— Нет, — сказал я, хотя Чаплю боялся.

— Четыре пломбира по двести, — сказал Тишка уже не мне, а усатой мороженщице в окошке. — Два с шоколадом, два с орехами.

— Мне ещё с вареньем! — крикнула с пенька Щиборщ.

— Одно с орехами и вареньем, пожалуйста. — Тишка поморщился. — Ещё четыре лимонада, четыре трубочки и четыре заварных.

— Мне ещё корзиночку! — опять крикнула Светка.

А у нас в классе девчонки вечно худеют.

— Вот жиртрест! Ещё корзиночку, будьте добры.

— А одно место у ваших барышень, случайно, не слипнется? — хмыкнула мороженщица из своего теремка.

— А усы у вас, случайно, не отклеятся? — парировал Тишка.

— Хам! — сказала мороженщица и стала взвешивать пломбир.

— Ой, мальчики, вы нас балуете! — сказала Тюльпанская, когда мы вернулись к пеньку, и благосклонно мне улыбнулась.

— Это не мы вас балуем, это он вас балует, — поправил Тишка. — Ешьте не кашляйте. Хотите анекдот расскажу?

— Давай! — разрешила Тюльпанская.

— Чебурашка нашёл копейку и пристаёт к Гене: «Копейка — это много?» — «Отстань». — «Много или мало?» — «Отстань». — «Ну много или мало?» — «Много!» Чебурашка пошёл в магазин. Набрал кучу игрушек, подходит к продавщице и протягивает копейку. Она на него вылупилась, а он говорит: «Ну, сдачу давай!»

Я засмеялся. Мне правда анекдот понравился, никогда его раньше не слышал.

— Вечно у тебя, Барашек, анекдоты бородатые, — скривилась Тюльпанская. — Костечка, расскажи лучше про свой город, — вдруг попросила она. — Очень интересненько.

— Про свой город? — Я даже растерялся.

Про что им рассказывать-то? Про Москву?

Я там один раз всего был, да и то проездом — в Домодедове. Или всё-таки про наш Барнеаполь?

— У меня вообще классный город, — сказал я, — просто замечательный.

— Правда?

— Я в самом центре живу.

— Это на Красной площади? — кисленько уточнил Тишка.

— Бывало, выйду утром на балкон — кругом суета сует! Машины мчатся, вернее, наоборот, в пробках стоят, бибикают, люди в офисы бегут с портфелями, вороны гнездятся, тополя опыляются. И все спешат, спешат, спешат куда-то! А на горизонт глянешь — между небоскрёбами розовые холмы и речка блестит, лес голубеет. Избушки на курьих ножках стоят. И речной порт ещё с трамвайчиками на зелёных волнах. И до всей этой красоты каких-то пять минут на троллейбусе.

— Ух ты! А у нас в Барнауле тоже избушки с трамвайчиками! — сказала Светка, засовывая в рот трубочку.

— А мавзолей ты видел? — спросила Тюльпанская. — С Лениным?

Мавзолея я не видел.

— Жвачку хотите? — предложил Тишка и вынул из кармана несколько квадратиков в блестящих обёртках.

Всё-таки он реальный френд, этот Тишка.

— Мы такую не жуём — она крошится, — скривилась Алка. — И ещё от неё пломбы выскакивают.

— Её надо жевать со сметаной, — со знанием дела посоветовал Тишка.

Я пошарил по карманам, где-то у меня была хуба-буба — надувная лента.

— Из неё хорошо дуть пузыри, — сказал я, откусывая от ленты и протягивая остальным.

— Пузыри? — не поняла Светка. — Как это?

— Во так. — Я пожевал немного и выдул изо рта пузырь. Получилось неплохо — примерно с бильярдный шар. Я громко его чпокнул.

Девчонки тут же принялись надувать свои. А Тишка — наоборот, ушёл за лимонадом.

И вдруг у меня в кармане что-то завибрировало.

Я сначала перепугался — я же совсем забыл про телефон.

Вернее, не ожидал, что он может тут у них звонить. Но он звонил! Из моих штанов на всё кафе пел Снуп Догг, причём отлично так пел, в своём репертуаре.

— У тебя там что, радио? — удивилась Алка.

— Простите, я на минуточку, — сказал я и побежал в ёлки. — Алё!

— Алё, ты где вообще, мерзавец?

Это была Бабака. Только она может так меня мерзавцем назвать, чтобы было не обидно. Только она, моя говорящая собака. Моя верная и преданная, моя ласковая и нежная собака Бабака Косточкина.

— Бабака! Родная! Как я по тебе соскучился! — заорал я так, что на меня стали оборачиваться посетители. А среди них, между прочим, были полицейские. Вернее, милиционеры.

— Не кричи, — сказала Бабака. — Мы тоже по тебе соскучились. Так соскучились, что все морги обегали. У тебя почему абонент не абонент? Я еле дозвонилась по спецлинии, спасибо Горбункову Семён Семёновичу.

Семён Семёнович Горбунков — Бабакин начальник по контрразведке, гвардии генерал Советского Союза, как она рассказывала.

— Бабака, слушай, тут такое дело… — Я замялся.

— Какое?

— Ну… э-э-э… Короче говоря, я сейчас в прошлом.

— Где? — не расслышала Бабака. — Тут помехи на линии.

— В прошлом!

— Чего в прошлом? — не поняла Бабака. Даже странно, обычно она такая догадливая — всё на лету схватывает.

— Я в 1981 году.

— Так-так, — заинтересовалась Бабака, — а где именно? Координаты точные можешь сообщить? Широту, долготу?

— Да какая там долгота! Я в Барнауле, только тридцатилетней давности.

— Ага, — сказала Бабака.

— Что — ага? — насторожился я.

Я эти её «ага» знаю.

— А то, что плохи твои дела, Костешок.

Какой такой Костешок? Я похолодел.

Не надо меня Костешками называть.

— Почему плохи? — спросил я.

— По кочану, — отрезала Бабака. — Ты там уже наследил?

— В смысле?

— Ну, жизнь кому-нибудь уже спас? Или наоборот, испортил?

— Вроде бы нет.

— Так вроде или нет?

— Нет.

— Хорошо. Вот и не геройствуй, без фанатизма там. Сейчас поговорим, мобильник спрячь подальше. Он тебе при телепортации понадобится.

— Понял.

— Голодаешь?

— Я робота вчера продал.

— Контакты с туземцами сведи к минимуму.

— Понял.

— А теперь слушай внимательно, — сказала Бабака. — Завтра ровно в 18:00 будь в точке бифуркации.

— Где-где?

— Тебя куда телепортировали? По месту жительства?

— В двадцать седьмую, к Репяхам.

— Ну вот, завтра в 18:00 сиди по прописке. Будем тебя обратно выуживать.

— Спасибо, Бабаконька!

— Только смотри не опаздывай! Иначе навсегда там застрянешь.

— Как это?

— А вот так. Всё, отбой, — сказала Бабака.

— Бабака? — Тюльпанская смотрела на меня с подозрением.

Она, что ли, ревнует?

— Это я так бабушку называю, — ответил я. — У нас с детства так: я её — Бабакой, она меня — мерзавцем.

— Как интересненько, — сказала Алка и стала пить через соломинку лимонад. У неё это очень элегантно получалось.

— А где все? — спросил я.

Тишки со Светкой нигде не было.

— Они в парк пошли, кататься на каруселях.

Да! У меня аж сердце запрыгало. Мы же с Алкой одни! Если не считать милиционеров и посетителей «Олимпийского». Но они все как-то разом отступили на задний план.

А Тюльпанская наоборот — выступила на передний.

Вот она — глядит на меня выжидающе. Вот он я — молчу и краснею, как в первом классе. А времени у меня между тем совсем мало — до завтрашнего вечера. Надо действовать, и действовать решительно.

Но что-то мне совсем не действовалось.

— А ты с бабушкой по рации разговаривал? — спросила Алка. — Которую на биологии показывал?

— Угу. — Я кивнул.

— Чёткая!

— Хочешь подарю? — вдруг предложил я.

С ума сошёл я, что ли? Но включать заднюю было поздно.

— Ой, прямо даже не знаю. Это же, наверное, дорого.

— Да ладно, бери! У меня таких дома ещё знаешь сколько…