаряжение, где висела моя граната с белым фосфором, идентичная той, что досталась Чаку Хейну.
В американских десантных подразделениях существует давняя традиция, что после фатального парашютного происшествия следует немедленно совершить еще один прыжок. Все подразделение получает свежеуложенные парашюты, поднимается на борт самолетов, и затем совершает прыжок на ту же зону выброски так, чтобы не оставалось времени для сомнений относительно того, насколько надежны парашюты, эффективна подготовка или правилен способ выполнения прыжка. Или готовность парашютистов покинуть самолет.
Видение ран Чака все еще ошеломляло мой разум, когда я смотрел на фосфорную гранату в своей руке. Ее железо было прохладным на ощупь. Чак уронил свою гранату на бетонную ступеньку, отчего корпус треснул. Когда он поднял ее, то почувствовал нарастающий жар — когда воздух достиг фосфора — и с любопытством поднес ее к лицу. Именно там была граната Чака, когда она взорвалась, в восемнадцати дюймах (45 см) от его красивого лица.
Хотел бы я не вспоминать то, что видел.
Я выдернул чеку, отвел руку, отпустил рычаг и метнул ее так далеко, как только мог. А потом смотрел: вспышка, белое грибовидное облако и ливень мерцающих, горящих осколков. Носить "вилли-питер" на собственном снаряжении означало, что рикошетящая пуля, осколок гранаты или выстрела РПГ могли расколоть ее с аналогичным результатом. Но я всегда носил. Так было нужно. Не было лучшего способа для быстрого и эффективного наведения авиаудара.
Когда белое облако рассеялось, я поехал обратно в клуб, чтобы спеть "Эй Блю" по Чаку Хейну и напиться до беспамятства.
Неожиданно, несколько дней спустя, Жако, Янси, Массельман, я и пятеро наших ярдов сидели на брезентовых сидушках C-130 "Блэкберд", направлявшегося в Баньметуо. Из-за вторжения разведгруппы CCS выходили на задачу за задачей и были настолько перегружены, что SOG пришлось привлечь на помощь группы из CCN и CCC, включая РГ "Калифорния".
В тот вечер мы сидели в клубе, где самый известный из всех, занимавшихся разведкой, Джерри "Бешеный Пес" Шрайвер, откалывал свои номера между задачами. В стеклянной витрине были выставлены памятные вещи Шрайвера, почти святилище Один-Ноль, к тому времени числившегося пропавшим без вести около тринадцати месяцев.
Может, Шрайвера и не было с нами, но я видел Джека Дамота, хорошего друга и одногруппника по курсу связи в Форт-Брэгге. Слухи о нашем успехе в "Эштрей Два" разошлись, так что Джек должен был знать все подробности. В ответ Джек рассказал мне о своей последней попытке взять пленного в РГ "Левел", предпринятой всего через пять дней после нашей засады на колонну.
Его Один-Ноль, сержант Дэйв Крофтон, расположил свою группу из восьми человек рядом с тропой в Камбодже. Почти сразу же мимо прошло крупное подразделение противника. Несколько минут спустя появились еще двое северовьетнамцев, и Крофтон подумал, что они, похоже, годятся для захвата. Он прыгнул вперед, вскинув CAR-15, и двое NVA замерли. Еще через секунду он бы разоружил их и связал, но появилась еще одна группа противника, они заметили Крофтона, и открыли огонь. Двое потенциальных пленников потянулись к оружию — Крофтону пришлось их пристрелить — затем вся группа вступила в перестрелку с более многочисленными северовьетнамцами. Когда те попытались проскользнуть справа и слева, чтобы обойти разведгруппу с фланга, Джек покинул укрытие и выпрыгнул на открытое место, чтобы лучше вести бой, а его товарищи по группе могли уйти. Его отвага помогла им пробить себе путь.
Это само по себе было плохой ситуацией, но один из новых членов группы Джека, штаб-сержант Билл Диси, за пару недель до этого едва выжил в еще более тяжелом испытании. РГ "Левел", тогда возглавляемая штаб-сержантом Бобом Мэлоуном, со штаб-сержантами Эрни Маски, Один-Один, и Диси, Один-Два, была второй день на выходе к югу от Фишхука в Камбодже.
Когда они и четверо ярдов перевалили через гребень, то обнаружили сразу за ним хорошо замаскированные бункеры и охранявших их северовьетнамцев. Они попытались проскользнуть мимо вражеского расположения, но караульный обнаружил их, забил тревогу, и десятки северовьетнамцев пошли за ними. После короткой перестрелки Мэлоун со своими людьми оторвался и в итоге добрался до прогалины, достаточно большой для эвакуации. После еще одной перестрелки Мэлоун навел "Кобры" на северовьетнамцев, чтобы подавить их, пока подойдет эвакуирующий их "Хьюи".
Склон был слишком крутым для посадки, поэтому вертушка 155-й штурмовой вертолетной роты сбросила лестницы. Пока бортстрелки стреляли, члены РГ "Левел" карабкались наверх, Диси был последним. Чтобы уйти от огня противника, "Хьюи" начал набирать высоту, пока Диси еще поднимался.
Он почувствовал рывок, услышал оглушительный взрыв, затем вертолет потерял управление, валясь на землю. "Мне надо убраться из-под него", — сказал себе Диси, пытаясь оттолкнуться. Однако центробежная сила не выпускала его из своих нежеланных объятий.
Все погрузилось в темноту.
Следующим ощущением Диси был сильный жар, вернувший его в сознание. Он услышал голос, сказавший: "Нам придется его застрелить". Он понял, что вертолет лежит на боку, а он запутался в лестнице. Он не мог пошевелиться. "Хьюи" горел, пламя лизало его ноги и левый бок. У него была трещина в черепе, сдавлен позвоночник, выбито несколько зубов и глубокое рассечение на голове. Диси был ошеломлен и не мог говорить.
Выжившие члены экипажа и товарищи по группе попытались вытащить его, но были вынуждены отступить из-за разгорающегося пламени. Пилот предупредил, что топливные баки "Хьюи" могут взорваться в любую секунду. Из сострадания голос повторил: "Лучше просто пристрелить его".
