Елена повернулась ко мне.

– Между мной и Ильей Петровичем никогда ничего не было. – горячо сказала она. – Вы мне верите?

– Верю, – нетерпеливо кивнул я. – В любом случае, это меня не касается. Зачем он выходил в ваш сад?

– Он хотел сочинить музыку, – объяснила женщина. – Такую, чтобы она трогала не только людей, но и демонов.

– Зачем? – уточнил я.

– Он мечтал прославиться. Хотел, чтобы о нем говорили во всей Империи.

– А зачем он вам об этом рассказал?

– Я тоже когда-то интересовалась музыкой, пока не вышла замуж. Илья Петрович об этом знал. Холмск – маленький городок, здесь все друг друга знают.

– Это вы предложили Резникову учить ваших детей?

– Да, – кивнула Елена. – Он… он так беден, вы не представляете. И очень талантлив. Я просто хотела ему помочь, поддержать.

– И как, получилось у него сочинить свою музыку?

– Да. Он придумал тему и даже наиграл ее мне. Она такая странная, от нее мурашки бегут по коже. А у Ильи Петровича прямо горели глаза.

– И он захотел пройти в аномалию, чтобы сыграть свою музыку Авессалому?

– Да. Он просил у меня разрешения. Я сказала, что спрошу у мужа, как только выберу подходящее время. Я не хотела, чтобы Иннокентий подумал что-то не то, понимаете?

– Понимаю, – кивнул я. – Это все, или вы можете рассказать что-то еще?

– Я больше ничего не знаю. В последний раз Илья Петрович закончил урок как обычно, и ушел. Я сама заперла за ним калитку. Больше я его не видела. Вы думаете, это он украл Авессалома?

– Разберемся, – улыбнулся я. – Кажется, отец Иннокентий идет.

Отец Иннокентий торжественно водрузил на стол небольшой бочонок, покрытый пылью и паутиной.

– Вот, – басом сказал священник. – Лучший наш кальвадос! Мы с Авессаломом его два года назад сделали. Ох, и урожай тогда был! Всю аномалию яблоками усыпало, словно пустыню – манной небесной. Авессалом говорил, что это добрый знак…

Отец Иннокентий пригорюнился, вспомнив, что его демон бесследно пропал. Жена священника с тревогой смотрела на меня. Я незаметно кивнул ей и сказал священнику:

– В другой раз попробуем твой кальвадос, отец Иннокентий. У меня появились кое-какие мысли, куда мог подеваться Авессалом. Схожу-ка я, поговорю с твоим соседом. Что ты можешь о нем сказать?

– О Якове? – удивился священник. – Ничего особенного. Сосед, как сосед – тихий, одинокий. Утром уходит на службу, вечером возвращается, и не видно его. Сидит дома. Я как-то зашел к нему, на праздник позвать. Так он дверь не открыл. Спал, наверное.

Я вспомнил блеск стекла в чердачном окне Якова Пермякова и усмехнулся. Скорее всего, Пермяков днем и ночью наблюдает за домом священника. Только вот зачем?

Выйдя из двора отца Иннокентия, я подошел к дому Якова Пермякова. Старый деревянный дом в два этажа стоял посреди небольшого, но крайне запущенного сада. Деревья и кусты истосковались по секатору садовника. Дорожки были покрыты лужами и усыпаны бурой опавшей листвой.

Я толкнул калитку, и она недовольно заскрипела.

– Господин Пермяков! – крикнул я. – Открой! Надо поговорить.

Из дома не донеслось ни звука. Только темные окна подозрительно смотрели на меня, словно прикидывали – зачем я пришел.

Короткохвостая лесная мышь серым комочком прокатилась по тропинке и юркнула под крыльцо.

– Он точно дома, Ник, – предупредил меня Умник. – Я его чувствую. Он слышит тебя и боится. Притаился.

– Ничего, – усмехнулся я. – Сейчас мы выгоним его из норки.

Я поднялся на крыльцо и ударил кулаком по старой двери, с которой местами слезла краска.

– Пермяков, это губернатор! Открывай, или сломаю дверь!

За дверью послышался сдавленный вздох. А потом мягко упало что-то тяжелое.

– Похоже, он потерял сознание, – озадаченно сказал Умник. – От страха, что ли?

– Нет, от счастья, – язвительно ответил я. – Рад визиту высокопоставленного должностного лица.

Ухватившись за кованую ручку, я дернул дверь на себя. Слабо прибитая щеколда отлетела, а вместе с ней развеялось охранное заклятье. Оно было такое слабое, что я едва почувствовал его. Но, все же, заклятье было! Интересно, кого это Пермяков так опасался?

Распахнув дверь, я шагнул в дом. На полу лежал тщедушный человек лет сорока – небритый и лопоухий. Зеленоватым цветом острого лица он напомнил мне Живчика, только Живчик был симпатичнее.

Пермяков был без сознания.

Я наклонился над ним и потряс за плечо.

– Пермяков! Очнись!

Призыв не подействовал. Тогда я позвал своего демона Природы:

– Живчик, приведи его в чувство.

Ладонь кольнуло. Тонкий зеленый стебель вырос из основания большого пальца и, словно живой, залез под одежду Пермякова.

Через секунду Пермяков открыл глаза и снова сдавленно охнул.

– Не трогайте меня! – хрипло зашептал он и попытался отползти от меня, извиваясь всем телом.

Я покачал головой.

– Даже не собирался. Я просто хочу с тобой поговорить. Вставай.

– Господин губернатор, я ничего не делал! – продолжая лежать на спине, взмолился Пермяков.

На меня накатило раздражение. Если с каждым свидетелем будет столько возни, то я и до зимы не найду пропавшего демона. А у меня, между прочим, уйма важных государственных дел!

– Вставай! – с угрозой в голосе повторил я. – Иначе я тебя убью и допрошу твоего призрака.

Угроза подействовала замечательно. Пермяков мгновенно вскочил и вцепился дрожащими пальцами в дверной косяк.

– Не убивайте! – заныл он. – Я все скажу!

– Вот, и замечательно, – вздохнул я. – Зачем ты следишь за домом священника?

– Это не я, – моментально ответил Пермяков.

Опять двадцать пять!

– Убью, если будешь врать, – напомнил я, и острое лицо Пермякова перекосилось от страха.

– Господин губернатор, мне просто было обидно! – быстро заговорил он. – У священника есть демон. Господин уездный комиссар к нему в гости ездит. А я? А меня господин Тишин даже не замечает. А ведь я третий год в управе верой и правдой служу, документы переписываю, письма подшиваю.

– Давай ближе к делу, – оборвал я его излияния. – Хотел в чем-то уличить священника?

Пермяков виновато опустил глаза.

– Да. Мне обидно было, что…

– Ясно. Идем, покажешь мне свой наблюдательный пункт.

Вслед за Пермяковым я поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж. Отсюда крутая и хлипкая лесенка вела на чердак.

– Осторожно, она шатается, – предупредил меня писарь.

И привычно полез наверх.

Возле чердачного окна стояла на треноге большая подзорная труба. Рядом с ней – удобное кресло с вытертой обивкой. Видно, Пермяков проводил в этом кресле все свободное время.

Труба была направлена точно на дом отца Иннокентия.

Я наклонился и посмотрел в окуляр. Двор и сад священника отлично просматривались – я видел трепещущую ярко-зеленую пленку портала аномалии. А еще увидел через окно отца Иннокентия – священник о чем-то разговаривал со своей женой.

– Ночью тоже следишь за священником? – спросил я Пермякова, не отрываясь от окуляра.

– Да, – убитым голосом подтвердил писарь.

– Видел кого-нибудь возле аномалии священника?

– С ней что-то случилось, господин губернатор? – оживился Пермяков.

Я молча ждал ответа.

– Видел, – закивал писарь. – Учитель музыки постоянно к ней ходит. И еще дурачок из церкви. Я его два раза видел.

– Кто из них входил в аномалию?

– Оба, – к моему удивлению сказал Пермяков.

Я оторвался от окуляра и нахмурился.

– А ты мне не врешь, часом?

– Что вы, господин губернатор! Своими глазами видел, как они в аномалию входили.

– Вместе? – уточнил я.

Кажется, вокруг безобидной природной аномалии отца Иннокентия плелся целый заговор.

– Нет, ваше сиятельство! – замотал головой Пермяков. – Они поодиночке в аномалию шастали. Вместе я их никогда не видел.