– Надо.

Никакой конкретики, но для Олега более чем понятно: он меня видит – этого вполне достаточно. Он качает головой, широко ухмыляется.

– Зубки обломать не боишься?

Я ухмыляюсь в ответ:

– Не-а.

Он вдруг становится серьёзным. Хмурится, достаёт зажигалку, явно собираясь слинять покурить и соскочить с темы.

– Давай, рассказывай. Что за дела у них с папочкой? Что он за хрен с горы? – Я слегка подаюсь вперёд, облокотившись на стол, и нетерпеливо верчу в руках пустой стакан из-под сока. Хрупкий. Чуть сильнее сожмёшь – разлетится осколками, но и рукам мало не покажется.

– Представитель инвестора, второе лицо в компании. Директор по развитию корпоративного бизнеса, – говорит Олег.

– Вау, – выдаю я с такими фальшиво-восхищёнными интонациями, что он морщится, – мощно. Ну же, Олежек, делись дальше? То, что ты рассказываешь, и так можно в сети прочитать.

– По всей видимости, Шмелёв скоро станет генеральным управляющим филиала в нашем городе. Именно поэтому твой отец очень заинтересован в том, чтобы наладить с ним личный контакт.

– Я тоже, – прыснула я, – очень личный. Может, подкинуть папочке идею дружить семьями? И не только дружить…

Он смотрит на меня мрачно – сразу видно: юмора не оценил.

– А что с предыдущим первым лицом стало? – интересуюсь я.

– Иностранка, – пожал плечами Пашковский, – домой собралась.

Я ныряю в айфон быстрее, чем Олег успевает икнуть, через пару минут уже уже знаю все о Джине Росс. Или почти все. К тому моменту, как он возвращается, пропахший крепким сигаретным дымом, я интересуюсь:

– Они спали?

– Что? – хмурится Олег.

– Росс и Шмелев. Через постель поднялся или сам? Ты же знаешь о нем все. Или почти все.

Если мой папочка кем-то интересуется, он выяснит о нём каждую маленькую и на первый взгляд незначительную деталь, вплоть до дня рождения любимой кошки.

– Что именно ты хочешь знать?

– Что-то интересное. Пикантное. Необычное. – Заглядываю Пашковскому в глаза, как собачка Павлова на третьей стадии опытов. – Ну или я сама поищу. Только дольше получится и проблем огребу по самое не балуйся.

– Не сомневаюсь, – вздыхает он, – почему тебе спокойно не живётся?

– Хэзэ, – отвечаю я. – Может, мне просто скучно.

Мне и правда скучно жить. Временами скучно, временами никак. Вот и развлекаюсь, как придётся.

Олег смотрит на меня в упор.

– Пришлю тебе инфу. Все, что есть.

– Ты прелесть. – Облизываю ложечку от торта и смотрю ему в глаза, отвечаю прямым взглядом навылет. – Спасибо, Олежка.

– Сучка ты, Ди, – говорит Пашковский, и в голосе его я слышу безразличие. – Используешь людей и выбрасываешь на свалку, как ненужный хлам.

– Сучка, – насмешливо соглашаюсь я, – а ты меня трахаешь. В итоге ты у нас кто?

– Была б ты парнем, я бы тебе врезал.

– Не сомневаюсь, – трогаю его бицепс, ухмыляюсь.

– И воспитанием твоим не помешает заняться.

– О да, – улыбаюсь еще шире. – Можем заняться моим воспитанием прямо сейчас.

После того, как наш типа ужин заканчивается, Олег звонит риэлтору, занимающемуся посуточной арендой. Спустя полчаса у нас на руках уже ключи, а мы сами в квартире. Сегодня секс с Олегом – это спланированный акт мести Никитосу. Нефиг было характер показывать, меня с этого бомбит люто. Мы с Пашковским никогда не осторожничаем: он любит АС, и растраханной задницей дело не ограничивается. На бёдрах остаются синяки от его пальцев, ходить потом пару часов вообще затруднительно, но оно того стоит. На время секса.

После я валяюсь на кровати, разглядывая потолок и прислушиваясь к шуму воды, доносящемуся из ванной. Мне настолько наплевать на всё, что будет дальше, что становится тошно. Мерзкое состояние, от которого никуда не сбежишь. Я знаю, что в ближайшей перспективе предстоящее развлечение: этот огнеупорный красавчик Шмелёв, но сейчас даже это не радует. Что из этого может получиться? Секс на один-два раза, после чего он мне надоест и перейдёт в разряд «было-было-заебало». Хотя сам процесс и результат – поиметь такого, как мой папочка, может оказаться достаточно увлекательным.

Олег выходит из ванной, даже не потрудившись обернуть бёдра полотенцем. Он от себя прётся – считает, есть на что посмотреть. Вообще-то есть. Но иногда насмотришься на все достоинства по самое не хочу – блевать тянет.

– Ты домой не собираешься что ли? – спрашивает он насмешливо, потом обводит взглядом комнату. – Вали в душ давай.

– А поцеловать, – вытягиваю губы трубочкой.

Пашковский вопросительно смотрит на меня.

– Как в том анекдоте, – поясняю снисходительно, как препод лузеру, не успевшему списать на экзамене.

– В каком?

– На ферме идет искусственное осеменение коров. Ветеринар закончил, садится в тачку, но проехать не может. Коровы его окружили, мычат. Тогда он открывает окно и орет: «Пошли нахуй отсюда!»  –  А одна из коров делает большие грустные глаза и говорит: «А поцеловать?»

Олег качает головой, после чего удаляется в направлении коридора, а я кричу ему вслед:

– Оставь мне ключи, я здесь переночую!

Нет ни малейшего желания возвращаться домой на разборки с Мелеховым. Лучше перенести это на завтра – по крайней мере, завтра мы не пошлём друг друга совсем, если он начнёт выступать. Сегодня мы к этому были близки как никогда: не представляю, что будет со мной, если Никитос свалит. Правда, что будет с ним, если он останется, я тоже не знаю.

В приемную Шмелёва я позвонила на следующий же день, представилась папочкиным секретарем и поинтересовалась, когда у Шмелёва есть свободное окно для встречи. По голосу мне не показалось, что я разговариваю с современной секретаршей, стёршей немало пиджаков и рубашек на офисном столе. Скорее, сразу представилась лучшая версия нашей Пуговки – такая себе Золушка двадцать первого века. Лучшая в плане внешности – по крайней мере, я искренне надеялась на то, что у Шмелёва хороший вкус.

Теперь для реализации моего гениального по своей простоте плана оставалось только ждать. Единственное, что омрачало радость от предстоящего – так это то самое ожидание и разговор с Никитосом. Я вчера перебесилась и искренне надеялась, что он тоже. Хотя последнее далеко не факт. Вполне возможно, что я приду к тому же, от чего ушла, а это не есть гуд.

Есть такая штука: одиночество, так вот, когда знаешь, что тебе есть к кому возвращаться – уже как-то приятнее. Разумеется, это иллюзия – и ничего больше, но с этой иллюзией можно прожить какое-то время вдвоём. Пока тому, кто её поддерживает, совсем хреново не станет.

Я не скажу, что сильно расстроюсь, оставшись в гордом одиночестве, но знаю наверняка: если он уйдёт мне станет совсем чуточку – паршивее.

Как я и предполагала, вернулась я значительно позже него. Для меня полночь – время детское. Мелехов сидел на кухне, ждал меня и выглядел абсолютно спокойным. Впрочем, его внешнее спокойствие – плохой признак. Если бы он встретил меня у дверей и сходу начал орать, было бы проще.

– Привет, – сказала я, как ни в чём не бывало, искренне и от всей души надеясь, что пронесёт.

Не пронесло.

– Как обычно? – поинтересовался мой бойфренд, и в голосе его я уловила очень нехорошие нотки.

– Убейся об стену, – посоветовала я и пошла в спальню, чтобы раздеться.

Что за идиотская привычка? Он же прекрасно знает, что в наших отношениях ничего не изменится, равно как и то, что для него это ничего не меняет. Какого хрена всё портить?

Я трахалась, трахаюсь и буду трахаться на стороне – столько, сколько мне надо и тогда, когда мне надо. Я пью, курю, иногда балуюсь травкой. Я посещаю тематические клубы и делаю то, что мне нравится, несмотря на то, как к этому относится он. Но это ровным счётом ничего не значит. Потому что возвращаюсь я всегда к нему.

В гостиной я первым делом направилась к бару и соорудила себе коктейль «Трахни мозг» собственного изобретения. Иными словами, влила туда всё самое крепкое, что только имелось в наличии. Потом вспомнила, что лёд в холодильнике, холодильник на кухне, а ещё на кухне Никитос. Выругавшись, я направилась туда, по ходу действия врубая музыкальный канал на полную громкость. Пусть лучше соседи слушают Моргенштерна, чем наш мат и грохот ломающейся мебели, когда мы выясняем отношения.