Затем последовала полудневная дуэль между зенитными орудиями и нашими самолетами и ганшипами, практически часы авиаударов реактивных истребителей, проносящихся мимо на форсаже и А-1, засыпающих склоны холмов кассетными бомбами. Дважды вертолеты возвращались, чтобы вытащить нас, и дважды их отгоняли шквальным огнем.

Наконец, ближе к вечеру настал момент, когда нам нужно было либо выбираться, либо бежать. Когда вертушки вернулись для третьей попытки эвакуации, мы поняли, что это наш последний шанс. Возможно, было уже слишком поздно. Кови передал, что американское командование в Сайгоне одобрило использование кассетных бомб CBU-19 со слезоточивым газом, чтобы помочь нашей эвакуации, но у экипажей вертолетов не было с собой противогазов. Вместо того чтобы ждать еще час, пока им привезут маски из Плейку, ведущий пилот вызвался пролететь под огнем противника, втиснуть свой "Хьюи" между нависающими ветвями деревьев и сбросить нам лестницы. Поскольку нужно было забрать всего троих, это можно сделать быстро.

Миллер повернулся от радио и предупредил: "Спускайтесь ниже. Кови ведет "Фантомы" с тяжелыми бомбами". Мы сползли на дно воронки и прикрыли головы. В течение тридцати секунд земля содрогалась от взрывов 500-фунтовых бомб, бивших по предполагаемым огневым позициям, затем все стихло — и мы услышали радостный звук лопастей приближающейся вертушки. Низко над нами промелькнули две "Кобры", а затем, с юга, появился наш "Хьюи". Когда птичка приблизилась, Гленн и Дуг бросили гранаты, а я взорвал свой Клеймор. Этот пилот летел великолепно, проведя свой "Хьюи" между ветвями деревьев, чтобы сбросить двадцатифутовые алюминиевые лестницы. Как только они упали, мы быстро зацепили рюкзаки за нижние перекладины, закинули CAR-15 за спины и поспешили наверх, пока бортстрелки тарахтели взахлеб — Бам-бам-бам-бам-бам — Бам-бам-бам!

Когда я добрался до полоза, бортстрелок внезапно выпустил свое оружие и отскочил внутрь кабины. В него попали? Я перевалился на пол, когда "Хьюи" начал набирать высоту, волоча за собой лестницы. АК трещали под нами, и я боролся с перегрузкой, чтобы втащить ноги внутрь. Затем мы оказались на свободе. На другом конце отсека я увидел Гленна и Дуга. Запыхавшиеся, мы просто смотрели друг на друга, тяжело дыша и эйфорически улыбаясь. "Опять удалось!" — крикнул я и изо всех сил хлопнул Гленна по спине. Мы отпраздновали, пустив по кругу флягу с водой.

Мы просидели в той дыре, непрерывно наводя авиаудары, шесть часов.

Когда мы выгружались в Дакто, я спросил бортстрелка: "Чего ты так подпрыгнул?"

Его глаза расширились. "Ты не видел?"

"Что видел?"

"B-40". В-40 из РПГ, объяснил он, пролетела всего в двух футах позади, едва не задев меня и вращающийся главный винт, а затем безвредно упала на землю. Благодаря такой крохотной разнице мы выжили, а две недели назад погибли РГ "Пенсильвания" и весь экипаж "Хьюи".

В тот вечер, когда мы вошли в клуб в Контуме, наш приятель-разведчик Эл Уокер пожал нам руки и сообщил: "Мы думали, вы покойники, ребята. Это опасное дерьмо, мощное, охрененно опасное, опасное дерьмо". Никто не спорил с ним.

Полдня, проведенные в воронке, стреляя, наблюдая за стрельбой зениток, переползая, наводя авиаудары, едва не оказавшись снесенным с лестницы РПГ — вот те впечатления, которых мне должно было хватить на какое-то время. Но выход на разведку местности все равно следовало провести, решил Сайгон, и группа Миллера отправлялась обратно.

Мне не нужно было идти, но я не мог позволить им уйти без меня, не сейчас. Так что через два дня после нашей битвы в воронке мы опять были там, в Дакто, залезая в другой "Хьюи", чтобы вернуться на ту же самую цель. У меня было плохое предчувствие.

Ты тупой сукин сын! Вопил я про себя, сидя в двери Хьюи, болтая ногами и махая парням на стартовой площадке, когда мы взлетали. Я показал большой палец Гленну, сидевшему рядом со мной, тоже излучавшему уверенность, но я предполагал, что испытываемые им чувства были совсем иными. Мы почти ничего не говорили во время перелета, погруженные в собственные мысли.

На этот раз мы не спускались по веревке, а высадились обычным способом на поле слоновой травы, примерно в двух милях к юго-востоку от воронки. Мы не встретили противника и вскоре двинулись прочь, направляясь на север, к дороге.

За весь день мы не нашли никаких новых следов, хотя обнаружили заброшенный базовый лагерь и пересекли несколько старых, неиспользуемых троп. На закате я сидел рядом с Гленном на нашей ночной позиции, ел рис пластиковой ложкой, ожидая темноты. Внезапно воздух разорвала очередь из АК — та-та-та-та-та-та-та-та-та-та! Менее чем в двадцати пяти ярдах, освещенный его трехфутовым языком пламени, северовьетнамец уставил ствол в небо и, повернув голову, наблюдал за нашей реакцией. Ложка все еще была у меня во рту, мой правый палец почти выжал спуск CAR-15, направленного прямо ему в голову; но никто из нас не выстрелил, зная, что поблизости скрываются десятки бойцов противодиверсионных сил, готовые наброситься. Мы отказались попадаться на их приманку.

Через несколько мгновений он растворился в полной темноте. Так началась непредсказуемая ночь, в которой мы ощущали присутствие вражеских солдат вокруг и едва осмеливались дышать. Мы лежали часы напролет, сжимая замыкатели Клейморов, настороже, прислушиваясь. Накрывшись пончо, чтобы приглушить голос, Миллер связался с ретрансляционным пунктом SOG на вершине горы, и к 21:00 над нами кружил ганшип AC-119 "Шедоу", его желанное жужжание было угрозой обрушить огонь на любого, кто нападет на нас. Она, однако, была почти пустой: чтобы наводить огонь "Шедоу", нам нужно было подать визуальный сигнал, что означало включение проблескового маячка, свет которого отразится от раскидистых крон над головой, выдав наше местонахождение противнику. К полуночи нас так и не атаковали, что говорило нам, что враг решил дождаться рассвета — или просто ушел. Мы спали неспокойно.

Около 04:30 утра ганшип улетел.

Кови вылетел рано утром, и желанный звук его двигателей достиг наших ушей, как только рассвело достаточно, чтобы видеть. Услышав Кови, Миллер подал сигнал снимать наши Клейморы. Я дал знак Гленну, чтобы он прикрыл меня, затем пополз к своему Клеймору, находившемуся примерно в двадцати пяти футах.

Мой взгляд метнулся к большому бревну красного дерева — что-то шевельнулось! Нога — тррр! Я выстрелил в ногу — тррр! Снова выстрелил — тррр! Северовьетнамец лезет через бревно! — тррр! Девятнадцать выстрелов, я должен был остановиться, чтобы перезарядиться. Еще один северовьетнамец вскочил — но это магазин на тридцать патронов — еще десять выстрелов! Прежде чем ствол его АК нашел меня, еще одна очередь — тррр! Прямо ему в грудь. Не останавливаясь, чтобы перезарядиться, я развернулся — Гленн выстрелил, прикрывая меня — тррр! Я пробежал три шага — тррр! Швырнул свое тело вперед — тррр! тррр! Моя вытянутая рука схватила замыкатель Клеймора, сжала его — БА-БАХ! Выстрел РПГ ударил в дерево над моей головой — БУУУХ! — осколки разорвали листву, но не попали в нас. Миллер открыл огонь — тррр! тррр! тррр! Ярды взорвали все свои Клейморы — БА-БАХ! — БА-БА-БА-БАХ! Мы все вскочили и бросились в направлении, противоположном позиции NVA, а Хейн громко крикнул в гарнитуру своей рации: "КОВИ! КОВИ! КОНТАКТ! КОНТАКТ!"

Мы бросились со всех ног, отдаляясь от окровавленных северовьетнамцев, которые прекратили стрелять, когда взорвались наши Клейморы. Пока мы бежали, налетел Кови, стреляя маркерными ракетами, чтобы прикрыть наш отход.

Через пять минут Миллер подал сигнал притормозить, и, запыхавшиеся, мы спешно заняли круговую оборону. Никто не отстал, подтвердил он, и, что удивительно, никто не был ранен. "Нам нужно продолжать идти, но быстрее", — объявил Миллер. "Все, кроме Чака, бросайте рюкзаки". Через десять секунд наши рюкзаки были скинуты, и мы были готовы идти снова, остановившись лишь на время, достаточное, чтобы Гленн просигналил зеркалом Кови, чтобы тот мог направить пару А-1 по пути нашего прохождения.