Востриков внезапно развернулся и схватил его за подбородок, впиваясь взглядом.

— Еще раз спрашиваю. Зачем тогда сдались? Партизаны говорят, вы опустили оружие. Не стреляли.

Лебедев понял: это тест, Востриков пытается его как можно сильнее запутать.

«Но ты, не на того напал», — подумал он, кривясь от боли.

— Я не мог стрелять в своих. Мальчишка свой, русский, — сказал он, глядя в глаза лейтенанту. — Медальон, он у вас?

Востриков не моргнул, но Лебедев заметил, как дрогнул его указательный палец на спусковом крючке «ТТ».

— Какой медальон?

— Со мной, кроме документов и фотоаппарата еще был медальон.

Лейтенант медленно достал из кармана медальон, положил на стол.

— Что это?

— Это то, что вам нужно, как можно быстрее передать в Москву.

— Я не спрашиваю, что мне с ним делать. Я спрашиваю, что это?

— Тебе этого не понять.

— Потрудись, падла фашистская, объяснить мне!

Востриков подошел и приставил пистолет ко лбу Лебедева.

'Ну больше не бьешь значит понимаешь — я тебе что-то серьезное говорю.

— Это очень важный артефакт для Аненербе и для самого Гиммлера, а может даже Гитлера.

— Что на нем написано?

— Это древние руны, сам медальон ключ к получению другого важного артефакта, способного изменить ход войны.

Востриков долго молчал, пристально глядя на Лебедева, потом наклонился вперёд, впервые за весь разговор его голос дрогнул:

— Вы несете бред, как там тебя гауптштурмфюрер Франц Тулле.

— А если нет? — ответил Лебедев, — Как же много странностей: высокопоставленный офицер СС, входящий в ближний круг Гиммлера, второго человека в Рейхе, сотрудник «Аненербе», чисто говорит по-русски, не стал стрелять в русского паренька… Сам сдался в плен… Как тебе такое лейтенант Востриков?

Востриков молча сел обратно за стол, достал пачку «Беломора», прикурил папиросу от тлеющего окурка. Дым заклубился в луче коптилки. Он молча продолжал смотреть на Лебедева.

«То-то и оно, лейтенант, что ты не дурак, а умный парень и все видишь сам», — подумал Лебедев, — «ты же не дуболом или опричник нквэдэшный, а армейская разведка».

— Последний шанс, «товарищ разведчик», — голос глухой, будто из-под земли. — Назовите имя вашего куратора в НКВД. Кодовое слово связи. Дату последнего сеанса.

«А теперь я тебя протестю лейтенант», — Лебедев усмехнулся про себя.

— Моя оперативная кличка — «Вихрь». Внедрён в Аненербе в 1939-м через польскую агентурную сеть. Контакт — майор Семёнов, отдел «2-Б».

Востриков продолжал молча курить, потом несколько секунд тщательно сминал гильзу от папиросы в жестяной банке.

— Вы понимаете, что даже если это правда или неправда… вас всё равно расстреляют?

— Зато ты, уже теперь, не уверен, — усмехнулся Лебедев. — И поэтому отправишь запрос в Москву. Проверьте радиоперехваты группы армий «Север», если они у вас есть. немцы планируют атаку новую атаку за Волховым… У них есть данные о слабых участках нашей обороны… Пятнадцатого ноября у них это сработало. Думаю, это более убедительно, потому что это и есть правда.

Востриков встал.

— Мы это посмотрим, — неопределённо сказал он и кивнул красноармейцу, — уведи его.

Глава 21

Расчет Лебедева был прост. Но он выстраивал тактику, как шахматную партию, только вслепую. Первый ход — балансировать на лезвии ножа между жизнью и расстрелом: подбрасывать Вострикову полуправду, в которой тонули бы все его сомнения.

«Рассказать всю правду о секретных раскопках под Лугой? Если НКВД проверит, то есть шанс, меня станут слушать, и я получу небольшой кредит доверия. Второй ход — заставить саму систему НКВД работать на себя. В Москве, в кабинетах Лубянки, сидят не только фанатики, но и довольно умные прагматики. Если послать им зерно сенсации, например, „эсэсовец, знающий операцию «Цитадель» или «Уран» еще до их планирования“ — из центра пришлют не цепного пса, а аналитика. Кого-то вроде майора Судоплатова, который умеет видеть пользу даже в дьяволе. Убедить их в своей полезности, ведь в их глазах, я же не советский разведчик, а фриц, желающий сотрудничать, чтобы спасти свою шкуру. Нет не подходит… Слишком рискованно. Увезут в Москву и начнут допрашивать и прессовать по полной, а там даже страшно представить, что со мной будет. Пока завоюю доверие пройдет много времени, и Маргарита снова попадет в концлагерь», — думал он, перебирая варианты стратегии.

Но был и третий, не озвученный ход — страх. Лебедев видел, как Востриков перечитывал его показания. В глазах лейтенанта уже не было прежней самоуверенности.

«Он верит мне ровно настолько, чтобы не застрелить меня тут же. Но если Москва промолчит… Тогда мне пиздец», — он подвел итог свои размышлениям.

Константин вдруг поймал себя на мысли, что ему очень хочется вернуться к немцам, в Германию… Ту да где он был в безопасности и в комфортных условиях высокопоставленного офицера СС не замешанного в кровавых преступлениях нацизма, который спокойно занимается наукой, пусть и лживой ее частью…

«Хотя то, что я видел в склепе, опровергает многие твердые научные знания напрочь», — подумал он, дрожа от холода в импровизированной камере.

Лебедев был патриотом, поэтому чтобы избавиться от малодушных мыслей, стоически готовил себя к возможной гибели, повторяя про себя мантру: «Смерть от своих — тоже оружие». Но умирать даже из патриотических побуждений не хотелось.

«Я здесь чужой и там чужой и нигде не буду своим, как бы мне этого не хотелось», — подумал, понимая, что ситуация не разрешится сама сосбой.

Но его больше всего, беспокоила судьба Маргариты — если он не вернется судьба ее будет страшной.

На следующий день лейтенант Востриков вошёл стремительно. Снег хрустел на его сапогах. Он быстро сбросил шинель на ящик, достал блокнот, сел напротив. Лицо — как из гранита: ни тени сомнения, только холодная методичность.

— Отдел «2-Б» расформирован в июне 41-го. Майор Семёнов погиб под Брестом. — Лейтенант встал, медленно обходя стул. — Вы либо бездарный врун, либо самый дерзкий эсэсовец, которого я встречал.

Лебедев приподнял голову, стараясь не моргнуть.

«Он уже отправил запрос в Москву. Значит, нужно тянуть время. Он проверяет каждое мое слово. Значит, запрос в Москву — не блеф», — подумал он, глядя Вострикову в лицо.

Старшина Василий в углу уже разминал свои кулачищи.

Лебедев почувствовал, как под одеждой стекает холодный пот, и неприятно «тянет» в животе. Востриков снова, как вчера схватил его за подбородок.

— Я не могу раскрыть все детали своей работы, — спокойно сказал Лебедев, — Моя легенда — Франц Тулле. Я не первый день в разведке, так же, как и ты. Я работаю в самом волчьем логове этого мира. И тебе в голову не приходит мысль, что я не могу тебе всего сказать? Если бы ты знал, через что мне пришлось пройти, чтобы оказаться здесь. А вдруг ты сливаешь немцам информацию?

Лейтенант отпустил его лицо, будто обжёгся.

— Чего ты несешь⁉ Я тебе сейчас падла за такие слова морду разобью! Я с июня сорок первого на передовой! У меня два ранения! — Востриков начал задыхаться от переполняющего гнева.

— Ты сам разведчик! — спокойно повторил Лебедев, — я не могу тебе раскрыть все.

Лейтенант успокоился и сел за стол.

— Даже если вы говорите правду… Москва пришлёт человека через три дня. До тех пор вы — шпион.

— Расстреляете, — кивнул Лебедев. — Но, если я прав — вы получите шанс изменить ход войны.

Лейтенант бросил окурок на пол, раздавил сапогом.

— Сержант! — крикнул он в дверь. — Перевести в камеру. Двойной пост.

Когда шаги затихли, Лебедев прислонился к стене.

«Три дня. Успеет ли Востриков получить ответ из Москвы? А если успеет… поверят ли там? В любом случае заинтересуются, высокопоставленным нацистом, который утверждает, что он советский разведчик».

Снаружи грохнул орудийный залп. Немцы ударили по деревне. Сверху на него посыпалась штукатурка и пыль.