Но расплата за бунт будет стремительной и жестокой. Его братья – такие же психи и достанут меня из-под земли. И не только меня одного.

Я хватаю Робби за нос и крепко сдавливаю пальцы.

– Нельсоны хотели, чтобы он страдал. Это не пытка, Лахлан. И не убийство. Это – правосудие, – говорит Леандер, заполняя воронку до краев, но глядя при этом мне в глаза.

Робби ничего не остается, кроме как глотать. Конечно, не вся жидкость попадает в глотку, но Леандер не унимается, пока не выливает в воронку полный стакан. Все это время он не сводит с меня омертвевшего взгляда.

Дождавшись кивка, я отпускаю Робби, выхватываю пистолет из кобуры и стреляю ему в затылок.

Стучащая в макушке мигрень стихает: мне больше не действуют на нервы сдавленные всхлипы, бульканье и бормотание. Остается лишь музыка, а еще тихая капель крови, стекающей на пол.

Я убираю пистолет в кобуру и безо всякой угрозы в голосе произношу:

– Хочу уйти в отставку.

Леандер расплывается в хищной улыбке:

– Да что ты говоришь… – Он поворачивается ко мне спиной. – Никогда бы не подумал.

– Леандер, я безмерно благодарен за все, что ты сделал для меня и моих братьев. Ты прикрыл наши задницы в Слайго, привез сюда, помог устроиться… Ты и сам знаешь, как я тебе обязан. Взамен я старался отплатить по мере своих возможностей. Но это… – Я гляжу на скорчившееся на полу тело. – Я так больше не могу.

Леандер глубоко вздыхает, кладет стакан с воронкой в раковину и поворачивается ко мне лицом.

– Давай говорить откровенно, мальчик. Как всегда.

Я киваю, и он вскидывает бровь.

– Когда ты в прошлом году разозлил Дэмиана Ковачи, то не просто сорвал наш с ним контракт. Твое поведение плохо сказалось на других заказах, поскольку в определенных кругах поползли нехорошие слухи. Знаешь что, мальчик? Это меня взбесило.

Я вспыхиваю:

– Ладно, один раз я позволил себе лишнее. Но это уже слишком…

– Лахлан, ты запихнул дочку Ковачи в багажник!

Твою мать, и правда…

Леандер прислоняется боком к столу и скрещивает на груди руки. Несмотря на возраст – ему под шестьдесят, – под черным свитером видны толстые бицепсы.

– Мы неоднократно обсуждали эту тему. Нравится нам или нет, мы работаем с людьми. Приходится терпеть всякое. У тебя самого мастерская, в конце концов. Если клиент хочет купить седельную сумку для мотоцикла, но при этом ведет себя как последний говнюк, ты же не запираешь его в шкафу? Хотелось бы верить, что нет. В противном случае про клиентов можно забыть.

– И что, мне придется работать на тебя вечно?

Леандер пожимает плечами:

– Если не возместишь причиненный ущерб, то да. Думаю, вечно.

Между нами воцаряется молчание. Леандер может притворяться разочарованным, но иногда хочется спросить, так ли сильно навредил ему мой промах?

Словно прочитав мои мысли, он отходит в сторону и говорит прежде, чем я успеваю опомниться:

– Давай, вали отсюда. – Леандер откупоривает новую банку пива. – Братьям привет.

Я жду, что он посмотрит на меня, но Леандер притворяется, будто занят.

Не сказав больше ни слова, я разворачиваюсь и, гулко хлопнув дверью, выхожу из подвала.

Хотя знаю, что далеко уйти мне не позволят.

Я второй раз подряд набираю на домофоне номер нужной квартиры, отхожу от двери и всматриваюсь в окна третьего этажа в старом кирпичном здании. Ужасно хочется запустить в стекло бутылкой виски, что у меня в руках. Ругнувшись, я подаюсь к двери, снова тыкаю в маленькую черную кнопку и наконец слышу из динамиков голос Фионна:

– Какое б дерьмо вы ни продавали, валите на хрен!

Я щурюсь. Братец изволит шутить? Вполне в его духе, он тот еще засранец.

– Нам с тобой прекрасно известно, что дерьмо ты заказываешь в интернете. Впусти меня, болван. – Я вытаскиваю из коричневого бумажного пакета горлышко бутылки и подношу ее к камере. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я это выкинул.

Домофон пищит, и меня все-таки впускают в дом.

Поднимаюсь на площадку третьего этажа. Возле распахнутой двери меня встречает младший братец: он, с хитрой ухмылкой привалившись к косяку, ковыряется в пакете с ореховой смесью. Из квартиры доносятся музыка и смех.

– Рад тебя видеть, мелкий паршивец, – говорю я, сгребая брата в охапку.

Фионн чуть выше меня и поджаристей, под кожей прощупываются жилистые мышцы. Он дважды, от всей души, хлопает по моей спине, словно демонстрируя силу.

– Надолго ты в Бостоне?

– В понедельник улетаю.

– И когда ты наконец остепенишься…

– Не дождетесь!

Я отпускаю брата и на миг прижимаюсь к нему лбом – так я делал с самого его рождения, когда впервые, еще в больнице, взял на руки сверток с младенцем. Отступив назад, Фионн с врачебной дотошностью принимается меня разглядывать.

– Видок у тебя паршивый.

– А ты с пакетиком птичьего корма похож на придурка.

– Омега – жирные кислоты снимают воспаление и снижают уровень холестерина липопротеинов низкой плотности, – сообщает он, пропуская меня в квартиру Роуэна, которая занимает весь третий этаж здания.

– Ни капли не сомневаюсь. А еще они превращают вас, доктор Кейн, в законченного идиота.

Фионн, по-прежнему рассуждая о жирных кислотах и воспалительных процессах, идет вслед за мной по коридору в просторную гостиную со стенами из голого кирпича и большими, до пола, окнами. Из кухни нам машет Анна, наша общая подруга. Она разливает по бокалам мартини. На диване сидит худенькая, но свирепого вида женщина со сломанной ногой, которую она закинула на журнальный столик. Черный гипс украшен золотой звездочкой. Скорее всего, это та самая Роуз, о которой писал Роуэн, – циркачка, бог знает откуда взявшаяся в доме Фионна. Слоан с ней успела подружиться. Фионн и впрямь представляет девицу как Роуз, однако характер их отношений объяснить не удосуживается. Надо будет обязательно спросить его напрямик – пусть помычит и попотеет. Судя по язвительной ухмылке Роуз, она возражать не станет. Бешеный кот по кличке Уинстон сидит рядом и нервно бьет хвостом, высматривая, в какой палец задранной на столик ноги вцепиться первым. Навстречу мне со стула поднимается Слоан.

У меня перехватывает дыхание: за ней стоит самая красивая женщина на свете. У нее ярко-голубые глаза, пухлые губы, изогнутые в лукавой, но очень ласковой улыбке, а по плечам рассыпаны блестящие медового цвета локоны. Наверное, следует что-то сказать или сделать, однако я замираю столбом посреди комнаты и пялюсь на незнакомку.

– Лахлан! – зовет меня Слоан.

Сглотнув, я слегка прихожу в себя и растягиваю губы в вымученной улыбке.

– Мадам паучиха? Как успехи на творческом поприще? Удалось сплести что-нибудь новенькое?

Она щурится. Эта девушка может запросто выколоть мне глаза – оттого издеваться над ней вдвойне интереснее!

– Все еще рисуешь птичек для моего безнадежно влюбленного братца?

Щеки Слоан вспыхивают румянцем, а я, расплывшись в довольной улыбке, протягиваю ей бутылку виски. Фионн, проходя мимо, выхватывает ее первым, но Слоан к нему даже не оборачивается, она смотрит только на меня, будто пытаясь о чем-то предупредить взглядом.

– Лахлан, это моя подруга Ларк.

Переключив внимание на красотку, я протягиваю ей руку. Девушка подходит ближе, ее лицо расплывается перед глазами, и я мысленно проклинаю себя, что оставил очки в машине. На таком расстоянии я плохо ее вижу, но все равно чувствую тепло улыбки. Девушка отвечает на рукопожатие, и от ее прикосновения меня пробирает током.

– Ларк Монтегю. Будем знакомы, – говорит она. В словах слышится отголосок насмешки, он вибрацией звенит между нашими ладонями. – Значит, вы и есть пресловутый Лахлан Кейн?

– …Пресловутый? – я вскидываю бровь.

– Я о вас весьма наслышана.

– И что же именно вам рассказывали? Какого рода… подробности?

Усмехнувшись, она отбирает руку: