— Ракушку вытащила Апаулина?
Холлоуэй снова замолчал. Как ни странно, он стыдливо опустил взгляд в землю.
— Мне не нравился этот человек. Или… скорее… Фрателло не любил его, потому что… Фрателло не любил многих, кто, по его мнению, угрожал существующему порядку вещей. Я сказал ему это, чтобы помучить его, так как предполагал, что он уедет со всеми вами. — Он тяжело вздохнул. — Нет, это была не Апаулина. Это была даже не швея. — Он поднял взгляд и покривил губы. — Это был фермер, даже старше меня.
— Значит, — сказал Мэтью, — он выпил яд, думая, что спасает Апаулину?
— Полагаю, что так.
Мэтью вспомнил свой последний разговор с ДеКеем. Этот человек носил роскошную маску, чтобы прикрыть уродство своего лица. В последний день, когда они увиделись, он сказал: «Я не могу оставить Дженни. Только не теперь, когда я снова нашел ее! Вы понимаете?»
Мэтью понятия не имел, кто такая Дженни и кем она была для ДеКея. Но он почти точно знал, что человек с прекрасной маской на уродливом лице обрел своего рода покой. ДеКей верил, что спасает чужую жизнь ценой своей собственной.
— Не вините себя, — сказал Мэтью.
Старик Фрателло посмотрел на него язвительно.
— Я и не думал.
Он развернулся и снова зашагал к тюрьме. Мэтью больше не стал его задерживать. Он отогнал от себя мысль, что может провести здесь, в этом плену, долгие годы, пока испанцы не решат, что с ним делать. От одной этой гипотезы Мэтью терял почву под ногами. Возможно, когда он вернется в Нью-Йорк, Берри будет уже замужней дамой… если он вообще вернется. Не может же она ждать его вечно. А Эштон МакКеггерс рано или поздно может убедить ее, что он подходит ей гораздо больше, чем вечно скитающийся жених.
Когда Холлоуэй отдалился, Мэтью побрел вперед. Однако он остановился, услышав, как внизу звонит колокол в гавани. Посмотрев на море, он увидел трехмачтовый корабль под желто-красным испанским военно-морским флагом. Похоже, к Сантьяго прибывал некий важный гость. Мэтью надеялся, что губернатора не собираются отозвать, чтобы назначить другого правителя. Сантьяго был суровым, но казался справедливым наместником своего королевства.
Мэтью занимали и другие мысли. Его беспокойство касалось человека, гораздо более близкого ему, нежели Сантьяго или его таинственный гость. Мэтью повернулся в противоположную от гавани сторону и продолжил подниматься по холму, чтобы встретиться с хрупким и немощным человеком, который боялся прикасаться к мечу. Этого человека звали Хадсон Грейтхауз.
Глава вторая
— Buenos dias, Matthew. ¿Como estas?[14]
— Estoy bien, profesor. ¿Y tu?[15]
— ¡Muy emocionado! Creo que he descubierto…[16]
Мэтью поднял руку, останавливая поток речи на чужом языке.
— Профессор, пожалуйста, говорите по-английски. Я не владею испанским так же хорошо, как вы.
— Ах! — Профессор Дантон Идрис Фэлл кивнул. На его смуглом лице, ставшем еще темнее за счет длительной работы на солнце, появилась улыбка. За овальными стеклами очков поблескивали совиные глаза. Сейчас они казались почти золотистыми, хотя обыкновенно Мэтью помнил их дымчато-янтарными. Мэтью подумал, что сейчас Профессор выглядит намного живее, чем на Голгофе, где он казался угрюмым немощным стариком. На нем была широкополая соломенная шляпа для защиты от палящего солнца. Белые облака волос под ней распускались, словно совиные крылья.
— Прости, я забылся. Но, согласись, испанский — очень мелодичный язык. Никогда не думал, что скажу это.
Мэтью тоже не думал об этом. Однако одним из условий их проживания в Альгеро было то, что здесь командовали испанские военные. Испанцы жили здесь на протяжении многих поколений и, пусть в некоторых регионах говорили по-итальянски, преимущественно здесь был в ходу язык конкистадоров, поэтому в эти три месяца Мэтью озаботился тем, чтобы выучить как можно больше слов на чужих языках.
Профессор Фэлл приплачивал очень миловидной молодой женщине, работавшей в таверне «Премьер Лансеро» недалеко от городской площади, чтобы она научила его говорить по-испански. Это оказалось довольно просто, учитывая, что женщина неплохо говорила по-английски.
Профессор застал Мэтью и поймал его для разговорной практики как раз в тот момент, когда нью-йоркский решатель проблем собирался пройти под каменной аркой во внутренний двор, где несколько каменных ступенек вели к месту его назначения. Профессор нес с собой свое обычное «снаряжение»: небольшой мольберт и кожаную сумку с бумагами, ручками, чернильницами, кистями и маленькими стаканчиками с акварелью. Фэлл был чисто выбрит. Он, как и Мэтью, имел неограниченный доступ к мылу, бритве и воде из тюремного колодца.
— Я говорил, — милостиво кивнул он, — что очень взволнован, потому что, кажется… нет, я даже уверен, что открыл новый вид гиппокампуса. Я прежде ни разу не видел такого и не читал о нем ни в одном журнале о морских обитателях! Вчера я обнаружил двоих в небольшом приливном бассейне, но было уже темно, и у меня не было времени зарисовать их, как следует. Надеюсь, сегодня я снова найду их и смогу выполнить свою работу, как подобает.
— Превосходно, — сказал Мэтью. — Но… что такое гиппокампус?
— Морской конек, мой мальчик! Чудо природы!
Мэтью помнил, как его самого привязали к такому «чуду природы» и столкнули с балкона в море на Острове Маятника[17]. К счастью, это осталось далеко в прошлом.
— Рад за вас и за ваше открытие, — сказал он.
— Тебе нужно будет как-нибудь сходить со мной к морю! Я нашел фантастическое гнездо морских ежей! Поверь, там есть, чем похвастаться!
Мэтью лишний раз убедился, что Профессор Фэлл полностью восстановился от того истощения, что постигло его на Голгофе. Теперь он по-настоящему наслаждался жизнью.
— Я с удовольствием с вами туда схожу.
— О, замечательно, замечательно! Ну, я пойду, у меня еще много дел… — Он оборвался на полуслове, и веселье выветрилось с его лица. Он опустил голос до еле-слышного полушепота и спросил: — Как продвигается твоя работа… с ним?
— Пока без изменений. Но это мой вердикт только на сегодня.
— Да, только на сегодня, — повторил Фэлл. — Знаешь, я ведь проникся некоторой симпатией к этому здоровяку. Я хочу сказать… пожелай ему от меня всего наилучшего. Я надеюсь, однажды он станет прежним.
— Честно говоря, — признался Мэтью, — я не думаю, что это когда-нибудь произойдет.
Профессор хмыкнул, и стало ясно, что разговор зашел в тупик.
— Что ж… тогда просто передай ему от меня привет, — сказал Фэлл и зашагал по каменистой дороге, спускавшейся с холма мимо кладбища в город к его любимым местам для исследования у береговой линии. Некоторое время Мэтью смотрел ему вслед. Профессор представлял собой худую фигуру в соломенной шляпе, мешковатых коричневых брюках и свободной белой рубашке, с мольбертом в руках и сумкой с сокровищами, перекинутой через плечо. Он выглядел как бодрый старик, отправившийся на поиски приключений.
Внезапно Мэтью словно поразило громом. Он вытянулся, как струна. Мой мальчик. Неужели Фэлл действительно обратился к нему… с чем? С нежностью? У Мэтью возникло ощущение, будто он снова оказался на Голгофе, где его разум подвергся отравляющему действию местных газов. В это было трудно поверить, но этот старик больше не был тем Профессором Фэллом, которого Мэтью когда-то знал. Эта мысль пугала, но… по крайней мере, Фэлл больше не был гением преступного мира. Он стал тем профессором, каким был много лет назад, до того, как его сына Темплтона избила до смерти шайка разбойников на улице Лондона. До того, как Фэлл поклялся отомстить за смерть сына и угодил в паутину криминального мира, в корне изменив свою жизнь. Теперь он был просто ученым, изучающим морские организмы. Мэтью заметил, что движения Фэлла все еще были немного скованными, но уже не настолько, как на Голгофе. Он не был ни вялым, ни озлобленным. Здесь Фэлл был энергичен. Он подолгу прогуливался по улице, зарисовывал интересных морских обитателей. Ему нравилось проводить время в компании молодой леди из «Премьер Лансеро», хотя та была на сорок лет моложе него.
