Лежал между двумя большими городами проезжий тракт. И стояла на нем избушка, в которой обитали несколько Соловьев-разбойников. Города эти назывались Томск и Новосибирск, тракт на самом деле был асфальтированной трассой, а избушка с лихоимцами - обыкновенным постом ГАИ. Или ГИБДД. Или ДПС. Это уж кому как нравится. На двадцать восьмом от Томска километре рядом с дорогой стоял большой бетон но-стеклянный ящик, перед которым днем и ночью ярко светили несколько ртутных фонарей. В солнечный день их свет был незаметен, а ночью они заливали мертвенным сиянием часть шоссе и просторную площадку перед постом. Подъезжая к посту, водитель видел несколько знаков, которые предписывали ему ехать все медленнее, и если бы существовали утвержденные ГОСТом знаки, предписывающие передвигаться ползком, то они стояли бы на самых видных и главных местах. Лихоимцы, обитавшие в помещении поста, были назначены государем на то, чтобы следить за порядком на дороге и помогать водителям, но они пренебрегали своими обязанностями и главным образом занимались элементарным, старым как мир, промыслом, а именно - поборами. Правила дорожного движения они, естественно, знали назубок, но и это профессиональное знание они обращали на благо своих кошельков, разбухших от чужих денег. Они могли в шесть секунд вправить мозги любому водителю, засыпав его номерами пунктов и подпунктов, и ошарашенный водила только отмахивался и говорил: ладно, со всем согласен, как будем расходиться? Такой поворот разговора и был основной целью разъяснения тонкостей ПДД. Но мудрые взяточники никогда не назначали сумму отступного, предоставляя это право попавшемуся в их тенета автомобилисту. Они не вымогали деньги, но технично вынуждали водителя идти на подкуп должностного лица. И когда водитель доставал деньги и вкладывал их в какую-нибудь щель инспекторского обмундирования, на лице гаишника появлялось выражение курицы, которую только что потоптал петух - «Ой, что это было? А я и не заметила…» После этого водитель мог быть свободен и обычно незамедлительно использовал эту возможность. В этот день трем сержантам, во главе которых стоял старшина Зажимов, сильно везло. Сначала мимо них пытались незаметно проскользнуть четыре трейлера с китайской обувью и подозрительными документами, но бдительные стражи дорожных порядков оказались на высоте. Документы перестали вызывать подозрение только после того, как недовольные, но на все согласные водители раскошелились в общей сумме на полторы тысячи долларов. Кроме этих трейлеров были еще машины с мясом, водкой, телевизорами, компьютерами и прочими товарами народного потребления. И каждый водитель вносил свой вклад в развитие личных бюджетов томских Соловьев-разбойников. Еще в этот день было удивительно много нетрезвых автомобилистов. Целых восемнадцать штук. Один из них стал ерепениться, и старшина Зажимов скрепя сердце приказал сержанту Похотько оформить его по полной. А остальные без разговоров раскошеливались кто на триста, а кто и на четыреста долларов. После такого улова бравые блюстители закона слегка притомились и уже не обращали внимания на всякую мелюзгу, трусливо проезжавшую мимо их поста на задрипанных «Жигулях», «Москвичах» и «Волгах». Были еще несколько машин, в которых сидели заросшие щетиной до самых глаз дети гор. Останавливая их, сержанты слегка нервничали - а вдруг террористы? Но зеленоватые купюры, отстегиваемые щедрыми горцами, снимали всякие подозрения. Промчался на личном «Сабурбане» начальник милиции, перед машиной которого гаишники взяли под козырек, проносились машины с блатными номерами и черными стеклами… Наступал вечер, все было как всегда, и даже намного лучше, если учесть улов этого дня, и бригада механизированного удоя решила немного отдохнуть, а заодно произвести учет дневного заработка. Рассупонившись, то есть расстегнув ремни и мундиры, стражи дорожного порядка уселись вокруг стола и, поглядывая через большое стекло на редкие машины, проползавшие мимо поста, начали считать деньги. - Эх, жаль, что нет такого знака - «Приготовь деньги», - посетовал сержант Березовский, раскладывая добычу в соответствии с номиналом купюр. Его фамилия служила предметом постоянных шуток, в основном типа «дай миллион». Некоторые сослуживцы интересовались, не является ли Березовский родственником известного политическикоммерческого деятеля, на что однофамилец знаменитого магната неизменно отвечал: «Это семейная тайна», Так… - сказал он, подсчитав выручку, - сегодня ничего получилось. Отстегиваем две штуки баксов начальству, и остается по… По тысяче сто зеленых и по семь тысяч деревянных. Нормально, одобрительно кивнул старшина Зажимов, - каждый день бы так… Сержант Похотько сделал умное лицо и сказал:

- История не любит сослагательного наклонения, Зажимов поморщился, но промолчал. Похотько отучился два года в Томском университете и любил щегольнуть интеллигентной фразой. Зажимов считал, что это ни к чему, но не возражал, особенно тогда, когда Похотько вворачивал умный оборот в разговоре с обираемым водителем. Пусть водила не считает, что мы такие тупые, думал старшина. Зажимов посмотрел в окно и увидел, что на противоположной стороне трассы под ртутным фонарем остановился черный богатый джип. Номеров видно не было, и Зажимов не мог определить, к какому разряду отнести водителя. Дверь джипа открылась, и на асфальт выпрыгнул молодой широкоплечий мужчина в черной кожаной куртке и с косичкой на затылке. Он потянулся, разминаясь, затем повернулся лицом к посту и посмотрел сквозь грязное стекло на гаишников, сидевших вокруг стола. - Похотько, выйди, встреть его, а то он сюда припрется, - распорядился Зажимов, ревниво глядя на разложенные кучками деньги. Похотько лениво поднялся из-за стола и стал неторопливо застегиваться. В это время мужчина так же неторопливо подошел к задней двери джипа и открыл ее. Смотри, - усмехнулся Похотько, - не иначе как нам сейчас ящик пива принесет. Ага, щас тебе, - хмыкнул Зажимов, с интересом следя за манипуляциями водителя джипа, - и тазик раков. Мужчина тем временем достал из багажника толстую трубу и, ловко вскинув ее на плечо, направил в сторону поста. Страшное подозрение мелькнуло в голове Зажимова. - Мать твою! - выкрикнул он. - Это же гранатомет! Что он, пидор, делает?! - завопил Похотько и, зачем-то схватившись за кобуру, бросился в заднюю комнату, где они иногда отдыхали после тяжелой работы, Прицелившись, мужчина нажал на спуск, и оцепеневшие от неожиданности инспекторы ГИБДД услышали громовой удар. В черной дыре трубы вспыхнула грязно-красная звезда, и это было последним, что они увидели в своей никчемной жизни. В следующее мгновение в помещении поста взорвалось маленькое солнце, и всех троих размазало по стенам. Дверь, за которой пытался спастись Похотько, разлетелась в щепки, и длинный осколок дверной доски проткнул ему грудную клетку. После этого Похотько швырнуло на противоположную стену, и, со страшной силой ударившись лицом в крашеную гнусной зеленоватой краской кирпичную кладку, он подумал: не больно…, После этого для него все исчезло. Исчез и он сам. Все окна поста вылетели, крыша подскочила и криво грохнулась на место. Мужчина потряс головой, потом совсем не бережливо бросил использованную трубу базуки на землю и, ковыряя пальцем в заложенном от акустического удара ухе, все так же неторопливо пошел через дорогу к полуразрушенному посту. Мимо него, едва не сбив, пронеслась черная «БМВ» с блатными номерами. Мужчина остановился, посмотрел вслед машине, за рулем которой сидел браток, выпучивший от такой невидали глаза, и усмехнулся. Затем он подошел к изуродованному трупу Зажимова, которого выбросило из окна взрывом, и, достав из-за пазухи какой-то конверт, положил его на грудь нерадивого и поэтому теперь мертвого слуги закона. Выпрямившись, мужчина оглядел дело рук своих и, удовлетворенно кивнув, пошел к джипу. Неспешно усевшись за руль, он включил поворотник и аккуратно выехал на проезжую часть. Затем джип взревел, и через несколько секунд его красные задние фонари растаяли в сумерках. С покосившегося столба сорвался знак «40» и, нарушая наступившую тишину жестяным дребезжанием, укатился в канаву, а над асфальтом, гонимые легким ветерком, порхали американские и российские деньги, добытые немалым упорством и немереной жадностью… //'*" - // В этот день в ресторане "Шконка» никаких специальных мероприятий не было, авторитеты не появлялись, и поэтому двери его были гостеприимно открыты, а у входа стоял всего лишь один здоровенный швейцар по прозвищу Мамонт, наряженный в форму вертухая. Время было позднее, двенадцатый час, и из ресторана неслись лихие пьяные выкрики, разухабистая музыка и веселый женский визг. Мамонт ко всему этому давно уже привык, и теперь лениво смотрел в темноту, соображая, сколько денег у него наберется к закрытию и хватит ли их на проститутку и литруху водки, В ресторане прозвучал выстрел, а вслед за ним многоголосый веселый крик. Мамонт покосился на дверь и усмехнулся. Это наверняка Шустрый развлекается - стреляет из своего «макара» по пивным пробкам. Раздался еще один выстрел, но крики на этот раз были разочарованные. Видать, промазал Шустрый, подумал Мамонт. Из темноты показался желто-синий милицейский «козел» с мигалкой на крыше. Подъехав к крыльцу, машина остановилась, и из открывшейся передней двери высунулся знакомый мент. Здорово, Мамонт! Ну как тут у тебя, все нормально? - спросил он. Все путем, - ответил швейцар. В этот момент Шустрый пальнул еще раз. Это что - Шустрый там развлекается? - поинтересовался мент. А кто же еще? - Мамонт пожал плечами. - Он самый и есть. Смотри, если он по пьяни замочит кого - ответишь ты. Да ладно тебе, - отмахнулся Мамонт. - В первый раз, что ли?] А если что -сами разберемся. Знаю я, как вы разбираетесь, - хмыкнул мент, - потом на свалке неопознанные трупы находят… Ладно, бывай, Дверь «ПМГ» захлопнулась с жестяным звуком упавшей крышки помойного бака, и -козел», выпустив несколько кубометров вонючего дыма, укатил в темноту. Проводив «ПМГ» взглядом, Мамонт достал из кармана вертухайского кителя плоскую маленькую водки и, отвинтив пробку, приложился к короткому горлышку. Остававшаяся в стеклянной фляжке водка за несколько секунд перекочевала в желудок швейцара. С сожалением посмотрев на опустевшую посуду, Мамонт швырнул ее в темноту. Раздался звон разбившегося стекла и сразу же - кошачье шипение. - Вот так, бля, - усмехнулся Мамонт, - нечего тут шастать. Из вестибюля, отделанного под эертухайскую каптерку, послышался громкий смех, и на пороге, толкая друг друга, показались трое пьяных братков. Слышь, Мамонт, - сказал один из них, известный под кликухой Горбатый, -подай мне мою шляпу и тросточку. И галоши, - заржал второй, которого все знали как Упорного, - а еще горшочек. Горбатый пописать хочет! А где тройка с цыганами? - нахмурился третий, имевший кличку -Крендель». - Хочу цыган. Мамонт, куда цыган задевал? Небось пялишь тут цыганочек в темноте, пока мы там печень сажаем? Цыганочку ему! - охотно отозвался заскучавший в одиночестве Мамонт. А евреечку не хочешь? О! Евреечку! - Упорный поднял палец. - Помню, я одну евреечку… Слышь, Упорный, - перебил его Горбатый, - а они правда обрезанные? Кто - цыганочки? - нахмурился Упорный. Да нет… Какие цыганочки? Сам ты цыганочка. Евреечки! - Как это обрезанные? удивился Крендель. -Обрезанные бывают евреи и татары. А евреечки - что им обрезать-то? - Да? - Горбатый расстроился. - А Я думал - Обрезанные…