— Давай у них спросим, — предложила подпольщица.

— Можно. Но, боюсь, мне не понравится то, о чём они расскажут.

Мы подошли к только что приземлившейся фибре СК-РО, и напарница строго спросила:

— Ты в себе? Говорить можешь?

— О чём говорить? — услышали мы вместо ответа от шестиугольной фибры.

— Что с мамкой нашей? С душой? — не вытерпел я первым.

— С мамкой? С душой? — переспросила фибра, и начала разбираться на части, на треугольники. — Сейчас я, как вы… А потом…

— Что вверху случилось? — продолжила допрос ТА.

— Мы там встретились и врезались, — доложили треугольники, примерявшиеся друг к дружке, соображая кого бы из себя слепить, меня – дикобраза, или аккуратную и почти грациозную сестрёнку.

— Как это, встретились? Кто? С кем? В небе? Здесь, в Небытии? Или там, на земле? — начал я строчить вопросами, как заправский портной на швейной машинке «Зингер».

— Мне почём знать? — отмахнулся от нас новенький углозаврик и пошагал прочь к своим – моим приземлявшимся братьям.

— Я не поняла. Они что, не такие, как мы? Малогр… Не сооб… Что за шутки? — удивилась сестра и потеряла дар речи.

— Сейчас бы Правду сюда. Или, хотя бы, его бинокль. Мы бы их сразу просветили, — пожалел я, что не научился читать фибры, как Виталий.

— Может, они из-за какого-то катаклизма выпали? И без ведома души? — предположила ТА.

— И что с того? Вежливость потеряли? Или память? — огрызнулся я.

— Точно. Они же все по своим профессиям… По своим функциям… В общем, как были фибрами, так и остались. И во время отделения от целого свою память не вернули. Или не успели вернуть. Значит, не получили своих человеческих… Чего-то там. Не такие они. Другие, — обрадовалась своему озарению Шурка.

— Значит, я умер. Душа… Но она же бессмертная. Что же тогда… — запутался я окончательно.

— Ищем фибры, отвечающие за память, — предложила ТА. — Память! Кто из вас Память?

— Память! — заорал я, что было… Духа.

— Память! — подхватили все фибры и углозавры вокруг нас с ТА.

— Я отвечаю за… Отвечал за память, — донеслось откуда-то слева.

— И я. Только я за разумную, а не за душевную, — доложил нам человеко-образ подошедший ко мне сзади.

— Что рассказать можете? Что вверху? Что случилось с телом? С душой? — спросил я и разом обмяк всеми своими стеклянными углами, присев на подвернувшуюся под ноги кастрюльку.

Оба осколозавра, отвечавших за воспоминания души и разума, приблизились к нам, готовые поведать всем желающим Повесть Временных Лет о жизни РО-АР-НАВа Двадцать три двенадцатого.

— С которым телом? — безынтересно спросил «разумный». — Я только о домашнем знаю, а не о Кристалийском.

— Ёжики… — обомлел я и раскис окончательно.

Раскис так, что еле-еле нашёл силы остаться человекообразным. Я готов был сквозь землю провалиться, если бы под ногами была настоящая земля. А через твердь, что была под нашими треногами, я уже пробовал протиснуться в своём парообразном состоянии, но тщетно.

«Два тела? Кристальное и домашнее? Две души? — зажужжало во мне малиновыми осами. — Как такое может быть?»

— Как он выпал из… А откуда ты выпал? — первой пришла в себя сестрёнка и заметалась между мной и двумя моими «памятниками».

— Вас же всех после футбола выкинуло. Его точно. Как рёбра захрустели, так и «прикипел» душой к школьному дворику, — доложил душевный памятник.

— Точно. Перед бедой дело было, — поддержал его разумный.

— Какие рёбра? Какие беды? Какой… А футбол я, вроде как, помню, — неожиданно проснулось во мне смутное воспоминание последнего дня в целой мамке-душе.

— Чехарду помнишь? В ней тебя расплющили. Рёбра вдребезги. Из остальных братьев за компанию по фибре долой и… — рассказывал душевный.

— А дальше пошло-поехало. Беда из Кристалии. Мы во второй круг, — продолжил разумный.

— Там разделили нас. Одного вернули. Тело и разум. А другого оставили на работе во втором круге. Разум, тело и меня. В смысле, душу.

— Вот тогда она и начала разрываться на части. И к той…

— И к тому телу и разуму стремилась. И к другому. Жуть!

Перебивали друг друга мои памятные фибры, а я совершенно ничего соображал. Просто, головы с её полочками у меня с собой не было, а всех моих ос никогда бы не хватило на осознание и понимание всего того, о чём сейчас докладывали родные запчасти.

— Вверху что случилось? — продолжила расспросы сестра.

— Вверху… — начали отвечать фибры, но что-то сверкнуло над нашими треугольными головами, поэтому все замолчали и уставились вверх.

Из белого-белого неба появилась рябая разодранная рубаха с такими же штанами. Или не рубаха? Рубах же с головами и руками не бывает, даже таких длинных. До колен. И штанов с ногами…

— Батюшки! — вскрикнуло сразу несколько фибр вокруг. — Душа! Порванная душа!

«Точно. Это моя мамка-душа. Она столкнулась… С телом? Сама с собой?» — только успел подумать, как вдруг, за спиной раздался громогласный голос.

— Освободить место для приземления! — прозвучала команда всем фибрам и осколозаврам от самого Скефия.

«Ура! Мой мир пришёл к нам на помощь. Конец Небытию! Конец… Душе? Жизни? Что теперь будет? Как теперь существовать?» — завёл я любимую пластинку с рассуждениями и вопросами, но все мои братья ринулись врассыпную, и мне пришлось ненадолго прерваться.

— Иттить колотить! — вскрикнул я, когда, обернувшись, увидел Скефия во плоти, стоявшего на краю нашего бывшего Кавказа с несколькими мужиками и мамой Кармалией.

Наплевав на всё и вся, я ринулся поперёк поля к своим старым знакомым, которые приняв человеческий облик, явились присутствовать при крушении моей бессмертной души.

— Здравствуй, падчерица, — приветствовал Скефий, даже не взглянув на меня.

— Здравствуйте, братья-миры и вы, мама Кармалия, — начал я расшаркиваться.

— Здравствуй, родной, — улыбнулась мамка всех миров. — Давно здесь? Это тебя с переломом десантировали?

— Его, — подтвердила, подбежавшая ТА. — И нас одиннадцать фибр в придачу. Здравствуйте все.

— Вроде, Татисий от своего зажал? — удивился Скефий.

— Будто не знаешь, что Талантия за него расплатилась? — пожурила сына Кармалия.

Разговоры прервались, и все начали наблюдать, как огромная, разорванная в клочья, душа Александра из Скефия, заканчивала своё падение на футбольное поле в Небытие мира Далания.

Во всех моих треугольниках что-то просто разрывалось на части. От увиденного хотелось плакать навзрыд, но не было слёз. Не было настоящих глаз. Ничего не было, кроме… Кроме желания утонуть в бесконечном горе и несчастье, по своей уснувшей или сломавшейся душе.

«Может, они и не такие уж бессмертные? К чему миры здесь собрались? Зачем сама Кармалия пришла глянуть на то, что осталось от моей души?» — оседлал я логику и пришпорил её в синюю даль.

— Где девчонки? — спокойно, совсем не траурно, спросила мировая мамка. — Головастика принесли? Поймали этих оболтусов-четвертинок?

— Поймали. В медпункте сейчас. Через удочку кое-как склеили. Валяется теперь и тормозить требует, — доложил старший мировой близнец. — Пусть ухаживают, чтоб не говорил потом, что его…

— Хватит мамке треухи полировать, — строго приказала Кармалия, но все вокруг прыснули со смеху.

— Что смешного? — возмутился я. — Что с душой? Что со мной будет? Как мне… Как нам всем теперь жить?

— Тихо ты, зязябра. Или, как ты себя окрестил? — велел мне кто-то из миров помладше.

— Что было, то и будет. Что будет, то и было. Ты, и все вы, теперь ремонтировать свою мамку будете. Латать. А мы вам поможем. Наша вина в том, что случилось, — важно и почти торжественно провещал Скефий.

— Ещё какая вина, — поддакнула Кармалия. — Вон, как она, родимая, пострадала от вашего…

— Heдoтёпcтва, — подсказала, подошедшая к нам, сестра Скефия.

— Головотяпства, — закончила своё предложение Кармалия. — А ты-то здесь на кой?

— Я с Ливадией. На всякий разбитоколенный случай, — доложила неизвестная мне «Эрида», и снова все прыснули от смеха.