Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Знаешь, что я говорю себе? Этот забор будет нашим обручальным кольцом, он окружит дом, парк и наше счастье.»

Вечером того дня, когда я ходил смотреть забор, меня ожидал сюрприз.

— Я не буду сегодня к обеду, — объявила Ким.

— Почему?

— Что значит «почему»? Меня не будет дома, только и всего.

— С кем ты будешь?

— Какое это имеет значение? С одним человеком из нашего офиса.

— С Ланзером?

— Да, с Ланзером. Как ты догадался, дорогой? Боже, как она была хороша, когда совершала свой пчелиный танец перед зеркалом: шаг вперед, шаг назад, шаг в сторону, осматривая себя и добавляя последние штрихи к этой восхитительной картине — и все для Ланзера!

— Он, конечно, долго ждал тебя.

— Лучше поздно, чем никогда, не так ли? Она взяла сумочку и убедилась, что все нужные вещи на месте.

— Что ты будешь делать, дорогой? В холодильнике есть ветчина и немного пива. Мне надо лететь, я опаздываю.

Я впервые познал поцелуй неверной жены. Как будто черная муха села на подбородок. Потом Ким скользнула в лифт, словно в раскрытую постель.

Вернулась она в три часа ночи, слегка пьяная, сверкающая и ледяная одновременно.

— Ты спишь?

— Я не могу спать.

Ей потребовалось не меньше часа, чтобы раздеться и приготовиться ко сну. Все это время она напевала.

— Ты изменила мне? — спросил я, когда она наконец легла в постель.

— Я пыталась, дорогой, но мне не удалось…

— Что это значит?

— О, никаких анатомических подробностей. На самом деле мне это удалось. Спокойной ночи.

— Ты не могла подождать?

Уже засыпая, она издала невнятный звук, как будто спрашивая:

— Подождать чего?

Остаток ночи я провел, пытаясь убедить себя в том, что это не имеет для меня никакого значения. Все к лучшему, мой мальчик. Живи день за днем, как во время войны. Думай о чем-нибудь другом. Например о Терезе. Этот забор действительно хорош. 735 футов, нет — ярдов. Три фута на ярд. Это будет — трижды пять — пятнадцать, и один в уме.

Трижды три — девять, и один — десять, трижды семь — двадцать один, и один — двадцать два — 2250 футов. А сколько ее шагов?

Наутро я вновь привел мир в движение. Немного воздуха, немного воды. Немного физических упражнений. Немного виски. Кусок мяса — и вперед, с веселой песней. Улыбочку. Спасибо. Еще раз… Потом был ленч с Канавой.

— Это действительно крупное дело, Серж. Я хочу, чтобы ты знал.

— Весьма признателен.

— И мне бы хотелось включить тебя в игру… Секунду. Меня не интересуют твои личные проблемы. Послушай: Лакруа пустил в ход свои связи. И еще Дюсюрж. Понимаешь чем это пахнет?

Для наглядности он стал чертить вилкой скатерти. Девять пересекающихся треугольников, пять указывают вниз, четыре вверх. Внутри — четыре концентрических круга, в свою очередь содержащие квадрат с четырьмя замкнутыми устьями. Идеограмма. Мандала. Лабиринт, из которого Канава наконец нашел выход: путем разделения, выщепления, резкого изменения общественного мнения, молчаливых соглашений, умно построенных бесед и макиавеллиевых комбинаций — через два месяца появится на свет новая газета. И ему предложили стать редактором.

— А ты будешь редактором новостей. Нет, я не дам тебе говорить. Серж, послушай, это очень большие деньги. Видел бы ты, какие они подписали контракты на рекламу. — Он стал перечислять по пальцам. — Такой шанс бывает раз в жизни.

— Ты говорил об этом с Ким?

— Нет-нет, пока все полная тайна. Я боюсь говорить даже с самим собой.

— А может, вы вместе решили подцепить меня на такую удочку? — Ты идиот или только прикидываешься?

— И то и другое, — признался я.

В качестве подтверждения своих слов я достал их бумажника свое удостоверение журналиста, порвал его на четыре части и протянул обрывки Канаве. Это не произвело на него должного впечатления. Некоторое время он размышлял. Потом внезапно на меня обрушилась целая тирада:

— Почему ты считаешь себя лучше всех? Между прочим, есть и другие люди. С чего ты взял, что они глупее тебя?..

После этого оставалось только одно — напиться. Что мы и сделали.

Поздним вечером, когда я добрался до дома, у меня, должно быть, спьяну, возникла странная идея — заняться любовью с Ким.

Это было долгое и мучительное поражение. Только никаких сравнений, — говорил я себе и шарил во тьме в поисках волшебной страны. Вот как будто проблеск света… я устремился к нему и снова рухнул в пустоту… Потом попробовал еще… Думай — о той — стране — которая — не принадлежит — никому — которая — принадлежит — только нам — двоим — где ты — никогда — не был — прежде — и куда ты — никогда — не сможешь — вернуться — без Нее — думай — о той — божественной — прогулке — думай — лучше не думай…

Я считал, — хотя каждая вторая клетка моего измученного тела знала, сколь недостойно такое мнение, — что любовь с Ким — это всего лишь блестящий спектакль. Игра потных тел, игра поз и движений, взглядов, запахов, слов. У каждого из нас был свой острый клинок. Лезвие сверкало, звенело, наносило укол в нужном месте и тут же пряталось. Из нашего поединка, напоминавшего борьбу двух львят на солнечной лужайке, мы выходили изнуренные, иногда пораненные, но здоровые и счастливые — никто не может отрицать этого. И смеющиеся.

Но не сегодня. Ким не знала о моей неудаче — или, скорее, сделала вид, будто не знает. Она была серьезна и спокойна. И сегодня мы не смеялись. Две фигуры, распростертые на простыне. Вдруг она сказала:

— Серж… что если бы у нас был ребенок… Я ждал этого… На самом деле Ким однажды была беременной — через четыре месяца после нашего знакомства. Она спросила: «Что будем делать, Серж?» И я ответил: «Как хочешь, дорогая?» — «О, у нас еще много времени…» И мы больше не упоминали об этом. Я обнял ее.

— Дорогая, от этого ничего не изменилось бы. Мне кажется, мы… Мне кажется, нами движут<силы, которые нам не подвластны… Все, что происходит, где-то запрограммировано, а может, и нет, просто происходит — и все…

— Но если бы у нас был кто-то еще, если… Это не спасло бы нас. Я встал, чтобы зажечь сигарету, надеясь подрезать крылья ее безумию. Но не тут-то было.

Ким взяла зажигалку с ночного столика.

— Иди сюда… Послушай, Серж, давай подумаем вместе… Мы так часто говорили, что состаримся вместе. Ты помнишь? Мы всегда говорили:

— что бы не случилось…. Помнишь? Мы говорили, что у нас будет большой дом на юго-западе, двое или трое детей, старая кухарка…

— Зачем ты об этом?

— Но я не понимаю, что с нами случилось, просто не понимаю.

— С тобой тоже могло такое случиться.

— Не знаю, может быть… Но… Наверное, нет, дорогой. Правда, я думаю — нет.

— Что ты хочешь сказать? Что я один виноват? Я это знаю.

— Ты можешь вообразить, что будет со мной?

— Мир полон Ланзеров…

— Ублюдок!

— Не надо, Ким.

— Ублюдок, ты первый начинаешь, а потом говоришь: не надо.

— Ким, довольно.

На следующий день мы договорились пойти к адвокату. Я чувствовал себя не очень уверенно. Но Ким держалась превосходно, безукоризненно исполняя тщательно продуманную роль обманутой, но гордой супруги. Нам нечего было делить — никаких денег. Ответчиком считался я, и это она подавала на развод.

— Получается то же самое.

— Что? То, что вся вина лежит на мне?

— То, что я должна просить развода.

— Ну не мне же его просить.

— А что если я не стану?

— Ведь мы обо всем договорились!

— Итак! — сказал мэтр Селье, принимаясь за дело. Это был молодой человек с твердым как сталь взглядом, с золоченой оправой очков, короткой стрижкой и тонкими губами, постоянно кривившимися в явном пренебрежении. — Ваш супруг написал эти три письма. В них он выражает свое желание прекратить вашу совместную жизнь. Вам нужно лишь облечь это желание в форму ходатайства — и мы получим быстрое решение без лишних осложнений и взаимных обвинений; развод двух честных, благонамеренных людей, двух личностей, которые — м-м — уважают друг друга и которые — э-э…

24
{"b":"94149","o":1}