– Майя? Зайдите ко мне сегодня вечером перед уходом, пожалуйста.

У нее сразу потеплело на душе: значит, он о ней не забыл!

В пять часов она прошла в крохотную ванную комнату и быстро освежила свой макияж, потом попрощалась с мадам Мартин и, чувствуя себя ужасно привилегированной, вошла в салон. Намеренно ли он определил ее в мастерскую, чтобы она стала скромнее? Майя вошла в офис, и Стефания, оторвавшись от письменного стола, сказала:

– Я сообщу ему, что вы здесь. – После чего исчезла за дверью. Через несколько секунд она появилась и пригласила Майю в студию.

Студия располагалась в передней части здания; за высокими окнами, выходящими на шумную улицу, были узкие балконы. Помещение было завалено образчиками тканей. Рядом с Филиппом стояла мадемуазель Жозефина.

– Это моя ассистентка, Жозефина, – назвал ее, представляя их друг другу, Филипп. – Майя стажируется в мастерской, – сказал он той, словно они никогда не говорили о Майе.

Глядя ей прямо в глаза, Жозефина протянула грубую руку.

– Приветствую, – произнесла она безразличным тоном.

– Я надеюсь, что вы станете друзьями, – сказал Филипп не слишком уверенно.

Совсем непохоже, подумала Майя, ощущая волны враждебности, исходящие от Жозефины. Однако все равно, это хороший случай разглядеть ее поближе. Лицо, которое она внимательно изучала, было костлявым, застывшим, с правильными чертами. У мадемуазель Жозефины были такие же, как у Филиппа, темные глаза, но без того ощущения чуда, которое рождал его взгляд. У нее были узкие, поджатые губы, лицо блестело, словно натертое щеткой. Угловатое тело будто не имело ни грудей, ни каких-либо других округлостей.

– Как вам нравится работать в ателье? – спросила Жозефина. В ее беглом французском слышался легкий испанский акцент.

– Я никогда не умела хорошо шить. – Майя скорчила гримаску. – Мне больше хочется быть дизайнером, чем швеей.

– Здесь единственный дизайнер – Филипп Ру, – быстро сказала Жозефина. – И каждый должен научиться сначала просто шить, прежде чем даже взглянуть на дизайн. Ведь прежде, чем начать бегать, надо научиться ходить. Не так ли?

– Когда подойдет время работы над новой коллекцией, она присоединится к нам в студии и сделает несколько эскизов, – объяснил Филипп.

– С удовольствием! – быстро откликнулась Майя. Жозефина переключила свое внимание на образцы тканей.

– Я выбрала ту, – сказала она, указав на рулон бежевой шерсти, и с головой ушла в накладные.

Филипп улыбнулся Майе.

– В мастерской, конечно, не слишком весело, но там хорошие девушки, и это единственный способ овладеть мастерством…

– Единственный способ, – не оборачиваясь, повторила Жозефина.

Филипп коснулся ладони Майи кончиками теплых пальцев.

– Приходите ко мне, если у вас возникнут какие-то проблемы.

Когда он убрал свою руку, ей показалось, что ее оторвали от какого-то живительного источника силы. Она молча направилась к двери.

– Да, Майя, – окликнул он ее. – А вы делаете какие-то наброски дома, в уик-энды?

– Да, всегда.

– Вы можете приносить мне ваши рисунки каждую неделю. Мне хочется наблюдать за вашим ростом.

Майя покинула салон, чувствуя себя намного лучше. То, что сказала Жозефина, не имеет значения, говорила она себе. А то, что Филипп сказал ей своим взглядом, не было плодом ее воображения, не могло быть. Невозможно вообразить что-то столь явное, как это выражение его глаз.

Она долго бродила вдоль Сены в этот вечер, погруженная в раздумья. Придя домой, она надолго легла в горячую ванну, перед ее внутренним взором неотрывно стояло лицо Филиппа. Закинув руки за голову, она разглядывала себя в запотевшем зеркале, обращая внимание на линии своих грудей, их полноту. Они были молодыми и упругими. Майя дотронулась до розовых сосков, воображая, что бы она почувствовала, если бы их коснулся Филипп. Она представила, как они занимаются любовью, совсем иначе, чем тогда, когда Дэвид накинулся на нее. Филипп был бы нежным и чутким с ней. Но она знала, что в нем есть и что-то электризующее, животное. Это было видно по его чувственному рту и глазам. Впервые в жизни она обнаружила, что ей хочется, чтобы к ней прикоснулся мужчина – Филипп. Она легла спать, ощущая какую-то неудовлетворенность и незавершенность.

Палата высокой моды, профессиональный орган с большими претензиями и с маленькой властью, информировала Филиппа Ру, что в соответствии с составленным расписанием первый показ его новой коллекции прессе назначен на последнюю среду июля. Подготовку одежды они начали в начале июня.

Майя испытывала некоторый страх. Эта коллекция должна была определить ее положение в доме. Если он использует ее наброски хотя бы в качестве исходной точки, она будет чувствовать себя частью этого дома, а стало быть, и его самого.

Студия стала наполняться рулонами тканей, полученных от лучших текстильных фирм Европы. Филипп Ру должен был составить коллекцию примерно из пятидесяти предметов. Ход жизни в салоне изменился. Швеи перестали готовить одежду для частных клиентов и ожидали указаний Ру, чтобы начать каторжный труд по изготовлению опытных экземпляров одежды из холста. Она подгонялась и переделывалась на манекенщицах, а затем снова поступала в мастерскую, распарывалась на части и превращалась в выкройки. Эти выкройки были лишь второй стадией сложного процесса конструирования костюмов и пальто и магического перевоплощения.

Подбор ткани был самой ответственной частью работы. Филипп несколько раз вызывал Майю в студию, чтобы вместе с нею взглянуть на ткани. Тяжелые рулоны шерсти, саржи или твида были для него сырым материалом, а он относился к ним с уважением скульптора, приглядывающегося к мраморной глыбе.

– Почувствуй ее! – наставлял он Майю, прощупывая ткань. Она всегда была высшего качества, тонкая, мягкая, дорогая, до девяноста долларов за метр.

Майя постоянно делала наброски в своем альбоме. Иногда она оставляла его в студии. Однажды в полдень она вошла туда, чтобы что-то исправить, и увидела, как Филипп перелистывает альбом и внимательно разглядывает ее модели. Он поднял голову, когда она вошла, и почти виновато сказал:

– Это интересно, Майя. – Потом передал ей альбом и добавил: – Я привык отталкиваться от эскизов, сделанных другими людьми. Иногда я даже вижу в них то, чего вы и не собирались сказать. – Он мягко дотронулся до ее руки: – Может быть, вы сможете помочь нам в студии, когда мы начнем более интенсивно работать над коллекцией?

О, вырваться из мастерской с ее надоевшим шитьем и бессмысленной болтовней девушек! Она постаралась, чтобы в ее глазах отразился энтузиазм. Дома она не делала ничего, кроме того, что набрасывала и перерисовывала свои модели.

Через неделю она взяла стопу рисунков, чтобы показать ему. Во вторник он вызвал ее из мастерской, и все девушки глядели ей вслед и судачили, когда она выходила. Он привел ее в маленькую кладовку в конце коридора. Комната была освобождена от полок и шкафов, а вместо них поставлены стол и стул.

– Это будет ваша собственная комната. Здесь вы будете рисовать, – торжественно сказал Филипп. – Но вы должны все время держать дверь закрытой, чтобы клиенты, приходящие на примерку, не могли вас видеть.

Она оглядела крохотное пространство, тесное, словно встроенный платяной шкаф, и на мгновение ощутила панику от мысли, что ее могут здесь запереть. Он будто уловил ее мысль и быстро пообещал:

– Большую часть времени вы будете проводить вместе с нами в студии.

Теперь она приобрела право пользоваться парадной лестницей и по утрам получать отрывистое «Бонжур!» от мадемуазель Жозефины. Это ее приветствие звучало почти как «Пошла к черту!»

Каждый раз, приходя в студию, прежде чем тихо занять место в своем закутке, Майя окидывала взглядом доску с объявлениями, на которую Филипп приколол кнопками некоторые ее рисунки. Случалось, что он прикреплял к ним кусочки тканей. Однажды она заметила, что он вырвал из блокнота для набросков, который она ему показывала, несколько рисунков, не спросив ее. Означало ли это, что он в самом деле собирался пустить их в ход? Спросить об этом она не осмелилась. Когда Филипп работал, атмосфера в студии была благоговейной, царила тишина.