– Подожди! – Маккензи отпрянула назад. – Подожди, Эдди, – прошептала она, – давай сегодня ночью воплотим в явь наши фантазии. Давай сделаем друг с другом все, о чем мы когда-либо мечтали! Меня никогда всю не облизывал мужчина. И я сама никогда не делала этого ни с кем! Я хочу сегодня ночью сделать это с тобой!..

Он хрипло простонал ей в ухо:

– Все, что ты сделаешь со мной, я сделаю с тобой!

Она заставила себя оторваться от него и привела в порядок платье. Потом подкатила столик с шампанским, взбила несколько подушек на софе и подтолкнула его, чтобы он сел.

– О бэби, – сказала Маккензи, – я так хочу, чтобы ты обнимал меня и любил всю ночь…

Он откупорил шампанское, и они смотрели друг на друга с любовью и нескрываемым вожделением. Маккензи с жадностью выпила целый бокал, провозгласив перед этим: «За нас!». Эд глядел на нее с очень серьезным выражением лица, почти гипнотизируя, и она нашла его невыносимо сексуальным. Потом она заново наполнила бокалы.

Он позволил ей раздеть себя. Его тело было таким же крепким, загорелым и покрытым волосами, каким она его запомнила в тот полдень в офисе Эда. Он раздел ее, и она задрожала, когда он стал изучать ее тело. Она еще носила отметины после рождения Джордана и стала старше, но когда Эд начал покрывать ее частыми поцелуями, она расслабилась в чудесном осознании, что волшебство и магнетизм по-прежнему сохранились между ними.

Маккензи склонилась над ним, ее язык находил самые чувствительные места на его теле. В нем не было ничего, что могло бы отвратить ее. Она знала его вкус, его запах, ощущение от прикосновения к нему. Его язык был так же занят, как и ее. Он лизал ее плечи, шею, подбородок, проникал в уши. А она водила языком по его спине, рукам, бедрам. Прикосновение к его нежному паху вызвало в ней такое острое удовольствие, что она едва не кончила. Его тело вызывало в ней почти первобытное чувство. Когда, наконец, она накрыла ртом член, теребя языком его гордую твердость, он раздвинул ей ноги и погрузил между них свое лицо. Маккензи почувствовала, как его язык проник внутрь нее, а нос прижался к клитору, и ей захотелось кричать от этого ощущения. Все расплавляющая нервная дрожь охватила ее, заставила тело выгнуться дугой, все откровеннее предлагая себя ему. Потом она ощутила, что слишком отделилась от него, и сменила позу, чтобы вновь вернуться в его объятия и прижаться губами к его рту.

– Я забыла, как хорошо, когда ты просто целуешь меня, – сказала она, – я никогда не могла насытиться твоими поцелуями…

Эд засмеялся, теснее прижал ее к себе, их обнаженные тела прильнули друг к другу. Его руки были внизу, под ее бедрами, кончиками пальцев он вошел в нее, горяча и возбуждая. Когда пальцы проникли совсем глубоко внутрь, он наклонил голову и стал нежно прихватывать зубами самый чувствительный кусочек ее тела, и сразу по ней разлилась волна сексуального наслаждения; она испытала свой первый ливневый оргазм. Она сжала в руке, лаская пальцами, его пульсирующий член, достигший теперь своих максимальных размеров. Маккензи смочила слюной кончики своих пальцев и начала медленно массировать головку его члена, от чего Эд задрожал. Он продолжал покусывать ее, и каждый раз она ощущала рукой, как возрастает его желание. Это усилило и ее желание, и вот уже она подтолкнула его, и он вытянулся на ней во весь рост.

– Эдди, я с ума сойду, если ты не войдешь в меня… немедленно… О дорогой, войди в меня… пожалуйста, войди в меня…

Она прихватила зубами мочку его уха, когда он медленно вдавил себя в ее глубины. Тогда она сомкнула на нем ноги и стала с наслаждением помогать ему движениями своего тела. Он был в ней такой возбужденный, такой твердый, такой большой. Ее ответный спазм, даже не зависимый от его движения, вызвал в ней вздох изумления. Он почувствовал, как в его чреслах стала нарастать пульсация, пока, наконец, все его существо не взорвалось в наслаждении. Семя вырвалось из его члена с вулканической энергией, сопровождаемой невероятной вспышкой сексуального чувства. Он вцепился в ее плечи, вжался лицом в ее шею, а потом с трудом оторвался, чтобы взглянуть на нее. Маккензи, ощутив, что произошло внутри нее, почувствовала еще одну – более сильную – волну страсти, накатившую словно в штормовом море на предыдущую волну. Это поглотило ее, захлестнуло с головой, в то время как Эд бился на ней, кричал что-то над ухом от переполнявшего его наслаждения. Ощущение было столь велико, что Маккензи почувствовала, как оно воплотилось в нечто большее – буквально превратилось в любовь. Стало любовью. К нему.

– Ты меня любишь? Ты меня любишь? – вскричала она, вцепившись изо всех сил в его густые волосы.

Эд скосил глаза, его лицо исказилось, брови поднялись, наконец он посмотрел на нее и кивнул.

– Да! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Черт побери! Я и ненавижу тебя, но ты люби меня!

Маккензи смеялась и плакала, потому что знала, что он имеет в виду. Она хотела прильнуть к нему каждым дюймом тела, чтобы их тела сплавились, слились в одно целое. Она обвила его ноги своими, впилась губами в его губы, так что стало единым их дыхание. Теперь она была одним целым с Эдди. Они стали парой…

Декабрьский номер «Дивайн» был готов к печати в конце августа. Это был последний номер Корал. Она подвела итоги шестидесятых годов десятиполосной ретроспективой моды за десятилетие. Этот номер станет достоянием коллекционеров.

Через несколько дней Корал освободила кабинет от своих личных вещей. Сняла шкуру зебры со своего большого кресла у письменного стола. Несколько бывших коллег прислали ей букеты цветов. Никаких планов на будущее она не афишировала. Донна в этот день тактично удалилась на какую-то местную съемку в Чайнатаун. Корал делала жизнерадостное лицо, упаковывая туалетные принадлежности, перчатки и прочее в плетеные корзинки, чтобы отправить их к себе на квартиру. Вирджиния сидела в примыкающей комнате и хныкала.

– Пожалуйста, Вирджиния, не надо, – сказала Корал, положив руки ей на плечи. – Уже через секунду я найду новую сказочную работу. Я включу тебя в пакет своих условий. Вскоре мы снова будем работать вместе.

Вирджиния подняла свое искаженное, залитое слезами лицо:

– Мы будем работать вместе? Вы пошлете за мной? Мне невозможно работать с миссис Брукс. Я чувствую себя сегодня ужасно, я вряд ли смогу работать. Хотите я приготовлю чашку кофе, или чай?

– Не надо, дорогая, – ответила Корал и отвернулась, губы ее неожиданно задрожали.

Она в полдень виделась с Ллойдом в его кабинете.

– Adieu,[38] – сказала она и легко поцеловала его в щеку. Сказать «до свидания» было бы неверно…

– Корал, – он попытался проглотить комок, возникший в горле, – я… я чувствую себя не в своей тарелке из-за всего этого. Ты не согласишься пообедать со мной? Я с радостью оплачу пребывание в санатории, если это может помочь, а?

– Я буду слишком занята, чтобы принять это предложение, – ответила она, сделав отрицательный жест. – Храни тебя Бог, Ллойд, – сказала она, пожав ему руку. – Au revoir![39] Мы обречены сталкиваться друг с другом. Я надеюсь, что часто.

Ее глаза были сухими, взгляд суровым, но она поспешно вышла из кабинета, словно опасалась, что разрыдается.

В обеденный перерыв все сотрудники собрались в ее комнате, ее целовали, обнимали, желали всего хорошего. Корал почувствовала, что с трудом сдерживает себя, чтобы не расплакаться.

Когда Донна Брукс после обеденного перерыва вернулась в офис, то застала своего мужа сидящим в глубокой задумчивости.

– Она выглядела такой печальной, такой незащищенной, – сказал он Донне. – Ты уверена, что нельзя было уговорить ее остаться редактором-консультантом или кем-то в этом роде?

– Она сказала мне, чтобы я подтерла задницу этим предложением, – ответила Донна, чмокнув его в щеку. – Не печалься о Корал, дорогой. Она выживет!

Донна ушла раньше, чтобы в своем городском доме подготовиться к большому гала-обеду, которым намеревалась отметить свое блестящее продвижение в издательском мире, связанном с модой. Она пригласила Говарда Остина и еще несколько человек из специализированной прессы. Придут все. И Корал тоже будет праздновать обретение свободы, разделяя бутылку вина с Колином Бомоном и стараясь не плакать.