— Прекрасно! Она такая же! Невероятно! Господи! Невероятно!

Он прошёл к двери, закрыл её пинком и запер на ключ, после чего вернулся к ней, сбрасывая подтяжки, разрывая их и выскакивая из брюк. Подойдя к Хелен, он уже разделся, если не считать полосатых трусов. Затем стянул и их, обнажив большой налитый кровью член.

Он толкнул её на ковёр и яростно вошёл в неё, без всяких прелюдий и ласк — только неистовая, взрывная похоть. Сначала он вошёл в её новую вагину, потом в её собственную, а затем — сзади. Он носился от одного к другому, словно изголодавшийся нищий, разрывающийся между мясом, хлебом и конфетой.

Поначалу испугавшись напора его сексуальной атаки, Хелен не чувствовала ничего, кроме фрикций и спазмов. Но чем больше Брэдли молотил её, чем больше он задыхался от напряжения, тем больше она ловила такую волну удовольствия, какая не могла сравниться ни с чем в прошлом; оно было сильнее вдвое, втрое. Удовольствие настолько всеобъемлющее, что она ухватилась обеими руками, задумавшись, а не будет ли это удовольствие слишком сильным, чтобы её мозг с ним справился.

Брэдли входил в её вторую вагину снова и снова, и она чувствовала, что сойдёт с ума либо же умрёт.

После же, словно попав под тёплую приливную волну в тропиках, она отключилась.

Очнувшись, она услышала, что Брэдли говорил по телефону. Он не оделся, белый, грузный и волосатый, и его член висел, как слива в носке.

— Джордж? Слушай, Джордж. Ты должен приехать. Сейчас же! Это просто фантастика! Ты такого в жизни не пробовал. Не спорь, Джордж, бросай все свои дела и тащи свою жопу сюда как можно скорее. И не забудь зубную щётку, потому что этой ночью ты никуда не поедешь, это я тебе обещаю!

Она открыла глаза незадолго до заката. Она лежала на середине императорских размеров кровати; справа тяжело храпел Брэдли, собственнически накрыв её вторую вагину. Слева похрапывал Джордж Картин — в другой тональности, словно дремал, и его рука накрывала её собственную вагину. Зад болел, а в пересохшем рту чувствовался ни на что больше не похожий запах спермы.

Ощущения были странные. Она чувствовала, словно в ней были две женщины. Вторая вагина дала ей необыкновенное чувство дуальности личности и тела, а вместе с ним и уверенность в своём будущем. Брэдли снова и снова повторял, как восхитительна она была, что она была неповторима и что он никогда, никогда её не бросит.

Доктор Арколио, подумала она, вы бы мной гордились.

Снова зима. Она встретилась с доктором Арколио в «Хэммерсли». Доктор немного поправился. Хелен, напротив, похудела и теперь казалась почти костлявой. Грудь тоже уменьшилась.

Она крошила на кусочки обжаренного ската. Под глазами у неё были мешки, того же цвета, что и масло.

— Что случилось? — спросил он. Он заказал копчёную курицу с персиковым чатни и поглощал её с невообразимой скоростью. — Всё отлично прижилось, всё в порядке.

Она отложила вилку.

— Этого мало, — сказала она, и он услышал в её голосе те самые нотки отчаяния, что и в самую первую встречу.

— У вас две вагины, и вам недостаточно? — прошипел он. Бородач за соседним столиком повернулся и изумлённо на них уставился.

— Поначалу все было отлично, — сказала она. — Мы занимались любовью по шесть раз в день. Он это обожал. Он просил меня ходить обнажённой весь день, чтобы смотреть на меня или трогать, когда захочет. Я устраивала для него представления, целые эротические шоу, со свечами и вибраторами, и однажды я делала это с двумя немецкими догами.

Доктор Арколио чуть не подавился.

— Ох, — всё, что он смог сказать.

По щекам Хелен сбегали слёзы.

— Я делала всё, но этого было мало. Всё мало. Теперь ему почти наплевать. Он говорит, что мы перепробовали всё возможное. На прошлой неделе мы поссорились, и он назвал меня уродкой.

Доктор Арколио накрыл её руку своей, пытаясь успокоить.

— Я чувствовал, что такое может случиться. Не так давно я разговаривал с подругой, она сексопатолог. Она сказала, что стоит только встать на этот путь игры с сексуальностью — стоит только попробовать садомазохизм, или проколоть соски, или же половые губы, или же ещё какие-то извращения, — и это становится одержимостью, удовлетворить которую невозможно. Это становится погоней за миражом крайних пределов удовольствия, которых не существует. Хороший секс — это когда вас удовлетворяет то, что у вас уже есть.

Он уселся поудобнее и старательно вытер рот салфеткой.

— Могу сделать вам коррекционную операцию на следующей неделе. Пятьдесят тысяч авансом, пятьдесят — после, ни одного шрама не останется.

Хелен нахмурилась.

— Где вы так быстро доноров найдёте?

— Простите? — спросил доктор Арколио. — Доноры вам больше не понадобятся. Мы просто удалим вторую вагину, и на этом всё.

— Доктор, кажется, мы друг друга не поняли, — сказала Хелен. — Я не хочу удалить вторую вагину. Я хочу ещё две.

Повисла долгая тишина. Доктор облизнул губы и выпил стакан воды, а потом снова облизнул губы.

— Как вы сказали, что вы хотите?

— Ещё две. Вы же можете это устроить, так? По одной в нижнюю часть каждой груди. Брэдли будет в восторге. Тогда я смогу принять по мужчине в каждую грудь, троих — внутрь, и ещё двоих — в рот, и Брэдли будет в полном восторге.

— Вы хотите, чтобы я трансплантировал вам вагины в грудь? Хелен, Господи, то, что я сделал — это уже очень высокие технологии. Я уже молчу о моральной и легальной сторонах дела. Но в этот раз я скажу вам нет. Ни за что. Вы можете отправить свои доказательства хоть в полицию, хоть куда, но нет. Вы меня не заставите. Ни в коем случае.

В этом году на рождество Брэдли пригласил шестерых друзей на мальчишник. Они съели приготовленные на гриле стейки, выпили четыре графина мартини, и потом, с гоготом и смехом, прошли в спальню, где их уже ждала Хелен, обнажённая и неподвижная.

Один лишь взгляд на неё заставил их замолчать. Они подходили, не веря своим глазам, и глазели, а она все так же лежала, выставив всё напоказ.

Двое, выпучив глаза в пьяном удивлении, оседлали её. Один был президентом бостонского депозитного банка. Второго Хелен не знала, но у него были имбирного цвета усы и имбирные волосы на бёдрах. Оба схватили её за соски — большим и указательным пальцами — и подняли её массивные груди, как поднимают крышки с блюд в дорогих ресторанах.

— Боже, — сказал президент депозитного банка. — Они настоящие. Мать твою, настоящие.

Хрюкая от возбуждения, эти двое вставили свои багровые члены глубоко во влажные отверстия, раскрывшиеся под сосками.

Они толкали члены глубоко в её грудь, в мягкую тёплую ткань, и скручивали её соски так, что она дрожала от боли.

Ещё двое запихались ей в рот, так что она едва дышала. Но какая разница? Брэдли кричал от наслаждения, Брэдли любил её, Брэдли её хотел. Теперь Брэдли никогда от неё не устанет, только не после этого. А даже если и устанет, она всегда найдёт новый способ принести ему наслаждение.

Он не устал от неё. Но и жить ему оставалось недолго. Двенадцатого сентября, два года спустя, Хелен проснулась и обнаружила, что Брэдли мёртв, а его холодная рука покоится на её первой вагине.

Его похоронили на территории их поместья, над Чарльз-ривер, согласно странным суевериям, что мёртвые все ещё могут видеть, или им не безразлично, где лежать.

Доктор Арколио пришёл к ним, пил шампанское, ел рыбу, артишоки и маленькие рёбрышки на мангале. Все говорили приглушёнными голосами. Все похороны Хелен

Эллис не снимала с себя чёрной вуали. Сейчас она удалилась в свои апартаменты и оставила семью и партнёров Брэдли наслаждаться его поминками без своего участия.

Вскоре, однако, доктор Арколио поднялся по гулкой мраморной лестнице и на цыпочках прошагал к её комнате. Он трижды постучал в дверь, пока не раздался её голос:

— Кто там? Уходите.

— Это Юджин Арколио. Могу я с вами поговорить?

Ответа не было, но после долгой паузы двери распахнулись и остались открытыми. Доктор счёл это за приглашение.