До своих покоев ему в подобном состоянии не добрести при всем желании, сейчас даже замок не поможет… Алан просто свернул подальше ото всех, сделал пару шагов в никуда, запнулся на ровном месте и упал, окончательно утонув в холоде и боли.

Качественно утонуть, впрочем, ему не дали.

— Дядя Алан, — стучался в мозг тоненький голос. — Дядя Алан, ты чего? Дядя Алан, я тебя за камень принял.

Видимо, Алан упал очень удачно, раз спиной ощущал стену, а ногами — пол. По коленям ерзал неугомонный волчонок, у которого была невероятно красивая, хоть и немного печальная мама.

— Дядя Алан, ой, а чего это? Одна рука холодная, а другая — горячая! — ребенок сжал обе кисти в своих одновременно, и Алана словно прошило молнией.

Чувствительность возвращалась. Пока это нисколько не радовало.

— Мэй… — выдохнул Алан. — Иди к… Дж-женни…

Даже имя волчицы произнести было невмочь, холод охватывал так, что зуб на зуб не попадал, а согревающий Мэй ощущался болезненно ошпаривающим.

— Нет, я пока с тобой посижу, дядя Алан! Ты какой-то не такой! — волчонок, судя по приблизившейся к глазам тени, наклонился, разглядывая лицо. — Ты очень бледный, дядя Алан, ты давно ел? А мама сегодня хотела делать пирог, послала меня тебя позвать! А как ты пойдешь, если такой холодный? Надо тебя немножко погреть и помочь дойти!

Упрямства маленькому волку было не занимать.

— Воз-звра-ща-й-ся к ма-ме, Мэй, — язык почти слушался, но дышать получалось через раз. — Я по-том, сле-дом.

— Ну конечно, конечно, дядя Алан, только ты не потом, а со мной, а я вернусь к маме, но с тобой! — решительный ребенок поудобнее уселся на коленях. — Ты никуда не торопишься? Вот! И я не тороплюсь! И ты давно обещал послушать, что я прочитал про древних волков! Ты сам похож на древнего волка, а теперь еще никуда не торопишься!

Вопреки беззаботному тону Мэй очень тревожно прижался к груди, съеживаясь, будто мечтая уместиться на руках Алана целиком. Зрение немного прояснилось.

— О, дядя Алан, у тебя глаза посветлели, а то как будто совсем черные! — Мэй подпрыгнул и повеселел. Поднял руки и погладил Алана по щекам. — Я сначала подумал, что на камень налетел, а теперь ты совсем ты! Ну, немного не ты, но это же потом пройдет?

Алан никогда не мог соврать, когда ему так искательно заглядывали в глаза, поэтому пожал плечами. Вышло одним плечом: тем, которое слушалось. Боль опять покатилась волной, так что полуседой волк сначала и не заметил, как ребенок прихватил его за ледяную правую руку, устроил ее поперек своей спины и притянул ладонь к животу.

В руку, словно с глубокого сна, стали втыкаться огненные иголочки. Алан терпел, сжав зубы, но, видимо, дернулся, раз Мэй засопел и прижался к нему всем телом, обхватил ручками поперек груди.

— Говорят, у древних волков сердце было не внутри, а снаружи, — продолжил мелкий. — Вообще одно на стаю! Только как же это сложно! И совсем одному плохо, — вздохнул как взрослый. — Одному сердцу незачем гореть. Вот оно, — вздох, — и может потухнуть.

Волчонок продолжал вещать что-то о древних волках, легендарном сердце стаи, которое существовало в одни времена с королем Нуаду, а потом исчезло, оставшись только в легендах. Начитавшийся этих легенд Мэй взахлеб рассказывал про подвиги и стаю, про древний двор, еще не бывший собственно двором, скорее — собранием разных ши, не всегда объединенных даже в дома!

Алан слушал по возможности внимательно, однако сознание уплывало, туманилось, соскальзывало в сон. Очень странный сон!

Перед Аланом возникло что-то вроде зеркала, больше похожее на круг расплавленного серебра или ртути, поэтому начальник замковой стражи серьезно удивился, когда с той, другой стороны на него посмотрели в ответ.

Волк-из-зеркала был крупнее Алана, ростом чуть не с Майлгуира, черные волосы лежали по плечам и спине впечатляющей гривой, а темно-серые, ровно такие же, как у самого Алана, глаза горели жаждой мести. Черты лица тоже виделись знакомыми, но начальник стражи не мог понять — где их видел.

— Надо же, я думал, мое заточение будет вечным! Но нет, нет, во имя древних сил, ты умрешь! Ты скоро умрешь! А я займу тебя, и Нуаду поплатится, поплатится!

— Нуаду? — слышать древнее имя, произносимое с такой страстью, было странно. — О Нуаду никто не слышал в Нижнем мире давным-давно, а в Верхний…

— Не говори мне про Верхний! Что ты вообще можешь знать о Верхнем! Даже я, могучий Эр-Харт, победитель чудовищ и сердце черной стаи, не познал Верхний во всех его лицах! Куда тебе, беспамятное отражение!..

Руку дернуло болью, и Алан почувствовал сквозь сон, как его снова гладят по щекам небольшими ладошками. Мэй, там за него переживает Мэй. Алан думал попрощаться со странным сном, следовало быть вежливым, но когда обернулся, оказалось, что зеркало придвинулось едва ли не вплотную. Громадный волк дышал в лицо и свирепо щурился, надменно разглядывая Алана в упор.

— Измельчал, но не торопишься уступать мне место! Забыл! Забыл себя и меня! Ничего-ничего, недолго тебе осталось! — и шагнул из серебристой жидкости, как из патоки, с усилием. — Победа или смерть!

Алан воспользовался заминкой и шарахнулся назад, осматриваясь в поисках какого-нибудь оружия: против такой махины рукопашным боем долго не продержаться! Вокруг было пусто — лишь черные зеркальные плиты пола, как в тронном зале. Пришлось ловить первый удар на перекрещенные руки и выворачивать кисти возвратным движением в ответ. Древний и непонятно откуда взявшийся противник хмыкнул одобрительно, без труда разрывая аланов хват:

— Ну хоть что-то не забыл, старый чудак! Не узнавать себя! Не узнавать собственное имя! Меня зовут Эр-Харт! И это я должен быть тобой! Я!

Новая серия атак ошеломила Алана наравне со словами: полуседой волк откатился по твердым и ледяным плитам, потряс головой и поспешил встать, чтобы с новым интересом посмотреть на противника.

Да, древний волк был выше, черная длинная грива тоже мешала разглядеть неуловимое сходство, но глаза! Эр-Харт насмешливо фыркнул. Алан видел перед собой… Видел перед собой себя. Старого и озлобленного, живущего жаждой мести, которая неприкрыто светилась в глазах, искажала черты, делала его неузнаваемым.

Это был он, Алан, который был им до клетки, до балагана и беспамятства, до жизни только и исключительно волком! Многолетний вопрос, застарелое любопытство нашли свой ответ, который, однако, не радовал. Алану было странно видеть себя таким. Странно, неприятно и почти больно.

— Ты можешь просто отойти в сторону, я не трону тебя, и смерть будет легкой, и нашему телу не придется переживать мгновение гибели! — Эр-Харт вышагивал медленно, осознавая свое преимущество. — Сдавайся, это хорошая, безболезненная кончина, ты забудешь о проклятье, измученный огрызок души, никаких ошейников, лишь темнота и холод, превращающийся в тепло!

Забыть об ошейнике было бы неплохо, Алан в сомнении поднял руку к шее, пытаясь нащупать твердый камень тут, во сне. У него получилось, что изрядно отрезвило: нельзя, нельзя выпускать из тьмы собственной памяти этого дикого волка! Не в Черный замок! Не туда, где на коленях сидит Мэй! Не туда, где Дженни готовит пирог и поджидает их обоих домой! Не туда, где перебаламученный советник вернется со всем возможным проворством, чтобы спасти друга, а найдет вот этот древний мстительный ужас!

Решимость воспротивиться что-то изменила, мгновением позже Алан осознал, что — пояс привычно оттягивали ножны, у него теперь было оружие. Начальник замковой стражи успокоился и выставил перед собой клинок. Эр-Харт приостановился.

— Что, все-таки мучиться? Выбираешь опять мучиться? Неудивительно, ты всегда выбираешь мучиться, но это глупо! — и застыл в зеркальном отражении стойки Алана.

Полуторный меч против полуторного меча, два одинаково ловких противника, однако Алан теперь обладал опытом большим, чем его древний… предшественник. Эр-Харт злился, не в состоянии заполучить победу быстро, Алан сосредотачивался на противнике все больше, и все больше его понимал. Древним волком двигала жажда мести, только и исключительно! Это было плохо, и это было понятно. А еще Эр-Харта было жаль.