Предыдущие возмущенно заорали, перебивая друг друга. Кажется, они что-то там говорили об Осколках, о томящихся в равалонском посмертии Детях Змея, о Колесе Перерождения, ждущем его незащищенную Тиэсс-но-Карана душу, о тупости того, кто вот просто так сдается, даже не попытавшись ничего сделать…

Они много говорили. С какой-то точки зрения они – это он. И он сам говорил себе, сам упрашивал себя придумать способ выбраться из расставленной шрайя западни.

Но они – это его прошлое. То прошлое, которое жило и хочет жить, пускай даже будучи, по сути, голосами в голове.

А он…

Он нынешний – он Уолт Намина Ракура, боевой маг.

Это его честь – сражаться за других и спасать других от нечисти и нежити, черной и дикой магии. Делать то, что не могут другие, потому что их этому не учили, потому что их учили другому, не менее полезному, а зачастую и более полезному, чем его смертоносные умения.

Это его долг – быть тем, кто сражается с аномалами и убоговскими креатурами, тем, кто спасает от обезумевших духов и обретших чудовищный облик смертных.

А честь и долг, то, что можешь делать и должен делать, – это и есть основа всех основ, основа собственного существования. Отказаться от своей чести, отказаться от своего долга – предать и себя и тех, кто тебе доверяет, кто надеется на тебя.

Шрайя словно взбесившаяся нечисть, чьи инстинкты требуют убивать. И спасти смертных от этой нечисти может только он – боевой маг Уолт Намина Ракура. И он сделает это – даже если ему придется умереть.

Уолт смотрел перед собой в никуда и пытался придумать, как объяснить предыдущим, что он ничего не может сделать. Боевой маг, лишенный большей части своего магического арсенала, которому опасно плести заклинания, – это не противник для жреца Госпожи Мертвых. А ведь шрайя, чуть не отправивший Уолта в посмертие, всего лишь его ученик. Кому как не боевому магу понимать всю разницу в силе между учителем и учеником. Джетуш без подготовительных обрядов, на одном эфирном запасе создавал Смертного Железной Бездны, а после ритуала мог обратиться и во Владыку Железной Бездны. Уолту еще долго догонять своего наставника.

«Нет, Унамит, я не буду требовать от властей Мирты защиты. Почему? Ладно, они обеспечат мне защиту. А шрайя тем временем будет убивать. И начнет с Абэ-но, единственная вина которых в том, что я остановился в их гостинице. Ты хочешь, чтобы они умерли, Унамит? Хочешь, чтобы и их призраки приходили ко мне во сне?»

«Ты хочешь умереть?! – яростно крикнул кобольд Герельт. – Хочешь позволить шрайя убить тебя? С полным эфирным запасом, с поддержкой Именного посоха и советами Лана – ты чуть не погиб, сражаясь с шрайя-учеником. Этот треклятый гексаэдр ушебти даже Архимага сведет до уровня деревенского колдуна! Ты правда хочешь умереть?!»

«Конклав обязан защитить тебя, – сказал горгулий Тир Иман, кажется, единственный, кто остался спокойным. – Ты Магистр, ты принял Номосы, верно служил Высшему совету, истребляя нечисть, Тварей и чернокнижников, и Конклав должен оградить тебя от Клана Смерти. Ты должен связаться с Конклавом, и тебя защитят».

А шрайя убьют Абэ-но. И множество других людей. Я не допущу этого. Я ведь поклялся…

Уолт закрыл глаза. Он поклялся. Тогда, в Южной стране, убивая попавших под удар Совершенства Хаоса шастинапурцев и сотоварищей Магистров. Ракура методично вспарывал животы и перерезал глотки Одержимым, твердил про себя завет боевых магов: «Так надо!» И все же он не мог не плакать, убивая тех, с кем сдавал экзамены и кого сам обучал.

Двадцать Магистров умерли от его руки в тот день. Двадцать Магистров и около тридцати шастинапурцев. Да, они были одержимы, находились под властью Совершенства Хаоса – и их можно было спасти после длительного и тяжелого обряда экзорцизма. Выжил бы не каждый, но все же имелась надежда на спасение. Однако Уолт находился в эпицентре назревающей серии Прорывов, и не проведи он сангвинемософский обряд, погибли бы и эти Одержимые, и он сам, и отступающие с поля боя раненые маги, и вся расположенная на северо-востоке Шастинапура ставка Конклава с сотнями чародеев и тысячами простых воинов.

И Уолт поклялся, что больше не позволит погибнуть ни одному своему другу, своему товарищу, своему подчиненному. Его команда, кто бы в ней ни состоял, никогда не понесет потерь.

Безумная и, по здравом размышлении, невыполнимая клятва.

И все же ему удавалось ее сдержать.

«Но кто для тебя Абэ-но, Уолт? Не друзья, не товарищи, не подчиненные. Случайные знакомые. Сколько их было и сколько их будет. И что, если каждого из них возьмут в заложники, ты должен положить за них голову на плаху?

Ты ничем не обязан семье Абэ-но, Уолт. Ни им, ни этим смертным рядом. Разве своя рубаха не ближе к телу? Разве не принесешь ты больше пользы, если продолжишь жить и уничтожать чудовищ? Ради чего ты вообще бился со шрайя, если не для того, чтобы продолжать жить и вернуться к Эльзе?

Эльза.

Что она скажет, когда узнает о твоем выборе?

Она ничего не скажет. Потому что я ее не услышу. Я не смогу ее услышать – мертвые не слышат. Абэ-но для меня не друзья, не товарищи, не подчиненные, но я не могу позволить им умереть за себя. Ни им, ни другим.

Честь боевого мага не позволит этому свершиться.

Долг боевого мага требует спасти их.

Эльза поймет.

Она обязательно поймет.

Я прибыл в Мирту без команды, и потому никто в команде не погибнет. А я… Ну что же. Как боевой маг, я знал, что могу погибнуть на задании. Вот оно, мое последнее задание – спасти семью Абэ-но. Осталось только отыскать убоговских упырей и забрать у них убоговского шрайя, которого они упрятали невесть куда…

Упыри…»

Предыдущие все, как один, замолчали.

«Нет», – подумал Уолт.

«Это хороший вариант», – сказал он себе.

«Это… слишком ответственный шаг…»

«И велика вероятность того, что никто не умрет…»

«Лучше я сам…»

«Что ты сам? Позволишь себя зарезать как жертвенного барана? А Эльза? А Осколки? В этот раз посмертия не избежать. Ты откладывал проблему перерождения на потом, но вот оно – это потом».

«Если… они станут опасными чудовищами…»

«Упыри уже опасные чудовища. И ты можешь не отдавать всю формулу. Татгем просила хотя бы эликсир для Гениев Крови. Это возможно».

«Постигающие могут расшифровать… могут доработать… есть определенные сложности…»

«Это все отговорки, Уолт. Постигающие много чего могут – и все же не делают. Тому есть причины. Будь честен с собой, Ракура. Ты не хочешь умирать. И ты не хочешь, чтобы из-за тебя умирали другие. Но сейчас или ты, или другие. Это обычная логика. Строгая дизъюнкция. Вернее, она была такой – если бы не Татгем. И с ней ты можешь вспомнить, что ты не только боевой маг Уолт Намина Ракура. Ты еще и реинкарнация, перерождение того, у кого честь и долг будут помасштабнее твоих. Отдав себя на заклание шрайя, ты спасешь жизни немногих, но что тогда станет с Проклятой Башней? С остальными хранилищами Осколков? Что произойдет с твоей душой после перерождения? Твои знания могут пошатнуть сложившийся в Равалоне баланс сил, а если вдруг за Осколки начнется война, то во сколько раз больше жизней она заберет по сравнению с тремя жизнями семьи Абэ-но? Подумай хорошо, Уолт. На кону не просто твоя жизнь и жизнь горстки смертных. На кону куда большее».

Уолт уже не понимал, с кем он говорит. С предыдущими? С первым, решившим прервать длительное молчание? С самим собой? Со всеми одновременно – ведь, в сущности, все они и есть он?

«Да, все мы – это ты. Но решать – только тебе. Здесь и сейчас – ты сам выбираешь свою судьбу. Однако помни, что твоя судьба – не только твоя. От нее зависит многое и многие. Ты всегда будешь должен тем, кто был до тебя, благодаря кому ты есть. Но ты всегда будешь в ответе и перед теми, кто окружает тебя и кто будет после тебя. Каждый твой выбор меняет не только твое будущее, но и будущее всего вокруг. Такова участь – и не только твоя, боевой маг. Такова участь всех, кому дан разум, кто несет ответственность за свои поступки. Помни, ты не только боевой маг. Ты еще и хранитель Осколков, оставшейся от Меча и Посоха могущественной и страшной силы, во власти которой уничтожать целые миры. Помни об этом – и принимай решение».