— Давай. Я начну готовить ужин.

— Я не особо хочу есть. Пока не узнаю, что с Питером.

Миссис Гэйлорд, с наполовину скрытым тенями лицом, мягко сказала:

— Если он и правда исчез, дорогая, тебе придётся к этому привыкнуть, и лучше начинать сейчас.

Прежде чем Дженни успела ответить, миссис Гэйлорд вышла из гостиной и направилась по коридору в сторону кухни. Дженни увидела на столе мозаичный портсигар из красного дерева и, вынув из него сигарету, впервые за три года закурила. Вкус был тусклым и неприятным, но она втянула дым и задержала его. Закрыв глаза, она предалась тоске и одиночеству.

В полицию она позвонила. Там ответили вежливо, были готовы помочь и обещали заехать к ней утром проверить, не объявился ли Питер. Но предупредили, что он взрослый человек, а значит, может идти куда угодно, даже в брачную ночь.

Она подумала позвонить матери, но, набрав номер и услышав гудки, повесила трубку. Унижение от того, что Питер её бросил, было ещё слишком сильно, чтобы делиться с семьёй и близкими друзьями. Она знала, что, услышав сочувственный голос матери, разрыдается. Затушив сигарету, она задумалась, кому бы ещё позвонить.

Ветер захлопнул дверь наверху, и она подпрыгнула от нервного шока.

Какое-то время спустя миссис Гэйлорд вернулась с подносом. Дженни сидела у затухающего огня, курила уже вторую сигарету и пыталась сдержать слёзы.

— Я сделала филадельфийский перечный суп и зажарила пару стейков по-нью-йоркски, — сообщила миссис Гэйлорд. — Хочешь съесть их у очага? Я тебе подам.

За импровизированным ужином Дженни была молчалива. Она поела немного супа, но стейк словно застрял в горле и она никак не могла его проглотить. Она проплакала несколько минут, а миссис Гэйлорд заботливо на неё смотрела.

— Простите, — сказала Дженни, утирая глаза.

— Не стоит. Я слишком хорошо знаю, каково тебе. Я тоже потеряла мужа, помнишь?

Дженни молча кивнула.

— Думаю, лучше на ночь тебе перейти в малую спальню, — посоветовала миссис Гэйлорд. — Там тебе будет удобней. Уютная комнатка, здесь, сзади.

— Спасибо, — сказала Дженни. — Думаю, так лучше.

Они посидели у огня, пока не прогорели свежие поленья, а напольные часы в коридоре не пробили два ночи. Тогда миссис Гэйлорд убрала их тарелки и они отправились спать, двинувшись по тёмной скрипучей лестнице. Зашли в номер для новобрачных за вещами Дженни, и она с отчаянием глянула на чемодан Питера и его одежду, брошенную там, где он её оставил.

— Его одежда, — вдруг сказала она.

— Что такое, дорогая?

— Не знаю, как я раньше об этом не подумала. — Она взволновалась. — Если Питер ушёл, то что он надел? Его чемодан не открыт, а одежда лежит там, где он её оставил. Он был голый. И не ушёл бы холодной ночью вот так, голышом. Это безумие.

Миссис Гэйлорд опустила взгляд.

— Прости, дорогая. Я не знаю, что произошло. Мы везде искали, так? Может, он прихватил халат. На двери висели халаты.

— Но Питер не стал бы…

Миссис Гэйлорд приобняла её.

— Боюсь, ты не можешь сказать, что Питер стал бы, а что нет. Он это сделал. Каков бы ни был его мотив и куда бы он ни ушёл.

— Да, наверное, вы правы, — тихо сказала Дженни.

— Лучше иди поспи, — сказала миссис Гэйлорд. — Завтра тебе пригодится вся энергия, что ты сможешь собрать.

Дженни забрала свой чемодан, постояла минутку, а потом они печально перешли в спальню поменьше.

— Спокойной ночи, — сказала миссис Гэйлорд. — Надеюсь, ты уснёшь.

Дженни разделась, надела кружевную ночную рубашку с узором из роз, которую купила специально для брачной ночи, и почистила зубы в тазике у окна. Спальня была небольшой, с наклонным потолком, и там стояла односпальная кровать с колониальным лоскутным одеялом. На бледных обоях в цветочек висела вышивка в рамочке, гласящая: «С нами Бог».

Забравшись в кровать, она некоторое время лежала, глядя на потрескавшуюся штукатурку. Она уже и не знала, что думать о Питере. И слушала, как потрескивает в темноте старый дом. Потом выключила лампу у кровати и попыталась заснуть.

Напольные часы пробили четыре и вскоре после этого она услышала, как кто-то всхлипывает. Сев на кровати, она прислушалась, затаив дыхание. За окном её спальни ещё была глубокая ночная тьма, а листья шелестели, как дождь. Она вновь услышала всхлипы.

Осторожно спустившись с кровати, она подошла к двери. Приоткрыла её немножко — дверные петли застонали. Замерла, прислушиваясь к всхлипываниям, и они раздались снова. Словно котёнок мяукает или ребёнок стонет от боли. Она вышла из комнаты и на цыпочках шла по коридору, пока не оказалась у лестницы.

Старый дом был как корабль в море. Ветер тряс двери и вздыхал между кровельной дранкой. Флюгер вертелся и скрипел так, словно ножом скребли по тарелке. В каждом окне трепетали шторы, словно их касались невидимые руки.

Дженни подошла к вершине лестницы. Она вновь услышала этот звук — сдавленное хныканье. Сомнений не осталось: он доносился из номера для новобрачных. Она осознала, что прикусила от беспокойства язык, а пульс забился невероятно быстро. Она замерла на минутку, пытаясь успокоиться, но была вынуждена признать, что её обуял страх. Звук раздался снова, на этот раз отчётливее и громче.

Она прижала ухо к двери номера. Казалось, оттуда доносится шелест, но это могли быть ветер и листья. Встав на колени, она заглянула в замочную скважину, хотя от сквозняка у неё заслезились глаза. В номере для новобрачных было слишком темно и ничего не видно. Она встала. Её губы пересохли. Если там кто-то был — то кто? Там так шелестели и шуршали, что, казалось, там два человека. Может, неожиданные гости позвонили, пока она уснула, но ей казалось, она не спала вовсе. Может, это миссис Гэйлорд. Но если так, то чем она занята, что издаёт все эти жуткие звуки?

Дженни знала, что должна открыть дверь. Должна — ради себя самой и Питера. Может, это ничего особенного. Может, там играется бродячая кошка или ветер, залетевший из трубы. Может даже припозднившиеся гости и тогда ей будет очень стыдно. Но лучше устыдиться, чем ничего не знать. Она никак не могла вернуться в свою спаленку и спокойно спать, не узнав, что это за звуки.

Дженни взялась за медную дверную ручку. Зажмурилась и глубоко вдохнула. А потом повернула ручку и распахнула дверь.

Шум в комнате ужасал. Он был похож на вой ветра, только ветра не было. Казалось, словно стоишь на вершине утёса, ночью, у зияющей бездны, невидимой и бесконечной. Словно воплотился кошмар. Весь номер для новобрачных, похоже, был охвачен этим древним стоном холодной магнитной бури. Это был звук и ощущение страха.

Дженни, дрожа, повернула глаза к кровати. Сначала она не могла различить, что происходит за витыми столбиками и занавесями. Там была фигура обнажённой женщины, она извивалась и стонала, испуская сдавленные звуки напряжённого блаженства. Дженни сильнее всмотрелась во тьму и поняла, что это была миссис Гэйлорд, тонкая и обнажённая, как танцовщица. Она лежала на спине, её руки, похожие на когти, впивались в простыни, а глаза были закрыты в экстазе.

Дженни вошла в номер для новобрачных, и ветер мягко захлопнул дверь у неё за спиной. Пройдя по ковру, она приблизилась к кровати и оцепенела от страха. Она стояла, пристально, заворожённо глядя на миссис Гэйлорд. Вокруг неё вся комната шептала, стонала и бормотала, как психушка для призраков и привидений.

В полном ужасе, Дженни увидела, почему миссис Гэйлорд так стонет от удовольствия. Сама кровать, её простыни, покрывала и матрас приняли форму мужского тела из белого льна, и меж узких бёдер миссис Гэйлорд бился напряжённый член живой ткани. Вся кровать колыхалась и тряслась в зловещих спазмах, и формы мужчины, казалось, изменялись, пока миссис Гэйлорд обвивалась вокруг него.

Дженни закричала. Но сама не замечала, что кричит, пока миссис Гэйлорд не открыла глаза и не уставилась на неё с дикой злобой. То, что вздымалось над кроватью, внезапно опало и пожухло, а миссис Гэйлорд села, даже не пытаясь прикрыть худосочные груди.