– Если я прав, то обязательно его достану. Доберусь до него, даже если это будет последнее, что мне удастся в жизни сделать.

– Возможно, так оно и будет, это я насчет заключительной части твоей фразы.

На стрельбище Стрелкового клуба было жарко, солнечно и тихо. Хороший день, если не считать, конечно, пекла, которое, впрочем, не слишком меня беспокоило. «Деревяшка» Хоффи была просто блеск. Все его ружейные ложа и приклады высокого качества. Но подгонка дробовика, который я привез, потребовала много хождений для установки бумажных мишеней. Дробовики оцениваются на основе процентного соотношения числа дробинок, поразивших тридцатидюймовый кружок с расстояния сорока ярдов, к общему количеству дроби в заряде. Этот давал семьдесят процентов, что не устраивало владельца, который хотел снизить их до пятидесяти, ибо, по его словам, при такой плотной кучности трудно попасть в летящую утку. Ну может, по-своему он был и прав, да вот бегать к мишени и обратно пришлось мне. Это, скажу вам, чертова работенка – считать кучу маленьких дырок. Я даже пожалел, что не могу передоверить ее Джиму Хайнсу.

Когда я вернулся в мастерскую, Джим сообщил:

– Спускалась ваша жена, мистер Найквист. Просила, чтобы вы срочно зашли домой.

– О'кей, – ответил я.

Задавать вопросы не было смысла. Знай Джим больше, все бы мне и сказал, а потому за ответом надо было подняться наверх. Я освободился от ноши и отправился в квартиру.

Барбара стояла возле большого кресла, в котором прошлой ночью сидела в белом вечернем платье, подобрав под себя босые ноги. Она стояла так, что было ясно – вскочила только что, услышав, как я поднимаюсь по лестнице. Что бы там такое ни было, ей не хотелось обсуждать это сидя. Малышка была в светлом летнем костюме, в котором я впервые ее увидел и в котором она вышла за меня замуж. На голове красовалась шляпка. Белые перчатки и сумочка лежали на столике рядом. Малышка была готова на выход. В руке она держала свернутую газету и, кивнув на нее, спросила:

– Ты видел?

– Никогда не утруждаю себя чтением газет, – ответил я. – С тех пор как умер Сталин, еще не было хороших новостей, и это обернулось не такой уж отличной вестью, как выглядело на первый взгляд.

Она протянула мне газету. Я прошествовал через комнату и взял ее. У Барбары были заплаканные глаза. На первой странице красовался набранный крупными буквами заголовок: «Покушавшийся на Мэйни схвачен и доставлен в наш город».

Я быстро пробежал глазами текст. Оказывается, Тони Аугуст умудрился засадить себя в Техасе в тюрьму за то, что устроил поножовщину во время дружеской игры в картишки. Что он забыл в Техасе и какого черта играл там в карты, когда по плану должен был улепетывать в Мексику со все увеличивающейся скоростью, – естественно, ничего не говорилось. Полицейские и спецы из ФБР оказались шустрыми ребятами – идентифицировали отпечатки его пальцев. В результате мистер Аугуст оказался препровожден в тюрьму Капитал-Сити и теперь ожидает суда по обвинению в покушении на убийство. Утверждалось, что для этого есть немало вещественных доказательств.

Закончив читать, я сказал:

– Ну, похоже, дела Тони плохи. Пахнет браслетами на запястьях.

– Ты знал его?

– Встречались.

– Что... – Она облизнула губы. – Что ты собираешься делать, Пол?

Глянув на нее, я вдруг понял, что ее волнует. В этот день до меня все туго доходило. Для нее, конечно, черным по белому было написано: невиновный человек схвачен за мое преступление. Да, я явно был не в форме. Ну, что тут скажешь?

– С чего это я должен сморозить величайшую глупость, лапочка? Даже не собираюсь...

– Тогда... – Она опять облизала губы. Если так пойдет и дальше, у нее совсем не останется помады на губах. – Тогда придется это сделать мне. Если... если, конечно, ты меня не остановишь.

Никогда я еще не был так близок к тому, чтобы ударить женщину. Отвернувшись от нее, я вытащил из оружейного шкафа сорок пятый автоматический, вставил в него обойму и заслал патрон в патронник. Даже не поставил его на предохранитель. Так и вложил пушку ей в руку – заряженной, со взведенным курком.

– Нажми, – приказал я. – Просто нажми на этот чертов спуск. Наведи прямо вот сюда, – я показал на собственное сердце, – и стреляй. Может, когда я буду мертв, ты наконец почувствуешь себя в безопасности.

– Пол, пожалуйста!

Она робко отложила пушку. Я скорчил гримасу, чувствуя себя дураком, потянулся за оружием и опустил курок.

– Извини за мелодраму. Но что, черт возьми, прикажешь делать, чтобы доказать свои добрые намерения?

– Прости меня.

Я разрядил пушку, отложил ее в сторону и заговорил, стоя спиной к Барбаре:

– О'кей. Мы можем побеседовать как разумные люди? Или ты предпочитаешь взять на кухне кусок бельевой веревки и связать мне руки за спиной? Просто чтобы быть уверенной, что по рассеянности я не схвачу тебя и не задушу голыми руками.

– Я же сказала, прости меня. Обернувшись к ней, я сказал:

– Не собираюсь идти в полицейский участок и предлагать себя вместо Тони Аугуста. Во-первых, потому, что он головорез и наемник. Во-вторых, мне не дадут отойти отсюда и на девять ярдов, если пронюхают, куда и зачем я иду. В-третьих, Тони Аугусту хорошо заплачено за его роль. И наконец, очень маловероятно, что с ним что-либо случится, пока он там, а к тюрьме ему не привыкать. А если что-то произойдет, то лишь по его вине. О том, что он даст себя поймать, не договаривались. Она с трудом выговорила:

– Здесь говорится, что обвинитель собирается просить для него смертного приговора, потому что нельзя поощрять потенциального убийцу просто за то, что тот сделал неверный выстрел.

– Мало ли чего пишут! – возразил я. – Это еще ничего не значит. Не забывай, что скоро выборы.

– Факт тот, что человек в тюрьме за содеянное тобой. Я не мог не ухмыльнуться:

– Ты умна, как утка, Бабе. Не иначе всему этому научилась в школе, угадал? Хорошо – это хорошо, а плохо – это плохо.

– Да, – твердо произнесла она.

– Фактом является то, что ты, черт подери, даже не знаешь, о чем толкуешь.

– Может, и не знаю. – Она была близка к тому, чтобы расплакаться. – Но убеждена в том, что должна сделать, Пол. Я... я должна была так поступить еще в первый же день. Но позволила тебе тогда меня отговорить. Даже не знаю почему. Просто... нет, не знаю. Ты действовал так... так естественно. Было очень трудно поверить, что ты... даже после того, как я сама видела... я знала и, однако, пыталась... объяснить себе... ох, проклятье, как мне не хочется чуть что реветь, словно ребенок!

– Вот носовой платок. Я бы предложил тебе выплакаться мне в жилетку, но не думаю, что это было бы верным в данных обстоятельствах.

– Иногда я думаю, что ненавижу тебя, – выдохнула Барбара. – Почему тебе обязательно надо все еще усугублять?

Я уставился на нее. Скажи ей правду, она, скорей всего, не поверит, да и в любом случае, поверит или нет, для нее безопаснее повсюду таскать с собой шашку динамита. До тех пор, пока малышка думает, что видела настоящую попытку убийства, у нее один шанс уцелеть, хотя и не очень хороший. Она определенно слишком трудна для защиты. Уже дважды я пытался ее защитить, и каждый раз это удавалось лишь огромным трудом.

Подойдя к телефону, я поискал номер в справочнике:

– Вот, нашел. Если собираешься этим заняться, по крайней мере, сделай все правильно. Это телефон «Курьера». Спроси репортера по имени Джек Вильямс... Утром он уже был здесь, так что сейчас где-то в пределах досягаемости. Заставь Джека пообещать использовать все влияние его газеты, чтобы обеспечить тебе защиту. Он честный малый и уже давно пытается добыть на меня компромат. Возможно, с ним тебе удастся лучше поладить, если, конечно, не будешь действовать в духе особой любви ко мне. Советую тебе прикинуться несчастной разочарованной невестой без большого числа извилин в голове. Вроде ты случайно на что-то наткнулась и теперь не знаешь, как выпутаться. Что, по сути дела, истинная правда.