Особое совещание по обороне было образовано из представителей от Государственной думы и Государственного совета (по 10 человек, во главе с их председателями), старших представителей всех ведомств и представителей от разных промышленных организаций (называемых общественными) — Союза земств и городов, Центрального военно-промышленного комитета, торговых и промышленных кругов; кроме того, особо приглашался ряд сведущих лиц, считая, что они могут быть полезными делу обороны страны. Председателем особого совещания являлся военный министр, которому предоставлялись обширные полномочия — "разрешать производство заготовлений всеми способами и на всех признанных им соответствующими условиях без ограничения суммы"[17].
Военный министр, как председатель особого совещания, которое было при нем лишь "совещательным" органом, являлся якобы полным хозяином дела, но на самом деле, как ставленник инициаторов и других более влиятельных членов совещания, он был послушным орудием в их руках и они делали, что хотели и что сулило им извлечь побольше личных выгод из войны.
Особое совещание состояло главным образом из таких "общественных деятелей", которые ставили себе задачу — доказать во что бы то ни стало, во-первых, полную несостоятельность военного ведомства в деле обеспечения армии боеприпасами, а во-вторых, что "спасение родины" находится только в их руках. Особое совещание было слишком разношерстным по составу и в его огромном составе было очень мало людей, действительно понимающих военную технику и причины неудовлетворительности снабжения армии, которые могли бы указать меры, необходимые для его усиления. Если же такие и были, то они оказывались людьми маловлиятельными или же прикосновенными к промышленности и к капиталу, а потому прежде всего заинтересованными в своих доходах.
В общем, в результате работы особого совещания обеспечение армии не улучшилось. Если же в некоторых областях боевого снабжения достигнуты были неплохие результаты, например, в обеспечении армии 76-мм снарядами, то это получилось не столько "благодаря особому совещанию", сколько, как увидим ниже (см. часть третью), "несмотря на особое совещание".
Вне театра военных действий, кроме военного министра и ГАУ, ответственных за боевое снабжение армии, и временно существовавших особой распорядительной комиссии по артиллерийской части и особого совещания по обороне, к работе промышленности на нужды войны должно было иметь непосредственное отношение министерство торговли и промышленности, на что указывает самое его название. Но это министерство во время войны как бы не существовало. ГАУ не могло добиться от него никаких сведений о русской промышленности. Во все время войны это министерство не принимало почти никакого участия в мобилизации застигнутой врасплох русской промышленности, ни в дальнейшей организации производства предметов артиллерийского снабжения, необходимых для ведения войны.
Министр торговли и промышленности, вместо того чтобы с первого же дня войны стать ближайшим сотрудником военного министра, совершенно отстранился от дела и ответственности, продолжая лишь "бумажную" работу, которая вообще мало нужна и почти бесплодна.
В сущности говоря, в трудное время войны, особенно в 1916–1917 гг., в глубоком тылу вне театра военных действий в России не было ни главы правительства, ни военного министра, понимающего что-либо в артиллерийском снабжении и в военной промышленности, ни министра торговли и промышленности, способного руководить работой заводов на нужды обороны.
Ни законами царской России, которыми руководствовались в глубоком тылу, ни положением о полевом управлении, которым руководствовались на театре военных действий, не было предусмотрено никакого связующего звена между органами военного снабжения, находящимися в распоряжении командования действующей армии, и органами, остающимися в глубоком тылу в распоряжении военного министра. Статья 99 положения о полевом управлении служила чуть ли не единственным и к тому же весьма неопределенным указанием о связи фронта с тылом, согласно которой только верховный главнокомандующий и главнокомандующие армиями фронтов имели право "непосредственно сноситься с министрами". "Сноситься" — не значит требовать или предлагать, а равносильно лишь сообщению или просьбе, исполнение которой зависело от усмотрения военного министра. В частности, согласно положению о полевом управлении, начальник артиллерийского снабжения армий фронта мог с разрешения главного начальника снабжения фронта "своевременно сноситься с ГАУ о пополнении боеприпасов и прочих предметов артиллерийского ведомства, указывая, куда, к какому сроку и что именно должно быть доставлено"[18]. Но взаимоотношения ГАУ с фронтовыми органами артиллерийского снабжения не были определены законом, а потому на отношение начальника артиллерийского снабжения того или иного фронта начальник ГАУ мог реагировать по своему усмотрению.
Особая распорядительная комиссия по артиллерийской части была учреждена главным образом "для установления действительной связи между действующей армией и органами, ведающими изготовлением и снабжением предметами артиллерийского имущества" (см. выше). Просуществовав лишь полгода, комиссия эта была упразднена по настоянию Поливанова, чтобы она не затрудняла "исполнение постановлений особого совещания по обороне".
С упразднением особой распорядительной комиссии по артиллерийской части работа по согласованию требований из действующей армии с деятельностью главных управлений военного министерства, в том числе ГАУ, возложена была на начальника ГУГШ генерала Беляева М. А., представлявшего собой олицетворение канцелярской рутины и бюрократизма. Поэтому руководство генерала Беляева не принесло никакой пользы для дела, тем более, что взаимоотношения начальника ГУГШ с высшим командованием действующей армии также не были определены законоположениями.
Что же касается генерал-инспектора артиллерии, то положением о полевом управлении 1914 г. никаких обязанностей для него во время войны в отношении артиллерии действующей армии не предусматривалось. С объявлением войны он оставался в глубоком тылу в подчинении военному министру и в своей деятельности должен был руководствоваться положением о генерал-инспекторе артиллерии 1910 г.[19] Только временно в течение первого полугодия 1915 г. на генинспарта возложены были, сверх прямых его обязанностей, права и обязанности председателя особой распорядительной комиссии по артиллерийской части (см. выше).
Положение 1910 г. обязывало генерал-инспектора артиллерии "наблюдать и проверять боевую подготовку артиллерии", причем он мог сообщать свои указания войскам для руководства только через военного министра. Но так как военный министр не имел права распоряжаться войсками, находящимися на театре войны, то генинспарт не мог ни руководить боевой подготовкой, ни тем более влиять на боевое использование артиллерии действующей армии. Во время войны за генинспартом сохранялось право и обязанность следить за подготовкой артиллерийских пополнений и формированием новых артиллерийских частей, но лишь находившихся в глубоком тылу — вне театра военных действий. Между тем подготовка многих пополнений и большинство новых артиллерийских формирований, особенно в первый период войны, производились на театре военных действий, т. е. вне сферы влияния и деятельности генерал-инспектора артиллерии.
Но и во внутренних областях государства подготовка артиллерийских пополнений и формирований оставалась фактически без высшего руководства, по крайней мере в первый год войны. Генинспарт не мог руководить вследствие тяжелой болезни, продолжавшейся с июля 1914 г. почти до февраля 1915 г., а временно замещавший генинспарта генерал Баранцев уклонялся брать на себя ответственность. С января же до лета 1915 г. генинспарт, назначенный председателем особой распорядительной комиссии по артиллерийской части, был обязан "наблюдать и контролировать" все действия довольствующих артиллерийских учреждений и был в полной мере занят ответственной неотложной работой по обеспечению действующей армии предметами артиллерийского снабжения[20].
