Свой род Святослав знал с самого детства. Всем рассказывают предания о богах и великих витязях древности, но не все при этом слушают о собственных пращурах. Начать пришлось от создания мира – как появились сперва великаны, потом боги, потом люди, потом старинные королевские роды Севера. Как ильменский князь Ратибор взял в жены королеву Ауд – иначе Уту – и от нее пошел род норманнских конунгов, произведший на свет Харальда Боезуба и его потомков, что основали Хольмгард.

Но вот Святославу вручили рог с медом и позволили первым выпить за своих предков, признавая за ним права потомка. Юный князь низко поклонился матери; взяв за руку, Эльга возвела его по ступеням.

Святослав повернулся к правому сиденью. Эльга взяла лежащий там меч в ножнах – тот самый Поцелуй Валькирии, что Ингвар привез из Свинческа после победы над Сверкером, – и передала Святославу.

– Прими оружие отца твоего и сокруши им всех врагов наших. Волею богов, рода и дружины дается тебе власть над русью, землей Русской и всеми данниками ее, чтобы ты раздвигал пределы ее и во славу богов наших взращивал славу рода русского.

Святослав немного выдвинул меч из ножен, прикоснулся губами к основанию клинка, где рейнские мастера выбили знак креста.

– Пусть поразит меня мое же оружие, если я буду виновен в трусости, жадности, обмане, если изменю чести рода и замараю память предков. Пусть я голову сложу на поле, но не упущу ни пяди земли, что род мой завоевал, и новые владения к ней прибавлю.

У Эльги на глазах блестели слезы волнения, и то же волнение отражалось на многих лицах. Казалось, перед сборищем в гриднице стоит юный бог – стройный отрок, первый в этой части мира имеющий наследственное право на власть над такими огромными просторами. Ни отец его, ни Олег Вещий не обладали истинным правом на земли северной и южной руси. Святослав воплощал саму державу русов – новую, едва входящую в силу, но уже глядящую далеко, в самый окоем. Смотревшим на него в этот миг казалось, что на их глазах происходит новое рождение мира.

Тородд помог Святославу повесить перевязь на плечо – для отрока меч был слишком длинным и касался пола концом ножен. Потом взял и подал золоченый Ингваров шлем – тот, что сияет над полем битвы, как солнце в тучах, указывая место вождя и наполняя сердца воинов огнем ратной доблести. Святослав приложился к нему губами, потом прижался лбом к куполу, будто стремясь слить свои помыслы с отцовскими. Повернулся, держа шлем перед грудью, и так опустился на новую кунью подушку. Эльга села рядом с ним.

– Это, – с сильно бьющимся сердцем Святослав повернулся к Эльге, и она подалась ближе к нему, – тот самый меч, который был с отцом, когда он… Или его с ним похоронили, да?

– Нет, – с неохотой ответила Эльга. – Это Поцелуй Валькирии – из Свинческа, а он взял с собой Волчий Зуб. И он утонул в Тетереве. Меч. Выпал из руки, когда отец сражался по грудь в воде… и река унесла его. Но так вышло куда лучше, чем если бы он попал в руки Маломира.

Лют покосился на Мистину; они видели, как Эльга и Святослав вдвоем смотрят на меч, а значит, разговаривают о нем. То, что Мистина в Плеснеске услышал от Красилы, они предпочли утаить от дружины.

– Древляне могли и налгать, – говорил Мистина. – Но если они сказали правду… это очень плохо. Это большое несчастье, и оно не станет меньше, если все наши о нем узнают. Но что проку знать? Если Волчий Зуб у Володислава, мы не увидим его раньше, чем возьмем добычу. Вместе с его головой.

А Лют мысленно добавил: ну а если будет случай его вернуть, не так уж худо, что о нем знаем только мы…

После клятвы князя богам дружина принесла клятву князю: каждый из воевод и бояр целовал свой меч, присягая на верность. Это была большая честь – приносить клятву при начале нового княжения, становиться камнем в основании нового славного века. Оба сына Свенельда сделали это в числе первых. Прошло то время, когда Лют на таких собраниях сидел на полу возле ног отца или старшего брата – теперь он занял место рядом с Мистиной, и меч его внушал восхищение и зависть.

Мысли всех собравшихся занимала грядущая война. О ней думали уже не первый месяц, к ней готовились, кое-кто уже успел отличиться. Свенельдич-младший ходил в набег на Малин. Свенельдич-старший по пути к Етону разбил деревскую дружину на Рупине. Равдан, смолянский воевода, отбил нападение Володислава на захваченный Нелепов, пока Тородд в Киеве сватал Эльгу за своего младшего брата Хакона.

Почти сразу, едва были подняты братины за богов, павших и предков, зашла речь о начале дела. Ждать было больше нечего: в Киеве собралась почти трехтысячная рать. За длинными столами сидело столько знатных, облеченных властью людей, сколько даже эта славная палата никогда еще не видела. Здесь были родичи Ингвара – его родные братья Тородд и Хакон, двоюродный брат Ингвар из Ладоги; были родичи Эльги – плесковские и шелонские князья, был Грозничар – черниговский князь, женатый на родной сестре Эльги, Володее. Со Святославом приехал его кормилец Асмунд – не происходя сам из княжеского рода, он приходился Эльге двоюродным братом и тоже был родным племянником Олега Вещего.

Оглядывая собрание самых роскошных «печальных» кафтанов, какие только можно соорудить из лучшей фризской шерсти, греческих шелков, свеаландских серебряных позументов и моравских зерненых пуговок, Мистина невольно думал: оно могло бы быть и еще роскошнее, привези он с собой Семирада или кого другого из Етоновых бояр. Попытку старого плеснецкого князя присвататься к Эльге он утаил даже от нее самой, надеясь, что отвадил Етона от этой мысли. Но и так множество знатных людей обещало споры и борьбу за воеводское звание в походе.

Уже почти двенадцать лет киевским воеводой при Ингваре был Мистина. Но Ингвара больше нет, а его наследник не унаследовал любви обоих родителей к Свенельдичу-старшему.

– Как выступать будем, княже? – начал Тормар.

Этот рослый, яснолицый человек с густыми русыми волосами и такой же густой рыжей бородой, немолодой и опытный, во всем облике которого сказывалась воинская мощь, с ожиданием смотрел на тонкого светловолосого отрока. Но перед ним был не просто отрок. Законный наследник правящего рода, Святослав воплощал всю его мощь и мудрость. Он окроплен жертвенной кровью Перунова жеребца и возведен на стол своих предков – теперь его устами говорят боги.

– Кто из вас знает пути в земле Деревской? – Святослав с высоты стола оглядел бояр.

– Я знаю, пожалуй, лучше других, – ответил Мистина. – И еще лучше – мой брат Лют, он почти десять лет прожил в Деревах вместе с отцом и не раз ездил с ним по дань. Он знает все те городцы и большие веси, куда древляне свозили дань по гнездам, и пути между ними.

– Сколько у вас из Свенельдовой дружины осталось людей? – спросил Тормар.

– Оружников четверо у меня, один среди гридей. Да двое торговых людей, но эти хорошо знают лишь Моравскую дорогу.

– Мало. Проводники нужны.

– Проводников на месте возьмем! – крикнул Ивор. – В Греческом царстве и то находили, а тут чего не найти. Как пойдем-то, княже? Всем войском или по дружинам?

– Я пошлю вызов Володиславу, – Святослав с решимостью взглянул на бояр, – пусть он соберет своих людей и готовится выйти со мной на ратное поле.

– Ты дашь ему выбрать время? – спросил Мистина. – И место?

Святослав смутился. Нельзя позволять противнику что-то выбирать, это он знал.

– Я назначу ему место и время.

– А если он не примет этот вызов? И нападет где ему будет сподручнее?

– Как – не примет? Ведь он потеряет честь!

– Он вот-вот потеряет свою землю, – напомнил Тородд. – И все племя свое.

– Какая ему честь? – воскликнул Хакон. – Маломир на Ингвара напал тайком, в засаде подстерег, о чести не думал. А тогда при Ингваре была лишь дружина малая. Ныне же мы тремя тысячами идем.

– Но если Володислав все равно будет разбит, он может хотя бы уйти с честью!

– Мы поможем ему! – сказал Мистина, и все удивленно взглянули на него. – Мы вынудим его собрать войско.