Я отрицательно покачал головой:

– Это не то, что я говорил. Я сказал, это ружье должно оказаться в состоянии сделать такое. Все же остальное зависит от человека. Это касается его глаз, типа прицела на ружье, еще от того, стреляет ли он с упора...

– В комнате был обнаружен мешок с песком на регулируемом штативе.

– Ну, если он стрелял с упора, да еще с оптическим прицелом и ружье было должным образом пристреляно, то ему, видимо, не составило труда вычислить поправку на восемь дюймов при стрельбе на четыреста ярдов. Опять же, если он знал, как стрелять, хорошо выспался предыдущей ночью и не схватил лихорадку в последний момент, что вовсе не исключается. Помимо всего прочего, стрелять в кусок бумаги или жестянку – это одно, и совсем другое – стрелять в человека. Мое впечатление... – Я смешался.

– Продолжай!

– Мое впечатление сложилось из того, что я слышал по радио и от тебя. А насчет мешка с песком... это ведь указывает на профессионала. Следовательно, мы имеем дело с хорошим стрелком, который, возможно, легко поразил бы Мэйни насмерть, будь тот бумажной мишенью. Но поскольку это был живой Мэйни, прессинг оказался таким, что этот малый в последнюю секунду замандражировал и моргнул глазом. При стрельбе с такого расстояния для промаха этого достаточно. И в конце концов, если нервишки его не подвели, то почему он не выстрелил снова уже наверняка? Он же знал, что промахнулся...

– Каким образом? Мэйни был сбит с ног, и киллер подумал...

– Не глупи, Джек, – остановил его я. – Любой, кто занимается стрельбой, знает, куда летят его пули. Даже когда ты дернулся, то все равно чувствуешь, куда послал пулю. Конечно, если не запорошил глаза. Думаю, малый дал маху на первом выстреле, а затем послал все к черту, ему расхотелось в этот день отстреливать губернаторов.

«А что, – подумал я, – неплохая получилась версия случившегося».

На полпути к городу ей приспичило непременно остановиться на заправочной станции. Казалось, я обречен иметь дело с людьми, которые не могут потерпеть до дому, но тактично подогнал машину к бензоколонке, хотя бак был заполнен бензином на три четверти. Рабочий на заправке умудрился втиснуть в «плимут» четыре галлона, но при всем желании так и не смог найти места, чтобы добавить масла. Машина у меня была хоть и маленькая, да неплохая. Я уплатил за бензин. Девушка чуть ли не бегом вернулась обратно, хлопнула дверцей и сжалась в комочек рядом со мной на сиденье. За день она умудрилась достаточно побывать на солнце, так что кожа ее слегка порозовела, но сама она выглядела взмокшей, взъерошенной и малость измученной. Однако такой Дженни мне казалась даже более привлекательной, и я поймал себя на праздной мысли об очередных бутылочках пивка и одеяле на пляже... Только какой прок в пустых мечтаниях? За последние два года я не раз выказал себя дураком по амурной части, хватит с избытком на всю оставшуюся жизнь. Врубив передачу, я покатил дальше. По пути к городу мы почти не разговаривали.

Дженни, как она мне еще раньше рассказала, снимала квартиру вместе с двумя другими девушками в старом квартале на западной стороне в одном из кирпичных домов. Когда-то жить здесь считалось весьма престижным. Я подрулил к бордюрному камню, обошел машину, чтобы открыть для нее дверцу, и отнес ее сумочку в вестибюль.

– Ну, – произнесла она, – премного благодарна, Пол. Я хорошо провела время.

– Удовольствие было взаимным, – галантно ответил я.

– Надеюсь скоро тебя снова увидеть. Звякни мне.

– Непременно.

Она внимательно вгляделась в меня, гораздо пристальнее, чем требовалось, и я знал, о чем были ее мысли. Дженни хотела выяснить – просто для отчета, – что за чертовщина случилась с нами в прошлую ночь, когда сама она отключилась? Я обнял ее одной рукой, поцеловал и вложил ей в руки сумочку.

– Пока, Дженни! Позаботься о себе и будь осторожной.

Отъезжая прочь, я вытер рот, глянул на губную помаду, оставшуюся на носовом платке, и скорчил гримасу. На вкус эта дрянь напоминала свежую малину.

Мастерская находилась в двух кварталах от Линкольн-авеню на Вестерн, в небольшой деловой части города, перед тем как Вестерн расширяется, чтобы стать бульваром с парком посередине. Такое расположение нас вполне устраивало. Люди с пушками, подлежащими починке, любят парковаться как можно ближе к дверям мастерской, дабы избежать долгих переходов, когда все прохожие, и полисмены в том числе, таращат глаза, размышляя: интересно, какой это банк собираются ограбить? Для страны, про которую когда-то говорили, что ее население с детства не расстается с оружием, мы в последнее время здорово измельчали. У нас теперь туго приходится тем, кто желает научиться стрелять или хотя бы уметь держать в руках ружье, что лично у меня вызывает недоумение, если учесть, какие дела творятся в мире... Ну да ладно, хватит распространяться на эту тему, тем более вот и она – наша лавочка.

Я припарковался перед входом. В мастерской горел свет. Войдя внутрь, я увидел Хоффи, который отделывал под орех ложе «манлихера» – славный кусок добротного с прямыми волокнами дерева. А за моим верстаком сидел подросток лет пятнадцати и внимательно наблюдал за его работой.

– К тебе посетитель, – произнес Хоффи, подняв на краткий миг глаза, чтобы кивком указать на парня.

– Привет, Дик! – обратился я к нему. – Что за беда стряслась?

Тот не замедлил с ответом:

– Мне сдается, что я просто невезучий или что-то в этом роде, мистер Найквист. Этим вечером снова пытался сдать на квалификацию. Семь выстрелов уложил в мишень один к одному, а затем сломался это чертов боек. Я попробовал закончить стрельбу из пушки Бобби Стейна, но... – Он горько пожал плечами.

– Сурово, – посочувствовал я. – А где пушка?

– Да здесь.

Дик соскользнул со скамьи и повернулся, чтобы вытащить ружье из чехла – один из тех «мосбергов» двадцать второго калибра, надежность которых ниже среднего, поскольку они относятся к моделям доступным по цене – за тридцатку купишь запросто. Приятно было видеть, что паренек открыл затвор, прежде чем передал ружье мне, – видимо, мои уроки пошли ему на пользу. Спрашивать Дика, чего ради ему приспичило чинить боек вечером в воскресенье, когда до следующих стрельб еще целая неделя, смысла не было. Когда-то я и сам был подростком с ружьем, поэтому прекрасно понимал, что испытывает этот мальчишка. В конце концов, как же он защитит дом от грабителей, если ружье вышло из строя? И если вдруг на этой неделе русские бросят бомбу на Кэпитал-Сити, то кто же будет кормить семью голубями и белками из парка, а также сражаться с мародерами, «пятой колонной» и парашютистами, пока не восстановят порядок? Я хочу сказать, что для Дика визит ко мне значился в числе наиважнейших дел.

– Как вы думаете, мистер Найквист, его можно починить?

– Конечно можно, – заверил я.

Что мне нравится в продукции массового производства, так это то, что изделия делаются на конвейере. Большинство последних образцов настолько просты по конструкции, а детали до такой степени упрощены, что разобрать и собрать их можно без труда и почти без инструментов, в отличие от некоторых образчиков прежних времен, ковыряться в которых врагу не пожелаешь. Я разобрал затвор, устранил неисправность и собрал его в ускоренном темпе. Парень не спускал с меня глаз – в следующий раз уже будет знать, как самому что сделать. Я вставил затвор на место и вручил ружье подростку. Тот смешался, готовясь услышать плохие новости. Я сделал вид, что взглянул в прейскурант, и сообщил:

– Доллар и сорок центов.

– Я... я заплачу вам в следующее воскресенье, мистер Найквист.

– Ладно уж.

Он спрятал ружье в чехол и чуть ли не бегом выскочил на улицу, поблагодарив меня на ходу. Когда дверь за ним закрылась, я сделал в книге небольшую пометку: «Дик Менкасо – 1 доллар 40 центов». Все они платят, только когда вспоминают, и все же я надеялся, что Дик не забудет.

Хоффи позади меня что-то недовольно прорычал.