— Видишь? Они уже помирились, — сказал Данил, вдруг оказавшись за моей спиной и побудивший меня возобновить шаг. — Почему мы так не можем, Градова?

— Потому что ты придурок, Громов, — едва выпалила я, толкая дверь на выход.

*****

Это было почти месяц назад.

Я ничего не слышала от Данила со дня его рождения. Но с тех пор, как мы встретились в книжном магазине, он продолжал звонить мне снова и снова. Я позволяла ему это, но не ответила на ни один из звонков.

И с тех же пор Ксюша стала что-то подозревать.

Она еще в пиццерии заметила мелькнувшую фамилию Данила на моем телефоне. И хотя я просила ее никому, даже Ульяне, не рассказывать ни о его звонке, ни о моей встрече с Громовым в книжном, я знала — она понимает, что нас с Данилом что-то связывает. Но у нее хватило ума не расспрашивать об этом.

— Мы приехали, — сказала я ему, припарковав машину у обочины. — Вылезай.

Громов взглянул на меня с задумчивым выражением лица. Он барабанил пальцами по колену, его кольца тихонько позвякивали, ударяясь друг о друга. Этот звук должен был успокаивать, но в текущей ситуации он лишь раздражал.

Он меня вообще слышал?

Пока он не торопился покидать моей машины, я не могла спокойно сидеть на месте. Поэтому мой взгляд стал метаться по зеркалам.

Глеб был чрезмерно строг со мной после званого ужина у Кравцовых и даже приставил ко мне телохранителя, прежде чем уехать обратно в Японию. Какое-то время я даже не могла сама водить машину до универа и обратно, пока на прошлой неделе я не позвонила Глебу и не сказала, что не смогу гулять с Ксюшей, если буду постоянно находиться под присмотром его охраны. Поэтому Глеб сжалился и отдал приказ телохранителю присматривать за мной издалека.

А поскольку Диану нанял, как оказалось, мой брат, а не моя мать, я больше не могла вести себя свободно и в ее присутствии тоже.

Я была окружена со всех сторон. Я чувствовала себя заточенной в замке, окруженном рвом, через который мне было никак не перебраться.

Я даже не могла отвечать на звонки Аглаи, что ежедневно засыпала меня сообщениями, спрашивая, почему я не звоню и не отвечаю ей в последнее время. А я просто не хотела проблем для нее, которых она могла получить из-за продолжения общения со мной.

— Ты очень странно себя ведешь, — протянул Данил.

— Заткнись, — пробормотала я.

— Ты от кого-то скрываешься? Кроме меня?

Шумно вздохнув, я повернулась к нему.

— Ты не в себе, — отозвалась я и добавила: — Просто убирайся, Громов.

И тут я увидел ее.

Машину.

Машина моего телохранителя.

Она подбиралась всё ближе и ближе, достигая опасной границы.

— Ты побледнела, — Данил обхватил мое лицо рукой и повернул к себе. — Что случилось?

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Уходи.

В мгновение ока его лицо ожесточилось. А затем, казалось, он что-то для себя решил, потому что, прежде чем выйти из машины, он выхватил ключи из зажигания.

— Эй! — только и успела крикнуть я, как он уже обогнул капот и открыл дверь с моей стороны.

— Выходи, — в неоспоримо приказном тоне выпалил Громов.

— Нет…

Но ему не было дела до моего слабого сопротивления, когда он схватил меня за руку и силой вытащил наружу. Он потащил меня к пассажирской стороне, открыл дверь и буквально затолкал на сиденье.

У меня не было выбора, я не хотела устраивать сцену, потому как машина моего телохранителя неотвратимо приближалась к нам, вместе с моей погибелью. Именно по этой причине я помалкивала и покорно мирилась с происходящим, видя как Громов устраивался за рулем моей машины.

Он выглядел как никогда прежде мрачным, сердитым, разозленным. Но я не могла подумать об этом, по мое сердце всё еще бешено билось в груди. Нельзя было допустить, чтобы меня увидели с Громовым. Глебу бы это не понравилось…

С диким ревом двигателя Данил погнал машину куда-то прочь от этого места. Мне лишь осталось схватиться за ручку двери, чтобы удержаться на месте, когда он резко свернул за угол.

А спустя еще несколько поворотов, когда я решилась посмотреть назад и не увидела машины моего телохранителя на хвосте, меня с головой захлестнуло облегчение.

— Что это, блять, было?

Я повернулась, чтобы посмотреть на Громова, выныривая из прострации.

— Что? — проблеяла я не своим голосом.

— Чего ты так испугалась? — спросил он, подобно выстрелу в упор.

Мои губы раскрылись, чтобы ответить, но из них не вырвалось ни звука.

Я не смогла. Не знала, что ответить.

Он заехал в ближайший двор и заглушил мотор.

— Это он? — спросил Данил, прежде шумно выдохнув. — Это был Глеб, да?

Сжав руки в кулаки, я покачала головой и отчасти не соврала, за рулем ведь был не мой брат.

— Градова, не смей мне врать. Я знаю это выражение твоего лица. И единственный человек, который мог его вызвать, — это твой ублюдок брат.

И он был прав. Данил хорошо знал меня, даже если я больше не была частью его жизни, как и он частью моей…

— Не лезь не в свое дело, — холодно ответила я, глядя ему прямо в глаза, стараясь быть сильной и храброй.

И тут, к моему шоку, Громов подался вперед, обхватив рукой мою шею сзади.

— Не отталкивай меня, — нежно прошептал он. — Ты все время отталкиваешь меня, Таня, — я затаила дыхание, а он продолжил тем же мягким голосом: — Ты знаешь, как с тобой трудно? Но даже несмотря на это я ловлю себя на том, чтохочу от тебя большего. Жалко, правда?

Нет. Он не был жалким. Он никогда не был жалким для меня.

Не дав мне возможности ответить, он продолжил говорить:

— Ты никогда не говорила, что любишь меня, — сказал он грустным голосом, от которого у меня защемило сердце. — Ксюша сказала мне, что любит Лешу, но девушка, которую люблю я, мне этого ни разу не сказала. Ни разу.

Я не знала, что ответить.

Что я могла сказать, если Глеб всё уже решил за меня…

— У меня сейчас столько дел, с которыми нужно разобраться. Проблемы Влада, депрессия Леши, вспыльчивость Черепа… не говоря уже о том, что в моей семье творится черт знает что. Я всё свое время пытаюсь разобраться со всем этим. Но даже когда я занят, я постоянно думаю о тебе, Таня. Я думал о том, как я с тобой обошелся. И ты была права. Я не смог поставить тебя на первое место, хотя должен был. Так что, возможно, ты и права, что бросила меня.

Он притянул меня ближе, обеими руками обхватив мою шею.

— Но я не хочу, чтобы ты меня ненавидела, — умолял он.

У меня запершило в горле от захлестнувших чувств.

— Данил… — прошептала я.

— Я никогда не хотел, чтобы ты меня ненавидела.

— Я не ненавижу тебя, Данил, — призналась я, хотядля общего блага стоило бы соврать.

— Тогда позволь мне помочь, — горячо выпалил он. — Позволь мне помочь тебе. Позволь мне сделать для тебя хотя бы это. Позволь мне всё исправить.

Я не могла сейчас заплакать. Только не перед ним. Я себе запретила это.

Даже если бы меня стали душить непролитые слезы — я бы не заплакала.

Слезы — это признак бессилия. Признак чувств, которых я не должна была показывать, заперев их глубоко в себе, в самом потайном уголке своей души.

Убрав его руки от себя, я лишь покачала головой.

— Ты не можешь мне помочь, Данил.

— Я могу хотя бы попытаться.

— Ты ничего не можешь сделать, — упрямо стояла на своем.

— Я могу защитить тебя! — сердито бросил он. — Я могу защитить тебя даже от Глеба.

С меня было достаточно. Хватит. Я больше не могла сдерживать себя. Я была на грани собственных сил. Если он продолжит говорить, мой контроль рухнет.

— Мне не нужна твоя защита, — твердо отрезала я, смотря ему прямо в глаза. — И мне не нужен ты.

Его глаза вспыхнули.

Несколько неимоверно долгих секунду, казавшихся вечностью, он буравил меня ненавистным взглядом, а затем открыл дверь со своей стороны.

— Скажи честно — ты плакала, когда рассталась со мной? — в сердцах выпалил он, прежде чем выйти вместе с моей душой. — Ты хотя бы любила меня? — спросил он и мое сердце сжалось от горького презрения в его взгляд. — Потому что глядя на тебя сейчас, я могу сделать вывод, что нет — не плакала, и нет — не любила…