Мы ели ленивую курицу с гречкой и пили виноградный сок. Это происходило на кухне, в непринуждённой и дружеской обстановке. За окном стояла луна. На мне были новые джинсы — все в карманах с заклёпками, которые красиво серебрились.

Я в них сложил всё необходимое — в карманы, как Анатолий Вассерман. Он мой кумир.

Сок был противный, а курица недосолена. Но это совсем не портило нашего весёлого настроения. Его испортил папа.

Выслушав волнующий рассказ близнецов про их недавнюю поездку в Анталию, про пятизвёздочный рай и про систему «всё включено», а потом, услышав мамин протяжный вздох, папа сказал:

— Да что мы в ваших Анталиях-Шманталиях не видели? — Вот как отозвался мой добрый папа и заботливый мамин муж. — Вот, помню, в моём интересном детстве…

И тут мама сказала:

— Кхе-кхе. — И стала внимательно разглядывать потолок.

Не первый день он требовал побелки.

— В моём интересном детстве, — с нажимом повторил папа, — мы как-то обходились без Анталий. Да-да, весьма прекрасно без них обходились. Их, можно сказать, вообще на глобусе в моём детстве не было.

— Как это? — очень артистично удивились Артур и Август. Они даже всплеснули своими красивыми руками.

— А вот так! — воскликнул папа.

Он вскочил с табурета и принялся расхаживать по кухне.

— У меня в детстве была одна большая страна! Понимаете, одна и большая! Без границ и визового режима! А не много не пойми каких маленьких! И по этой огромной стране двадцать четыре часа в сутки курсировал скорый поезд Барнаул — Барнаул.

— Непонятно, — сказали близнецы.

— Вот смотрите, — сказал папа и взял Артура и Августа за их красивые руки. — Живёте вы, живёте себе в Барнауле, а тут вам бац! — и надо в Таганрог.

— Нам не надо в Таганрог! — стали отказываться братья.

— А вы представьте, что надо. На гастроли, например, или к бабушке в гости.

— Бабушка умерла.

— Значит, на похороны. Но это, поймите вы, не важно! Короче говоря, вам надо по неотложным делам в Таганрог. Вы берёте чемодан, выходите к железнодорожному вокзалу, а поезд уже тут как тут — на платформе! А?! Здорово?! Длинный-предлинный — вагонов на тысячу, а то и больше! И на каждом — название большими красивыми буквами: Москва, Ленинград, Кишинёв, Сухуми, Нальчик, Рига, Ашхабад — в хаотическом беспорядке — Вологда, Алма-Ата, Киев, Таганрог… Вот в нужный и заскакиваете!

— На полном ходу? — удивились Артур и Август.

— На полнейшем! И через какое-то короткое мгновение вы уже — вуаля! — в Таганроге!

— А в Париж так можно?

— Нет, это чисто наше изобретение.

— А в Монте-Карло?

— Нет. Господи боже мой! Да на кой вам эти Монте-Карлы? В моём детстве знаете какая была страна? Самая-самая-самая! — три раза повторил мой папа. — И мы её любили до чёртиков! И Парижи нам были до лампочки!

Дети Сюртуковой-Балалайкиной смотрели на папу с восхищением. А мама с Бабакой смотрели куда-то в сторону. Папа хоть и был убедительный, но мы уже всё это слышали сто раз.

Помолчали.

— Да что вы его слушаете? — вдруг говорю я. — Он вам лапшу на уши, а вы его слушаете! — кричу, а сам думаю: «Какая муха меня укусила?»

— Да он в жизни нигде больше не был, кроме своей ненаглядной Абхазии один раз!

— Я? — Папа растерянно моргает. — Позвольте, я всю страну исколесил. Я во всех отдалённых уголках побывал.

— Ха-ха-ха! На кругосветном поезде? — спрашиваю я ехидно и тут понимаю, что это за муха такая.

Эту муху я увидел в глазах у мамы, пока она ела недосоленную курицу и слушала Сюртуковых-Балалайкиных. Как они в Турции занимались водным парашютизмом на песчаном пляже. Её заветную мечту претворяли в жизнь.

И такая меня жалость к маме взяла! Такая жалость! Что я возьми и ляпни:

— Фантазёр ты, папочка! — И противным голосом добавил: — И неудачник!

Причём ляпнул я это, заметьте, не когда-нибудь после дождичка в четверг, на седьмые лунные сутки, а теперь! Когда кругом сплошные Сюртуковы-Балалайкины! Эти засланцы из дружественной нам семьи!

Бабака смотрела на меня так, как будто она меня сейчас укусит. Но меня уже было не остановить.

— Только и можешь, что сочинять небылицы! Да не было у тебя никакого интересного детства! Что там вообще могло быть интересного, тридцать лет тому назад? Всё интересное только сейчас начинается! Да и то если денег хватит на это интересное! А у тебя не то что детство серенькое, у тебя зрелость! Зрелость и та какая-то мышиная!

— Мышиная? — повторил за мной папа трясущимися губами. — Ты что, старик?

— Вот именно — мышиная! — добивал я любимого папу. — И у тебя, и у нашей мамы, и у меня скоро такая же будет! У меня даже компьютера приличного нет! А велик?

— К-какой велик? — заикается папа.

— «Школьник»!!! Из твоего, между прочим, интересного детства!

— Перестань! — сказала мама с сереньким, как потолок и вся наша жизнь, лицом. — Как тебе не стыдно?

— Мне? Стыдно?! Ну, знаете ли! Это ему должно быть стыдно! — Я ткнул пальцем в папу.

Бабака подозрительно молчала. Обычно она с удовольствием участвует в семейных сценах. Но тут нет.

И вдруг я встретился глазами с Сюртуковыми-Балалайкиными. В этих глазах была не просто муха — там их были целые стаи, этих мух. То есть рои или что у них бывает?

И эти мухи, я по глазам видел, ужасно спешили к себе домой. К мамочке Сюртуковой-Балалайкиной, чтобы рассказать ей про всё. Про то, что я тут сейчас наговорил. Наговорил своим собственным ртом про своего собственного папу!

— Что за крики? — На кухню вошла заспанная Аделаида, моя младшая сестра.

На ней была синяя пижама в Чебурашку и пилотский шлем. Она всегда в нём спит.

— Ну, нам пора, — сказали Артур и Август. — Баиньки. Спокойной ночи.

И они ушли, оставив в тарелках недосоленную курицу и прихватив с собой солонку.

А мы остались — папа, мама, Бабака, Ада и я.

Я посмотрел на папу. Он сидел на табурете с ногами. Он, по-моему, даже уменьшился в размере, пока я выступал. И как-то поблек — весь целиком, точно его стёрли ластиком.

И я не мог больше на него такого смотреть.

Я убежал в свою комнату.

И хлопнул дверью.

Я запрыгнул в постель, даже не раздеваясь.

И накрылся сверху одеялом.

А потом я моментально уснул.

А когда я проснулся, то…

То увидел, что уже утро.

Я посмотрел на часы с Микки-Маусом, мои любимые до сих пор: 08:00.

Ой! Почему меня никто не разбудил?

Я же на первый урок опоздал! На биологию! Мне классная, Цецилия Артуровна, голову оторвёт!

— Ма-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — закричал я, как умею только я. — Ты почему меня не разбуди-и-и-и-и-ла-а-а-а-а?

— А мамы нет, — сказала Аделаида. — Она на симпозиуме.

— На каком ещё симпозиуме?

— «Поиски космических сигналов искусственного происхождения», — отрапортовала сестра.

— Что ты болтаешь, Ада?

Я соскочил с кровати и запрыгал по комнате в поисках джинсов. Но искать их долго не пришлось. Потому что они были не где-нибудь в пределах видимости, а прямо на мне. Я так всю ночь и проспал одетый. Даже кроссовки с меня не сняли! А ещё родители называются.

И вот, пока я скакал по своей комнате, я увидел такое, от чего у меня внутри, как говорится, всё оборвалось.

Это была совсем не моя комната. Более того, это была не моя сестра, вы только подумайте! Передо мной стояла совершенно посторонняя лохматая девочка. Ей было лет шесть — я решил по бантикам, — не больше. И на ней была точно такая же синяя пижама в Чебурашку, как у моей Ады! А губы у девочки были в чём-то красном. Только шлема не было.