На столе стоял изящный ящик из пластика бакелита. Большую часть занимало круглое окно динамика, закрытое плотной желтоватой тканевой защитой из льна. Чуть ниже — шкала поиска радиостанций в виде арки и узкая полоска полудуги, подсвеченная лампочкой. Три круглые ребристые ручки настроек, чуть выше — логотип: голова хищного орла в кругах радиоволн и надпись VE-301.

«Твою мать, да это же самый настоящий Фолькс Эмпфенгер VE-301!» — в недоумении подумал Константин. — «Откуда он здесь, в больничной палате⁈»

Он окинул комнату взглядом и оказалось, что он находится совсем не в больничной палате. Его ложе стояло посреди чистой комнаты. На окнах — лёгкие шторы, на полу — ковёр. Стены оклеены «милыми обоями в цветочек». По углам — два кресла, комод, на котором стояли какие-то предметы африканского или тибетского происхождения. Кресла разделяла белая изразцовая печная стена. У другой стены — шкаф с книгами. На корешках — надписи на английском и немецком языках. Чуть дальше — большой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Над столом — чёрно-белый фотографический портрет Гитлера, а на столе — ещё одна фотография в рамке. Константин присмотрелся: округлое лицо человека с небольшими усиками, в тоненьких очках… это был не кто иной, как «Чёрный герцог» Генрих Гиммлер. В правом нижнем углу — дарственная надпись от него. На кресле за письменным столом висел, перекинутый через спинку, чёрный китель эсэсовца.

«Что за ху-й-ня!» — Лебедев закрыл глаза и снова их открыл.

Но ничего не изменилось. Интерьер остался прежним, а из радиоприёмника истошно вопил Гитлер.

«Что происходит, чёрт возьми!» — закричал про себя Константин. — «Что происходит⁈ Что за жестокий розыгрыш?»

Он, собрав волю в кулак, постанывая, приподнялся с кровати, свесил ноги и медленно проковылял к окну. То, что он увидел за стеклом, было под стать интерьеру. По улице ходили люди, одетые по европейской моде 30−40-х годов. Прошли два полицейских в чёрных жёстких кепи, и проехали две машины, где в кузове сидели немецкие солдаты в серо-зелёных шинелях с чёрными лацканами и характерных чёрных касках.

Он в ужасе попятился назад. За спиной раздался звук открываемой двери. Лебедев повернулся. В проёме двери стояла полноватая женщина весьма приятной наружности в белом переднике. Она испуганно посмотрела на него и, по-матерински всплеснув руками, воскликнула на немецком языке:

— Ах, мой дорогой герр Тулле, доктор строго-настрого запретил вам вставать!

— Где я⁈ Что со мной⁈ — закричал Константин Лебедев на немецком языке и потерял сознание.

Глава 2

К онстантин снова очнулся в той самой комнате — ничего не изменилось. Повторное «пришествие» в те же самые условия подтвердило неоспоримый факт: в его жизни произошли некие невероятные события, и он находится в иной реальности. Конечно, первые мысли были о том, что это какой-то безумный розыгрыш, искусная инсценировка или правдоподобные галлюцинации, но во второй раз он уже четко осознавал: мир вокруг абсолютно реален.

«Значит, меня воспринимают за какого-то немца времен нацистской Германии по фамилии Тулле», — размышлял он, лежа в кровати. — «Тетка, что снова уложила меня сюда, скорее всего, прислуга или экономка, или что-то вроде того, хотя, может быть, какая-то родственница».

Он, стараясь не шуметь, встал и проковылял к письменному столу. Сел в кресло и перевел дух, борясь с одышкой — легкие болели, глубокий вдох вызывал спазм и жжение. Ожоги на теле и руках тоже давали о себе знать: любое неосторожное движение приносило страдания.

На столе лежал ворох бумаг и книг. Лебедев внимательно, не беря их в руки, осмотрел их. Все они относились к истории, антропологии, эзотерике, часть — к мистике, связанной с древним германским эпосом. Несколько личных писем лежали в небольшой стопке. И в кожаном переплете — небольшая книжица с позолоченным оттиском на обложке: Tagebuch. Он аккуратно, за уголок, приподнял обложку дневника и посмотрел на первую страницу. На титульном листе было написано: Франц Тулле, Берлинский университет. Листы были исписаны мелким аккуратным почерком. Его он решил оставить на потом, чтобы познакомиться более детально, и перешел к другим объектам на столе.

Перебинтованными руками было сложно открыть выдвижной ящик, но он справился с одним из них. Там, рядом с бумагами и письмами, лежал пистолет «Люгер-Парабеллум» в роскошной подарочной коробке из красного дерева и небольшая связка из двух ключей с гербом. Но больше всего его заинтересовала круглая коробочка, украшенная рунами СС: свастика, Зиг — атрибут бога войны Тора, Хайльсцайхен — знак спасения, и Хагалл, символизирующая несгибаемость веры. Константин не удержался и, преодолев неудобства, созданные перебинтованными руками, открыл ее. Там лежало знаменитое кольцо «Мертвая голова» — Totenkopfring, персональный наградной знак Генриха Гиммлера, который он выдавал отличившимся эсэсовцам за особые заслуги. Лебедев взял карандаш, подцепил кольцо и вытащил его из коробки. Положив на стол, он прищурился и прочитал надпись на внутренней стороне: аббревиатура S. Lb., затем Францу Тулле и в самом конце — личное факсимиле Гиммлера и дата: 1939 год. Под самой коробочкой Константин обнаружил наградное письмо с подписью рейхсфюрера:

«Я награждаю вас кольцом СС „Мёртвая голова“. Это кольцо символизирует верность фюреру, наше непреклонное послушание, наше братство и дружбу. Мёртвая голова напоминает нам о том, что мы должны быть всегда готовы отдать свои жизни во имя блага немецкого народа. Руны напротив мёртвой головы…»

«Ни хрена себе!» — Лебедев убрал все обратно в стол.

Больше выдвижные ящики он не открывал, оставив их, как и дневник, на потом.

Еще больше информации и загадок принесли ему фотографии в рамках. Константин осторожно, перебинтованными руками, взял фото Гиммлера.

«Моему уважаемому соратнику Францу Тулле в знак признательности за его преданную службу и преданность делу национал-социализма. С уважением, рейхсфюрер Генрих Гиммлер. 1939 год».

Судя по надписи, Франц Тулле был близко знаком с этим нацистским чудовищем и даже заслужил его уважение и признание.

«Да кто же ты такой, твою мать, Франц Тулле⁈ Откуда ты взялся? Интересно, если я — это он, то за что так благодарен мне этот упырь?» — Константин поставил фотографию обратно.

На столе стояло еще одно фото в рамке. Там был человек, очень похожий на Константина Лебедева, но, конечно же, это был Франц Тулле — с небольшой бородкой, в теплом свитере с толстым воротником, напоминающем одежду австрийских горных стрелков, и в альпинистском снаряжении. Он стоял на фоне скалистых гор в компании другого человека. Его спутник, в темных солнцезащитных очках, тоже с небольшой бородой и в таком же свитере, стоял рядом; у их ног лежали рюкзаки. Они опирались на ледорубы и счастливо улыбались. На обратной стороне фотографии была надпись:

'На память о нашем незабываемом путешествии в Гималаи. Этот момент запечатлён в моем сердце вечно, как символ нашего братства, многолетней дружбы и стремления к познанию неизведанного.

С уважением и теплом, Эрнест Шефер. Май 1938 года'.

Рядом с фото лежала книга Шефера «Горы, Будды и медведи» тоже с дарственной надписью автора.

«Охренеть, я, оказывается, еще и альпинист, принимал участие в знаменитой экспедиции нацистов в Тибет!» — он тут же поймал себя на мысли, что стал размышлять о себе, четко ассоциируя свою личность с образом Франца Тулле.

Лебедев встал и, превозмогая боль, подошел к зеркалу. В отражении на него смотрел, на первый взгляд, незнакомый человек. Но если приглядеться, а еще расчесать светлые волосы и немного потянуть кожу на скулах назад, чуть шире открыть глаза с голубой радужкой, то Константин Лебедев из двадцать первого века обретал много схожих черт с Францем Тулле из сороковых годов двадцатого века — они становились в чем-то неуловимо похожи, словно братья-близнецы.