– Охренеть, – выдает она.

Для той, кто ни разу не видел Андреевский крест вживую, не слышал свист плети, рассекающей кожу, не видел сидящих у ног мужчин женщин в ошейниках, а у ног женщин – мужиков с зажимами на сосках и законсервированными в пояс верности членами, она отлично держится. Мы живем в таком веке, когда всем нам доступно все и сразу, но одно дело – фото, видео и влажные фантазии, совсем другое – реальность.

Клуб Роба – тоже элитный, сюда просто так не попасть. Здесь все очень на богатом, контингент соответствующий, так что за нее я не беспокоюсь. В отличие от отца.

– Э-э-э… и что мне тут делать? – спрашивает Ники. – Когда ты… ну… э…

Вообще-то она за словом в карман не лезет, но сейчас, видимо, слова у нее кончились.

– Наслаждайся. Наблюдай. Тебе понравится.

У меня в крови уже бурлит адреналин, и будь я проклята, если мне это не поможет забыть гребаного Шмелёва.

Пока я думаю про Шмелёва, на горизонте нарисовывается Роб. В нем под два метра роста, темноволосый, со стильной бородкой, в черной рубашке, жилете и брюках, в отполированных ботинках, он медленно идет к нам, и на него смотрят все. Все без преувеличения.

– Ты ебнутая, Ди, – снова выдает Ники. Но я вижу, что у нее тоже отвисла челюсть.

Нормальная реакция на того, кто вот-вот подойдет к нам.

– Ты сегодня это уже говорила.

Я знаю, что я ебнутая, но когда Роб приближается и командует:

– На колени, – весь остальной мир перестает для меня существовать.

И пустота отступает. Заполняясь бурлящим в крови адреналином и его почти что нежным прикосновением, когда на моей шее защелкивается ошейник.

Ди ненормальная, я всегда это знала. Наверное, вот эта вот ненормальность меня в ней и привлекла изначально. Потом мы обе сошлись на ненависти к отцам. Хотя моя, конечно – это десятая доля ее. То, что происходит у нас в семье, не сравнить с тем, что происходит в ее, но я туда не лезу. Так же, как и она не лезет ко мне. Я ее очень люблю и ценю в том числе и за это, потому что спасателей в моей жизни было воз и маленькая тележка. Спасателей, психологов, желающих меня полечить – в прямом и переносном смысле, и только Ди никогда не наседала со своим желанием помочь или расспросами. Она четко знает, когда можно, когда нельзя, ее все считают девочкой без тормозов, но у нее с тормозами как раз все отлично.

По крайней мере, когда дело касается личных границ. И да, в моей жизни определенно было слишком много психологов. В том числе доморощенных.

Доморощенные бы сейчас распинались о том, что происходящее в этом клубе – это компенсация, рассказывали про травмы, так называемые профессионалы переводили бы все стрелки на меня (что ты сама об этом думаешь, Никита? О чем это для тебя?) – а я… я просто смотрю на все это, как на красивое представление.

У нас в городе нет крутых стилизованных вечеринок на грани, не то что в Москве. Или в Питере. По крайней мере, до этого дня я считала именно так, но оказавшись там, куда Ди пыталась затащить меня уже почти год, поняла, как сильно я ошибалась. Когда рождаешься с золотой ложкой во рту (или, как любит говорить Марат, с золотым шилом в жопе), невольно привыкаешь к высокому уровню. Ты его просто видишь. Замечаешь в деталях, так же, как замечаешь и показное, так вот: здесь все было настоящее. На уровне.

И почему-то, когда Ди опустилась на колени перед этим мужчиной, я испытала странное желание свести бедра. Между ног стало горячо, а перед глазами невольно вспыхнула картина, что это я так стою перед ним. Что это меня касаются его пальцы, скользят по шее, грубо сжимают подбородок.

– Добрый вечер, – произнес он, а меня всю перетряхнуло.

Диана так и стояла перед ним, он словно о ней забыл, и у меня от этого в голове творилось просто что-то невероятное. Просто Ди – не из тех, кто такое прощает в принципе. Но сейчас…

– Добрый вечер.

– Диана объяснила вам правила, я надеюсь? – уточнил он.

– Нет. Я забыла, – вот это уже больше похоже на Ди.

Дерзость во взгляде, вызов, она нарывается.

Вот только почему нарывается она, а горячо становится мне? Роб не поддается на провокации.

– Хорошо, в таком случае объясню я, – у него голос, как это говорят на английском husky, с такой глубокой, мужской хрипотцой, обманчиво-спокойный, – вы можете расположиться, где вам удобно, Ники.

Я попросила его называть меня так еще на первичном собеседовании, и он ни разу этим не пренебрег.

– К вашим услугам все сценические номера, бар, вы можете знакомиться с другими гостями, но сессии новичкам запрещены. Доступ к ним вы получите только если решите остаться после сегодняшнего вечера. После нашего повторного собеседования.

На котором вы тоже поставите меня на колени?

К счастью, у меня хватает мозгов не сказать это вслух.

Ди морщится от пощечины, хотя я бы даже пощечиной это не назвала. Так, легкий унизительный хлопок, больше по губам.

– За то, что заговорила без разрешения, – омментирует Роб. – Вставай. Пошли.

Я наблюдаю за тем, как они идут по клубу, и на них глазеют. Если честно, я понимаю, такая пара не может не привлекать внимания, меня же царапает странным чувством: р – ревность? Бред. Быть такого не может! Я не западаю на мужчин с первого взгляда, особенно на таких. Мне нравятся мои ровесники или старшекурсники, а Роб, по меньшей мере, вдвое старше. Тем не менее именно его я сразу заметила, когда мы вошли. Кажется, даже Ди его не сразу увидела, а я увидела. Выхватила из толпы взглядом, издалека. Он беседовал с какими-то мужчинами, а я залипла. Мне кажется, Ди подумала, что это из-за общей атмосферы.

Вот и хорошо. Пусть дальше так думает. Потому что все это не для меня. Я здесь больше за компанию, ну а то, что мне понравился красивый мужик – так это в порядке вещей. Подумаешь.

«Он тебе еще во время собеседования понравился», – ехидно подсказывает внутренний голос.

Я отмахиваюсь от него, иду к бару. На меня тоже смотрят, я чувствую мужские взгляды, но мне к этому не привыкать. Меня как раз любят мужчины постарше. Для ровесников я слишком сладенькая, а еще у меня грудь нулевого размера. Ну ладно, наверное, первого, но мне это жить не мешает. Например, я могу носить любые наряды без белья.

Как-то так мы с Маратом и познакомились, но сейчас думать об этом не хочется. Сейчас хочется…

– Позвольте вас угостить, – произносит мужчина.

Ему, наверное, столько же, сколько отцу. Он лысеющий, но довольно подтянутый, а еще не сводит глаз с моих ног. Ди меня столько просвещала по этому поводу, что я прекрасно понимаю, с кем имею дело. Футфетишист. И, скорее всего, нижний.

– Нет, спасибо, – отказываюсь вежливо. Мне не хочется сейчас ни с кем разговаривать.

«Ни с кем, кроме Роба».

А денег у меня всегда достаточно: отец позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась. На сцену тем временем выходят трое – роскошная женщина в латексе, с алой помадой на чувственных губах, она ведет на поводке двух мужчин. Я украдкой зеваю в ладонь и отворачиваюсь. Нет, все это определенно не мое.

Пока бармен готовит коктейль, я скучаю по смартфону. Ну правда, что я тут забыла? Надо было соглашаться на приглашение Марата покататься с ним по городу. И не только покататься, но это детали.

Ко мне подходят знакомиться, но я всех отшиваю. Не знаю, что на меня нашло, обычно я более общительная, но сейчас моя внешность, притягивающая всех даже когда я этого не хочу, играет против меня. Я уже начинаю думать о том, чтобы свалить в закат, а точнее, в ночь. Сброшу Ди сообщение в телегу, скажу, что у меня месячные внепланово начались.

Я даже поднимаюсь со стула, разворачиваюсь в сторону выхода, бросая на стойке недопитый коктейль, когда на сцену поднимаются Роб и Ди. Ноги врастают в пол, а во рту становится сухо, как будто я весь день бродила по Дубайску без бутылки воды. Роб все так же безупречно элегантен, а Ди… Ди полностью обнажена. Не считая того, что ее длинные волосы сейчас каскадом прикрывают тело.