Фуше, Робеспьера и Карно на первых порах объединила любовь к изящной словесности и уверенность в собственных талантах. Все трое стали завсегдатаями литературного общества «Розати», представлявшего тип провинциальной академии, каких немало в ту пору существовало по всей Франции. Членами содружества интеллектуалов города Арраса были «ученые, чиновники, военные и т. д. — все литераторы или любители искусства и литературы. Это общество собиралось в определенные дни; на этих собраниях читались произведения всякого рода и велись литературные прения. Принятие каждого нового члена являлось праздником. Кандидат произносил речь, кто-нибудь из членов ему отвечал, и праздник кончался веселым ужином, где царили сердечность и откровенность»{46}.
Лазар Карно
Из двух новых арраских приятелей Фуше был ближе Максимилиан. Сейчас невозможно сказать, что лежало в основе этой внезапно возникшей и, по-видимому, искренней дружбы. Может быть, честолюбие, в высшей степени присущее Максимилиану и Жозефу, способствовало тому, что они быстро поняли и оценили друг друга. Быть может, внешняя неказистость Робеспьера и Фуше содействовала их знакомству, возможно, обоюдная склонность к наукам сыграла в этом какую-то роль{47}. Несомненно одно, что тогда, накануне революции, Фуше был очень дружен с Максимилианом. Он часто бывал у него в доме и даже выказывал знаки особого внимания тринадцатилетней сестре Робеспьера — Шарлотте. «Авансы» Жозефа не остались незамеченными. Впоследствии в своих воспоминаниях Шарлотта писала, что Фуше говорил с ней о браке, «и, сошлюсь, — замечает она, — я не чувствовала никакой неприязни к подобной партии и была расположена выйти замуж за человека, которого мой брат мне представил как настоящего демократа и своего друга»{48}.
Робеспьер
* * *
Тем временем во Франции нарастала социальная напряженность — предвестник грядущего революционного взрыва.
Все робкие 15-летние попытки правительства перестроить абсолютистскую махину государственного управления, провести неотложные реформы, сохраняя почти неизменной старую политическую систему, терпят провал. От надежд на то, что царствование Людовика XVI принесет с собой справедливость, благополучие, изменит положение простого народа к лучшему, не остается и следа. Авторитет власти во Франции в последние предреволюционные годы превращается в фикцию власти. Ничего удивительного в этом нет. Достаточно взглянуть на тех, кто правит страной, чтобы все стало ясно. Самую краткую и, возможно, наиболее меткую характеристику королевской чете дает русский дипломат, граф С. Р. Воронцов, побывавший в Париже в 1788 году. В одном из своих донесений в Санкт-Петербург он пишет: «Король глуп, королева интриганка без талантов и без твердости, столь же всеми ненавидимая, как ее муж презираем»{49}. По словам биографов королевы Марии Антуанетты: «При дворе считалось хорошим тоном насмехаться нал Людовиком XVI. Дух сарказма, неприязни и неудовольствия царил в салонах Парижа; и в Версале также напевали куплеты, критиковали, беспощадно оскорбляли короля, называя его «ошибкой»! В лицо Людовику XVI прославляли республиканский образ правления; завидовали счастью народа без короля и королевы»{50}. Положение монарха в канун революции сродни положению путника, сбившегося с тропинки через опасную трясину. Любое движение, любой шаг ведет не к спасению, а лишь приближает неизбежную гибель. Почва в буквальном смысле слова разверзается у Людовика под ногами. Ему кажется, что сокращение его собственных расходов в | вязи с катастрофическим положением финансов королевства найдет одобрение и поддержку в обществе. По распоряжению монарха в целях экономии из королевских конюшен продают 440 лошадей и увольняют 104 конюха. И вот результат: в Париже немедленно появляется оскорбительное для королевы четверостишье:
Людовик, понятна твоя бережливость,
Но, разгоняя теперь всех людей,
Оставь Антуанетте хотя лошадей
И лучших жеребцов сохрани ей, как милость{51}.
Королева Мария Антуанетта
В дневнике Бертрана Барера, будущего президента Комитета общественного спасения, в ноябре 1788 г. появилась следующая запись: «Теперь предложено созвать Генеральные Штаты, потому что король нуждается в деньгах, а нация — в конституции»{52}. Не собиравшиеся с 1614 г. Генеральные Штаты были органом сословного представительства еще средневековой Франции. Единственной причиной, побудившей Людовика XVI «реанимировать» это древнее учреждение старой монархии, было его желание выбраться из финансовых затруднений, воспользовавшись авторитетом Генеральных Штатов. Депутаты же от третьего сословия (в основном представлявшие буржуазию) ставили перед собой совсем иные цели. Они всерьез помышляли о том, чтобы принять конституцию, устранив наиболее вопиющие злоупотребления «старого порядка».
Между тем Франция бурлила. Только весной 1789 г., по подсчетам Ипполита Тэна, произошло более 300 вспышек крестьянских бунтов. Плебейские выступления отмечались в Лилле, Камбре, Дюнкерке, Марселе, Эксе, Тулоне. Повсюду народ требовал хлеба и установления дешевых цен на продукты питания. Тон народному движению, как всегда, задавал Париж{53}. Настроение всеобщего недовольства из центра мало-помалу перемещается в провинцию. В Нанте еще в ноябре 1788 г. проходят демонстрации с требованием новой конституции для Бретонских Штатов. Широкое распространение получает фраза: «В Ренне — размышляют, в Нанте — действуют, что же до остального Запада, — то он идет вслед за ними»{54}.
Главным политическим событием наступающего 1789 г. стали выборы депутатов в Генеральные Штаты. Когда 1 января 1789 г. стало известно, что король собрался-таки созвать Генеральные Штаты весной этого года, министр-реформатор Жак Неккер назвал это «новогодним подарком Франции». Выборы проходят по всей стране. Среди прочих депутатов от провинции Артуа в Генеральные Штаты попал и аррасский адвокат Максимилиан Робеспьер. На поездку в Париж у новоиспеченного депутата не нашлось денег, и тут к нему на выручку пришел друг: Жозеф одолжил Робеспьеру деньги на его поездку в столицу в апреле 1789 г.{55}.
Оставшись в Аррасе, Фуше организовал Общество друзей конституции, по поручению которого, а скорее всего, по собственному почину, написал письмо в защиту Робеспьера. Для Максимилиана эта поддержка тогда значила немало, ибо первые шаги аррасского депутата на политическом поприще отнюдь не были усыпаны розами: в собрании Робеспьера попросту не замечали, безбожно коверкая его имя, а собственные избиратели были настроены весьма скептически, подвергая своего избранника острой и не всегда заслуженной критике{56}.
С каждым днем политическая активность Фуше растет. Во многом это объясняется тем, что революция развивается по восходящей линии. В июне 1789 г. Генеральные Штаты превращаются в Национальное собрание. Июль приносит с собой взятие Кастилии — первое ощутимое поражение реакции и победу третьего сословия. В результате событий весны-лета 1789 г. в Париже и провинции к власти приходят фейяны — партия крупной буржуазии и либерального дворянства. Олицетворением победителей фенянов стали «герой Нового и Старого света» маркиз де Лафайет и граф де Мирабо{57}, однажды громогласно заявивший с трибуны: «Я презираю историю», на что какой-то депутат ему ответил: «Она вам отплатит тем же». Фуше не сидится в затхлом, провинциальном Аррасе. Он рвется в столицу. По инициативе Фуше начинает выходить радикальный «Бюллетень патриотов-ораторианцев»{58}. Его не могут не заметить в Париже, он должен стать депутатом Национального собрания. Чем он хуже, в конце концов, этого напыщенного и педантичного Максимилиана? В Париже Фуше действительно заметили, однако совсем не те, на чье внимание он рассчитывал. Отцы-ораторианцы столицы, вовсе не разделявшие энтузиазма своего воспитанника по поводу деятельности Национального собрания, в октябре 1790 г. приказали Жозефу покинуть Аррас с тем, чтобы он продолжил свою преподавательскую деятельность в родном Нанте, в том самом коллеже, в котором он некогда учился{59}. Есть сведения о том, что по дороге из Арраса в Нант Фуше заезжал в Париж и посетил заседание Национального собрания в качестве руководителя делегации ораторианцев{60}. Так ли это было в действительности — неизвестно. Сам он об этом, во всяком случае, не написал ни строчки.
