Сантьяго и солдат перекинулись еще парой слов, после чего губернатор посмотрел на Мэтью так, как смотрят на грызуна, прежде чем раздавить его.

Мэтью прочистил горло. Его первые слова прозвучали, как грубая мешанина, в которой невозможно было распознать какой-либо из человеческих языков.

— Откуда это взялось? — спросил он.

— Один из твоих… соотечественников, — то высокое пугало, — прятал это под плащом. И не слишком хорошо прятал. Его подмышка оказалась глубокой, но не бездонной.

Мэтью стиснул зубы. Кардинал Блэк! Этот сатанинский прихвостень погубил их всех!

— Что вы сделали с книгой? — спросил Мэтью у Профессора Фэлла, еще когда первый пушечный выстрел прогремел со стен Альгеро и вздыбил море у самого носа «Тритона».

— Я спрятал ее на самом виду на книжной полке в моей каюте. Когда они поднимутся на борт, они ее попросту не заметят. Она никого не заинтересует, — ответил тогда Фэлл. Мэтью подумал, что стоило бы как можно скорее бросить эту проклятущую книгу за борт, но отчего-то промолчал. Отвернувшись от Профессора, Мэтью чуть не столкнулся с отвратительным Кардиналом Блэком, стоявшим прямо за его спиной.

Мэтью мысленно выругался. Должно быть, Блэк пробрался в каюту Профессора, подслушав их разговор. Он стянул книгу и попытался укрыть ее у себя. Интересно, он сам до этого додумался, или ему подсказал демон, которого он звал Доминусом? Мэтью не раз задумывался, был ли он реальным существом.

Нет, конечно же нет.

Так или иначе, Блэк, надо думать, решил, что, как только испанцы взойдут на корабль, они конфискуют или сожгут все, что есть на борту. В том числе книги. Мэтью разделял нежность к книгам, но… черт бы побрал этого худощавого пьяницу!

Сантьяго закрыл «Малый Ключ», отодвинул его от себя и потер руки друг о друга, словно желая их очистить.

— Не мог бы ты объяснить, что на вашем борту делала книга, из-за которой вас всех могут повесить в течение ближайших суток?

Что мог сказать Мэтью?

Слова вновь вырвались из его горла раньше, чем он успел их обдумать.

— Но я ведь все еще получу свой предсмертный ужин?

***

И вот, с того дня минуло три месяца. Мэтью Корбетт шел по кладбищу по направлению к мужчине, приклонившему колени перед простым деревянным крестом на могиле. Тень Мэтью упала на место упокоения, где уже начала пробиваться новая трава. Захоронение находилось достаточно близко к лимонным деревьям, чтобы любой, кто окажется здесь, мог почувствовать цитрусовый аромат.

Завидев Мэтью, седобородый и седовласый Урия Холлоуэй прекратил свои молитвы.

— Добрый день, — поздоровался Мэтью. Он заметил свежие цветы, лежащие на могиле.

Холлоуэй, которого на Голгофе знали под именем Фрателло — ближайшего помощника и самого преданного защитника короля Фавора, — кивнул и тут же снова перевел взгляд на надгробие.

— Я видел вас здесь, — сказал Мэтью. В этом заявлении не было необходимости, но он отчего-то посчитал это важным.

— Что ж, значит, вы меня видели.

— Я много раз видел вас здесь после похорон. Вы часто приносите ему цветы, не так ли?  

— Вас это удивляет?  

— Нет. Вы были верны ему при жизни и будете верны в…  

— О, замолчите! — прорычал Холлоуэй, и его жилистое старческое тело с трудом поднялось, опираясь на надгробие короля Фавора. Он не мог похвастаться внушительным ростом, но даже при своих пяти футах и трех дюймах он и в столь преклонном возрасте казался уличным драчуном, который мог броситься на Мэтью с голыми кулаками.

Мэтью не раз думал, что в свои молодые годы Холлоуэй мог бы запросто поставить синяк под глазом Хадсону Грейтхаузу или даже выбить ему пару зубов.

— Приберегите свои фальшивые чувства для тех, кто вам верит, — сказал Холлоуэй, чуть не плюнув Мэтью в лицо.

— Они не фальшивые.

— Значит, вы обманываете даже самого себя! С дороги! — Он протолкнулся мимо Мэтью и направился вверх по холму обратно к тюрьме. Он был одет так же, как и Мэтью: в легкую рубашку и коричневые бриджи, подходящие для жаркого климата. С первого же момента их встречи на Сардинии Холлоуэй, казалось, всегда был раздражен.

Пока Мэтью думал об этом, Холлоуэй остановился, развернулся на полпути и снова направился в его сторону. Маленький человек замер на самой границе с тенью нью-йоркского решателя проблем.

— Скажите мне, что хорошего было в решении Фавора! — потребовал он. — У нас была жизнь на Голгофе! У нас были дома! Что у нас есть сейчас? — Он указал на желтое каменное строение, похожее на замок, на вершине холма. — Мы променяли Голгофу на это? И не притворяйтесь, что не понимаете, почему Фавор умер! Его убило горе после того, как этот проклятый губернатор убедил нас покинуть наш прекрасный остров! Я хотел остаться, как и многие другие. Но нет! Из-за вас и этого испанского павлина Фавор сдался! Ради чего?! Вы же такой умный, так скажите мне!

— Он сдался, — спокойно сказал Мэтью, — ради истины. Да, он был прекрасным человеком. Но он не стал бы лучше, если б отказался покинуть остров. Тамошняя жизнь была фантазией. К тому же, очень опасной.

— Это вы так думаете.

— Разве вы не понимаете, что он освободил всех? Включая вас. А также, что немаловажно, положил конец этому фарсу с жертвоприношениями несуществующему монстру, который жил только в его искаженном сознании.

— Освободил всех? — Холлоуэй резко рассмеялся. — О да! Мы все были освобождены, чтобы стать пленниками испанцев! Кстати, как продвигается плетение корзин у вас?

Услышав это, Мэтью пришлось подавить собственный резкий смешок, потому что все, кто мог работать на Голгофе, — сапожники, фермеры, рыбаки, коневоды, швеи, плотники, виноделы — получили работу по своим способностям. Но, как оказалось, единственное, что подходило Мэтью на Сардинии, — это плетение корзин в гавани по несколько часов каждое утро вместе с группой пожилых мужчин и женщин. Здесь не было особого спроса на умных решателей проблем.

— В данный момент мы все пленники, — ответил Мэтью, хотя многие уже нашли себе жилье, а те, кто остался в старой средневековой тюрьме, могли приходить и уходить, когда им вздумается.

На самом деле камеры были не так уж плохи: их никогда не запирали, там не было охранников, а соломенные настилы на койках были лучше, чем твердый каменный пол. Кроме того, местная еда была вкусной, если за нее платили, и именно поэтому Мэтью согласился на работу у корзинщиков.

— Мы не будем здесь вечно, — добавил он. — Сантьяго говорил мне, что никто из нас не стоит ни выкупа, ни расстрела, так что это лишь вопрос времени, когда тех, кто захочет уйти, передадут итальянцам.

Холлоуэй хмыкнул.

— И сколько лет пройдет, прежде чем это случится? Вы молоды. — Он указал на могилу короля Фавора. — Скоро и я упокоюсь рядом с ним. Возможно, так суждено. Я не вижу своей судьбы в Англии, я всегда был под опекой моря, так что… — он пожал плечами. — Судьба — непостоянная штука, — сказал он.

Холлоуэй уже развернулся, чтобы подняться обратно на холм, однако Мэтью остановил его.

— Одну минуту, пожалуйста! Я хотел кое-что у вас спросить. Я спрашивал об этом Фавора, но он не смог мне ответить. Возможно, сможете вы. Вы не знаете, почему Маккавей ДеКей вошел в часовню и выпил яд?

Прошло несколько мгновений, прежде чем Холлоуэй ответил. Он посмотрел на солнце, прищурившись, а затем снова на Мэтью.

— Может, и знаю. Он спросил меня, кто вытянул красную ракушку. Я сказал ему, что это была одна из швей. Вы знаете, он благосклонно смотрел на ту девушку с ребенком… на швею Апаулину и Таури.

Мэтью кивнул. Вытащить красную ракушку было главным условием церемонии, в которой выбирали жертву для так называемого голгофского чудовища. Молодая женщина Апаулина теперь работала швеей в городе и уже заработала на хороший домик для себя и ребенка.