– Ну, кажется, в разговоре вас порой называют ворчливой наседкой.

– Эй! – возмущается Фионн, всовывая мне в руки виски со льдом. – Не надо возводить на моего брата напраслину. Лично я называл его ворчливым засранцем.

– Да, точно, – подхватывает Роуз. – Ты говорил, что он «засранец, который вечно кудахчет и хмурится».

Слоан фыркает:

– Именно!

– Но-но, я умею не только хмуриться. – Подавшись к Ларк, я криво и небрежно ухмыляюсь. – У меня есть гораздо более интересное хобби.

В ответ она хохочет:

– Да? Какое, например? Вязать крючком? Готова поспорить, у тебя выходят отличные салфетки.

Роуз хихикает.

– Нет, это больше по части нашего доктора.

Братец, глотнувший в тот момент виски, шумно кашляет.

– Роуз…

– Он даже состоит в клубе вязальщиц.

– Роуз, заткнись…

– Они собираются каждое воскресенье. Называют себя «сестры по петелькам», а Фионн… – Роуз сдавленно мычит и хохочет, потому что братец зажимает ей рот ладонью.

Уставившись на меня с ужасом и мольбой, он шепчет:

– Только Роуэну не рассказывай. Я недавно припомнил ему детское прозвище!

Громко смеясь, я качаю головой:

– Мой милый, наивный братик… Разумеется, я все расскажу Роуэну, поскольку смысл моей жизни состоит в том, чтобы стравливать вас между собой.

Хлопнув его по плечу, я сажусь в одно из кожаных кресел:

– Не хочу расстраивать, дружище, но, видимо, ты со своей любовью к салфеткам так и не избавился от страсти к мелодрамам. Роуэн однозначно за тебя порадуется.

Фионн пускается в длинные бестолковые объяснения: мол, все из-за какой-то листовки и вообще недоразумение, но я не слушаю. Мне не до него: на диван напротив садится Ларк. Бешеный кот Слоан тут же запрыгивает ей на колени и сворачивается клубком.

На таком расстоянии я вижу девушку гораздо отчетливее: и родинку над верхней губой, и рябь на коже возле волос: там, наверное, была ссадина, которая плохо срослась. Я ощущал бы ее присутствие, даже если бы сидел к ней спиной. Ларк словно вбирает в себя всю энергию в комнате, концентрирует внутри и изливает наружу сквозь лучистые глаза и звенящий смех.

Я не слышу, о чем говорят рядом Фионн и Роуз, – только реплики, которые вставляет в их разговор Ларк. Чаще всего достается Фионну: мол, «ты берешь пряжу по скидке?» или «наверное, салфетки лучше продавать в интернете». Сосредоточившись на собеседнике, Ларк рассеянно водит рукой по кошачьей спине, и Уинстон довольно урчит в такт разговору. Меня она словно не замечает. Если и чувствует на себе мой взгляд, то не подает виду.

Ларк Монтегю прекрасна! И я пялюсь на нее, прямо как неуклюжий подросток.

Приходится через силу отвести взгляд и уставиться на свои руки. Под татуировками проглядывают шрамы. На указательном пальце не хватает сустава. Забитые чернилами костяшки унизаны серебряными перстнями. Постучав одним по краю стакана, я подношу виски к губам. Эти руки хорошо смотрелись бы на женских бедрах. Представив, как татуированные пальцы стискивают мягкую плоть, я ерзаю в кресле, скрывая напряжение. Член болезненно упирается в ширинку.

Чтобы такая женщина – и со мной? Немыслимо!

И в то же время охренительно красиво.

Подняв голову, я вижу: спор о салфетках достиг апогея, но Ларк отчего-то смотрит на меня, заговорщически улыбаясь. Это длится всего лишь миг, после чего она отворачивается к собеседникам, зато ее улыбка остается со мной – словно безмолвная реплика или намек, который я бессилен понять.

Вскоре тема разговора меняется, но нас с Ларк по-прежнему будто связывает тонкая нить. Когда она под надуманным предлогом выходит на балкон, мне становится одиноко. Я несколько минут пытаюсь унять в себе это ощущение, а оно все не ослабевает, поэтому я, сдавшись, иду вслед за девушкой.

Услышав, как хлопает балконная дверь, Ларк не двигается с места. Она стоит возле перил, ничуть не удивившись моему появлению.

– Привет.

Знаю, вступление могло быть и лучше, но Ларк улыбается, оглянувшись через плечо.

– Привет. Ты ведь пришел не затем, чтобы на меня ворчать?

Хмыкнув, я закрываю за собой дверь.

– Нет, это только по будням с девяти до пяти. В остальное время я и впрямь изображаю из себя заботливую наседку.

– Да неужели? – Она звонко хохочет. – Представляю, как вечерами ты сидишь в курятнике на кладке яиц. Хотя это вполне перекликается с любовью твоего брата к салфеткам…

– Да, он по этому поводу частенько кудахчет.

Ларк фыркает:

– Кудахчет? Похоже, ты и впрямь увлекаешься куриными каламбурами.

– Господи… Я веду себя как индейский петух. Давай попробуем еще раз.

Я разворачиваюсь и захожу в квартиру. Слыша сквозь стекло женский смех, хлопаю дверью и снова появляюсь на балконе.

– Какой приятный вечер! Можно составить тебе компанию? Кстати, я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы.

– Это хорошо. Мой прежний парень, как выяснилось, питал особую любовь к общипанным курицам.

– Похоже, он был дураком. Но я не из таких, мне пернатые не интересны.

– Какая жалость. Я люблю птичьи перышки, им можно найти очень интересное применение…

Я снова разворачиваюсь и в третий раз громко хлопаю дверью балкона.

– Привет. Меня зовут Лахлан, и я совершенно не разбираюсь в разведении домашней птицы, но обожаю перья.

Ларк хихикает, и в свете городских огней ее глаза ярко блестят.

– Что ж, у нас много общего. Первый мой парень обожал щипаных куриц, второй терпеть не мог перья. Вот и приходится скучать в одиночестве. Так уж и быть, поделюсь с тобой краешком насеста.

Я подхожу ближе, чувствуя в осеннем ветре сладковато-цитрусовый аромат духов. Ларк рассматривает бездну у нас под ногами, и я тоже опускаю взгляд. Вид не из лучших: темный переулок и кирпичный дом напротив – совсем близко, почти вплотную. Но отчего-то рядом с Ларк возникает чувство, будто мы стоим не на узкой бетонной плите, висящей над темнотой, а на краю мира. Она с таким интересом всматривается в городской пейзаж, что и я невольно обвожу его взглядом.

– Первый раз в Бостоне? – спрашиваю я.

Ларк улыбается и перебрасывает волосы через плечо, чтобы лучше меня видеть.

– Не совсем. Я выросла неподалеку.

– Где?

– В Род-Айленде.

Хмыкнув, я киваю, после чего делаю из стакана глоток.

– Слоан говорит, вы с ней давно дружите.

– Да, – отвечает Ларк. Ее лицо на миг тускнеет. Моргнув, она сдерживает всплеск эмоций и снова улыбается ярче прежнего. – Мы познакомились в школе-интернате. Мне не сразу удалось расположить ее к себе, но с тех пор мы лучшие подруги.

– Это неудивительно.

Пожав плечами, Ларк крутит сцепленные пальцы.

– Слоан не такая уж и замкнутая. На вид, конечно, весьма ершистая, но в глубине души милашка.

– Я про тебя, – говорю я, не удержавшись от усмешки. Между бровей у Ларк проступает складка, а взгляд замирает на моей кривой улыбке.

– Представляю, как ты ее осаждала. Вряд ли ей удалось долго держать оборону.

Ларк демонстративно закатывает глаза и, опираясь на кованые перила, поворачивается ко мне лицом. Она старательно корчит свирепую гримасу, но на губах все равно проглядывает улыбка.

– Почему ты так решил? Я настолько яркая, полная обаяния личность?

– Да, наверное, – признаю я со смешком. – Даже меня пробирает.

– И что ты чувствуешь?

Я цепко держу ее взгляд. Девушка столь мила и очаровательна, что должна под ним стушеваться и отступить. Или хотя бы покраснеть. Нервно закусить полную губу. Судорожно выдохнуть…

Но Ларк, не поведя и бровью, лишь чуть заметно улыбается.

Я подаюсь вперед. Ее глаза поблескивают.

– Возможно, желание тебя поцеловать. Или, точнее, сделать так, чтобы ты сама об этом попросила.

– До чего смело, – цокает она языком, но, судя по яркому блеску в глазах, моя наглость пришлась ей по душе. – И с какой стати мне тебя об этом просить?

Ухмыльнувшись, я смотрю в стакан, взбалтывая в нем виски со льдом. Перед глазами опять мелькает картинка: татуированные пальцы впиваются в женскую плоть. На мгновение позволив себе эту фантазию, я поднимаю взгляд и пожимаю плечами: