Но Астахова у меня в голове, это факт. Этого не отменить. Возможно, потому что на краю сознания я сравниваю ее с Кирой.

Это смешно. Это было бы смешно, если бы не было так, мать его, больно.

Но это факт.

– Андрей Николаевич? Я могу идти? – Ко мне заглядывает Олеся.

Олеся – отражение Киры. Внешне. По характеру она совсем другая, Кира никогда не спрашивала «можно?» Она просто брала и делала, и в этом Астахова тоже безумно на нее похожа.

– Я бы спросил, почему ты еще здесь, если твой рабочий день закончился несколько часов назад?

– Вы просили доделать документы…

– Это можно доделать утром, – я смотрю ей в глаза. – Там не было ничего срочного.

– Мне так проще. Утром будут новые задачи.

Как две сестры могли получиться такими разными? Такими разными и в то же время такими похожими.

– Хорошо. Иди.

– До завтра, Андрей Николаевич.

– До завтра.

За окном – сгустившиеся осенние сумерки. Осень в этом году полосатая, то холод и заморозки, то резкое потепление, как сегодня. А вот дождей, как ни странно, нет. В ту последнюю с Кирой осень дожди шли каждый день. Она могла весь день проваляться в кровати, выкуривая сигарету за сигаретой, обложившись чипсами, мороженым, поставив рядом бутылку вина и бокал и рыдая над какими-то сопливыми сериалами на стримингах.

В этом они с Астаховой не похожи совсем.

Я не могу представить дочь Дмитрия плачущей. Вообще.

К хренам собачьим. Мне пора домой, а не вот это вот все.

Стоит выйти из офиса, как прощальное тепло набрасывается с объятиями. В такие вечера хочется ходить пешком, а не стоять в загазованных пробках, даже если от этих пробок уже одни остатки. Тем не менее я за рулем, и, оставив машину на подземной парковке нашей элитной новостройки, я прямо оттуда поднимаюсь в находящийся в нашем ЖК винный бутик.

Бутылка, которая стоит как минимальный размер оплаты труда в нашем городе, в каком-то смысле мой откуп за то, что в нашем с Ириной браке ключевое слово «брак». У меня никогда не было нормальных отношений, так может, не стоило и пытаться? Кому и что я хотел доказать, когда женился, когда появился Сергей? Что я нормальный отец? Примерный семьянин?

Нормальный и примерный – это слова, которые всегда звучат как фальшивые ноты.

Тогда зачем это всё?

– Добрый вечер, Андрей Николаевич, – дверь мне открывает Алёна, наша домработница и по совместительству няня, – Ирина Михайловна уехала на презентацию, сказала ее не ждать. Сережу я покормила, сейчас сделаю все для вас и уложу его спать.

– Не нужно. Я сам уложу, – я протягиваю ей бутылку вина в крафтовом пакете. – Это вам.

– Мне? По поводу? – теряется она, но тут же находится: – Спасибо. Точно не нужно помочь с Сережей? Уроки мы сделали, он сейчас смотрит мультики.

– Точно. – Горло почему-то режет, как при начинающейся простуде. Хотя я прекрасно знаю, что простуда здесь ни при чем и знаю это чувство. – Просто накрой на стол, и можешь идти.

– Хорошо!

Через полчаса я ем приготовленный Алёной ужин, почти не чувствуя вкуса. Готовит она отменно, но дело не в ней.

– Па-ап, – на кухню заглядывает Сергей, – а можешь мне включить мультики на телефоне? А то там ограничение мама поставила…

– И правильно сделала.

– Ну па-ап…

– Тема закрыта.

Сережка вздыхает, но плетется обратно, в свою комнату. Я слышу, как хлопает дверь.

Первый класс дался ему нелегко, смена обстановки, школа, учителя, все это… но скажите мне, кому и когда он давался легко. После ужина я оставляю посуду на столе, Алёна придет завтра рано утром и поставит все в посудомойку, и иду к сыну. Он сидит за столом и что-то рисует в альбоме. Планшет заблокирован тоже, это было наше с Ириной общее решение, чтобы он не сидел по полночи в гаджетах и нормально спал.

Совсем скоро ему не нужны будут мультики, а игры на планшете и смартфоне станут другими. Ирина права: дети растут быстро.

– Привет, – говорю я. – Тебе спать не пора?

– Пора, – вздыхает он.

– Зубы чистил?

– Не-а.

– Ну а чего сидишь тогда?

Сын спрыгивает со стула и идет в ближайшую ванную, а я смотрю на оставленный им рисунок. Пока что это просто скетч, но для ребенка его возраста просто отменный. Дракон, сидящий на верхушке башни.

– Классный рисунок, – говорю, когда он возвращается уже в пижаме.

– Да.

– Расскажешь о нем?

– Про дракона?

Я стягиваю покрывало, и он забирается на постель. Покрывало отправляется на кресло, сын пожимает плечами:

– Это урок по рисованию. Нужно нарисовать папу. Но как бы не папу, а образ. Мы так образное мышление развиваем.

Серьезно? Дракон? С другой стороны, спасибо, что не минипиг.

– И почему же я дракон?

– Драконы опасные. И они защищают свое.

– То есть эта башня – наш дом?

– Нет. Это твой офис.

Сын заворачивается в одеяло и отворачивается. На этом мне бы что-то сказать, но мне нечего. Кроме того, что он в чем-то прав, но это совершенно недетский разговор.

Никитос вернулся к десяти – со своей идиотской работы, на которую его выдернули посреди ночи. Один из его коллег уронил себе на ногу телевизор, поэтому срочно потребовался сменщик. А кто у нас всегда готов? Правильно, Мелехов. К тому моменту, как он вернулся, я собиралась в универ. Надо же мне иногда там появляться, чтобы преподы на сессии в лицо узнавали. А то некоторых заедает даже за бабло зачёты и экзамены ставить, такие они у нас правильные и принципиальные. И на маршрутках катаются. Стоя перед зеркалом, я дёрнула плечом, когда Мелехов попытался меня обнять и поинтересовалась:

– Как прошла рабочая ночь?

– Замечательно, – ответил он. – Во сколько вернёшься сегодня?

Я посмотрела на его отражение и фыркнула.

– Боюсь, что сегодня ты будешь не в состоянии обеспечить мне бурную ночь любви.

Никитос сейчас выпьет кофе и поедет в свой универ, даже не отдохнув. Нравится корчить из себя героя – пожалуйста: сто раз ему говорила, чтобы бросал свою идиотскую работу и не маялся дурью. Денег у нас вроде как на все хватает, но нет же – мы гордые.

– Дурацкое дело нехитрое, – отвечает он и уходит на кухню.

– Выглядишь как жертва атомной войны, – заявляю я ему вслед.

– Я тоже рад тебя видеть, – доносится до меня, когда я уже закрываю дверь.

Час-два-три-четыре-пять – вышла девочка гулять. Пусто, пусто, пусто. Скучно. Никак и ни о чём. День плавно переходит в вечер, а вечер – в ночь, по классическому сценарию: универ, клуб, пять часов утра, когда я совсем не трезвая от алкоголя и сигарет вваливаюсь в квартиру, спотыкаюсь о порог и каким-то чудом успеваю зацепиться за дверной косяк, а потом – за вышедшего в коридор Никиту.

– Когда ты начнёшь ложиться вовремя, – мрачно бормочу я.

– Когда ты перестанешь искать приключения на свою задницу.

Последняя фраза заставляет меня хихикнуть, а потом Мелехов отступает. Я выпускаю его плечо и всё-таки растягиваюсь в коридоре.

– Великолепно, – говорит он, глядя на меня сверху вниз, – красотка, одно слово.

– Иди ты.

Я соскребаюсь с пола и ползу в душ. Раздеваться приходится осторожно – от того, что я пьяна, спину после вчерашнего все равно жжет. Стянув платье с зубовным скрежетом, я забрасываю его в стиральную машину.

В дверях ванной нарисовывается Мелехов, и всё его внимание сейчас приковано к моей исполосованной спине.

Оборачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом.

– Что я могу сделать, чтобы ты перестала себя уродовать? – спрашивает он.

– Ничего, – криво ухмыляюсь я, – смирись.

Захлопываю дверь перед его носом и сбрасываю туфли, смотрю в зеркало и присвистываю. Да, похоже, я опять слетаю с катушек, как несколько лет назад. Мое лицо выглядит каким-то совершенно неземным, глаза с расширенными зрачками сейчас кажутся не голубыми, а черными. Я инопланетянка.

Чем это всё кончится? Я не знаю. Да и, честно говоря, мне наплевать. В пустоте достаточно трудно найти чёткий ориентир, и нет никакого желания смотреть по сторонам: всё равно ничего нового не увидишь, кроме безликой размытой серости.