– Отдохнем и вернемся? – с надеждой спросил Володислав Величара, дождавшись, когда тот в своих санях поравняется с ним.

– Теперь не будет дела – только жизни понапрасну класть! – отмахнулся тот. – Людей у нас теперь равно с ними, дрова и воду они в городец натаскают, припас у них есть – недаром же они всю волость обчистили. Могут хоть до Велесова дня сидеть. А вот нам не посидится. Сейчас снег идет, а к ночи, я чую, метель завернет.

– Домой, стало быть?

– В Искоростень, да. Надобно теперь готовиться самого важного гостя встречать.

– Велеса? – Володислав мельком подумал о жертвах солноворота, которые теперь приносить ему – старшему в своем роду…

– К Рогатому мы сами придем, как черед настанет в землю ложиться. Я про Святослава. Это у нас так, запевки. А вот как он подойдет, тут самая гудьба и начнется.

Долгие праздники Коляды – пора страшная и веселая, но в Киеве в первую зиму после гибели Ингвара страшного в ней было куда больше, чем веселого. Тех «дедов» и «чуров», кто в эти сумеречные короткие дни и долгие темные ночи приходит в гости, теперь незримо возглавлял сам князь – тот, кого все кияне еще хорошо помнили живым. Эльга не могла оставаться дома: приготовила стол, разложила ложки по числу умерших родичей, а сама с маленькой Браней ушла к сестре. Ута тоже накрыла стол в старой Свенельдовой избе, пригласила к столу дух покойного свекра. Обычно она звала заодно с ним и дух Витиславы – давно умершей законной жены воеводы и матери Мистины. Но в этот год ложек стало на две больше: ради Люта и Соколины Ута пригласила и духи их матерей, Милянки и Владивы. Умершие рабынями, те сами не заслужили этой чести, но Ута сделала это ради их детей, первый год живущих свободными людьми и полноправными членами семьи.

Мистина тоже не имел большой охоты веселиться – уж очень тяжелый для него выдался год. Но положение не оставляло выбора: в солноворот с утра он заколол свинью в честь богов, вечером в гриднице подавали угощение для своей дружины и для всех, кто зайдет на воеводские меды. Вид его, в белой одежде поднимающего братину во славу и память сперва отца, потом побратима-князя, внушал трепет. Казалось, Навь властвует над всеми, кто еще задержался на белом свете, наползает, подчиняет, берет дань с этой части мира живых.

Лют впервые проводил зимние праздники без отца, в семье брата. Развлекал Эльгу рассказами о своей последней поездке в Царьград: теперь наконец и вздорный василик Пантелеймон пригодился, и Димитрула – молодая дочка харчевника в предместье Святого Мамы, что всегда так задорно улыбалась светловолосому молодому русу. Не рассказал он только о том, что меч Ингвара Тетерев-река вынесла на бережок и отдала древлянам… Эльга была ему благодарна за попытки ее развеселить, а Лют с этих дней стал смотреть на нее по-другому. Раньше это была княгиня – госпожа, на которую приходилось взирать снизу вверх. А теперь он осознал: эта женщина в белых одеждах вдовы – сестра его невестки, родня, семья. К тому же перед Колядой у них появилась еще одна семейная связь: Пламень-Хакон, младший брат Ингвара, взял в жены Соколину – сводную сестру Мистины и Люта. Почтительности к княгине у Люта не убавилось, но появилась глубокая убежденность, самая подкладка душевной силы: он должен быть готов все сделать ради Эльги не только потому, что она княгиня, но и потому, что родня первой должна вставать на ее защиту. Подставлять свои плечи под тот груз, который этой женщине приходится нести. А он, Лют Свенельдич, новый обладатель прекрасного меча, уже доказал, что от него будет толк.

Все знали, что Святослав совсем близко – в Любече. Он и его собранные с северных земель дружины спешили в Киев изо всех сил, но поспели добраться только до Любеча, а там уж пришлось остановиться и воздавать честь богам. Путешествовать во время Колядных празднеств нельзя, да и глупо гневить богов и дедов перед началом войны.

От Любеча до Киева – три конных перехода или пять пеших. Легко было высчитать, когда Святослав появится в Киеве. С нетерпением его ждали все. Эльга ждала своего единственного сына – теперь уже навсегда единственного. Дружина – вождя, который поведет их в поход на древлян. Разная чадь, простая и мудрая, – нового князя, господина над русью и полянами. И все эти ожидания устремлялись к отроку тринадцати лет от роду…

Эльга не видела сына около двух лет – с тех пор как после похода на смолян Ингвар отослал его на Ильмень, в Новый город. Счел, что пришла пора разделить наследие своей семьи – имущество матери и братьев в старом Хольмгарде – и владения великого и светлого князя русского. При жизни четырех поколений Хольмгард был стольным городом Приильменья. Но теперь его владыки – Ингвар и Святослав – стали чем-то большим, а Хольмгард превращался лишь в старую родовую усадьбу. Великому князю русскому и подчиненным ему словенам Приильменья требовался новый город, и юный Святослав, князь-отрок, пробовал свои силы в городе-отроке, в котором первые избы были ровесниками своему владыке.

Но расправить крылья там юный князь не успел – его позвал великий киевский стол.

У Почайны юного князя встречали Тородд и Мистина. Хакон и другие родичи ждали у Эльги. Сначала, как водится, была шумная возня, приветствия, восклицания: все обнимали приезжих, едва дав им снять кожухи. Вместе с юным князем прибыл его кормилец Асмунд – брат Эльги и Уты, и сын Уты – Улеб.

Увидев сына, Эльга поразилась, как он вырос. За эти две зимы Святослав заметно вытянулся, хотя матери еще не перерос. Но куда сильнее он изменился душой: от нее уехал отрок, исполняющий волю отца, а вернулся юный князь, хорошо знающий свои права и обязанности.

На следующий день назначили принесение жертв и возведение на престол. Но, когда схлынул шум всеобщих приветствий, когда Мистина и Тородд увели Асмунда пить пиво, а мать и сын остались почти вдвоем, оказалось, что молодой князь приехал уже недовольный. За время долгой остановки в Любече Святославу рассказали обо всем, что успело случиться до Коляды, – о походе Эльги на могилу мужа, о налете Люта Свенельдича на Малин, даже о поездке Мистины к Етону плеснецкому.

– Мы отправимся сразу, как только мои люди отдохнут с дороги, – сказал он, когда Эльга спросила, сколько он задержится в Киеве. – Я и так слишком сильно опоздал. Но это твоя вина. Зачем ты начала без меня! Ты не должна была начинать месть, пока я не приеду.

– Маломир сватался не за тебя, – улыбнулась Эльга. – Только у меня был этот случай, и боги не простили бы, упусти я его.

Недовольство сына ее удивило: она ждала, что он будет восхищаться ее силой духа и отвагой, как это делали все вокруг.

– Да леший бы взял его и его сватовство! Ты не должна была туда ехать и ничего делать, пока я не приеду. А я уж сам показал бы этому гаду, какое он имеет право свататься к моей матери, убив моего отца!

– Но я не могла упустить такой случай! – повторила Эльга, изумленная тем, что ей приходится защищаться и оправдываться после своего подвига. И перед кем – перед сыном. – Маломир не ждал от меня беды, он был пьян от своей удачи и мнил, что схватил Перуна за бороду. И все его люди думали, что мне теперь остается только плакать и принимать их волю. Нельзя было упустить такую добычу! Сами боги послали мне этот замысел, и боги его благословили. Нам все удалось, мы убрали разом и Маломира, и полсотни его бояр. Мы обезглавили древлян, и теперь они вполовину слабее, чем были!

– Слабее! Да уж, это верно! – с досадой воскликнул Святослав. – Но какую я теперь добуду славу, когда мой противник ослаблен, все равно что закопан в землю по пояс. Мне нужна настоящая честь, а такая дается только победой над сильным врагом! Я бы сделал не так: послал бы к ним, чтобы они собрались все вместе и приготовились к бою, и тогда победа над ними принесла бы мне истовую славу! Я только вступаю на княжий стол, а уже вынужден начинать с бесчестной победы! Ты лишила меня…

Продолжить ему не удалось: Эльга шагнула ближе и с коротким сильным замахом влепила чаду пощечину. Святослав прикусил язук и отшатнулся; на лице мелькнула растерянность, в голубых глазах заблестели слезы от боли и обиды. До сих пор его били, только когда учили оружному и рукопашному бою.