Эта новость Ингвара весьма порадовала: он сам вновь собирался уезжать и предпочел не оставлять Хельги вблизи киевского стола. Лето не обещало ему отдыха после проведенной в разъездах зимы. Не всякий смерд, гнущий спину на полях, живет такой беспокойной и утомительной жизнью, как князь киевский. И уж тем более не сулили покоя ближайшие несколько лет – пока предстояла борьба за договор с греками. За зиму Ингвар достиг крайних северных пределов своей земли, а теперь его путь лежал на другой край света – снова к Греческое морю, к устьям Днестра и Буга, к покоренным еще в ранней юности уличам. До того они платили дань царю болгарскому, чьим родичем теперь Ингвар стал. А между землями уличей и древлян кочевало колено Явдиертим – одно из трех племен, что считались среди восьми печенежских колен наиболее сильными и благородными…
Отъезд князя с дружиной стал для стольного города большим событием. Эльга вернулась накануне – не пробыв в Вышгороде и двух недель. Везти с собой Огняну-Марию, которой оставалось до родов около месяца, было, конечно, нельзя, и на это время Ингвар собирался оставить ее в Витичеве. Эльгу решение радовало. Видеть болгарыню или хотя бы знать, что та где-то рядом, ей и сейчас было тошно. А если та – ну вдруг – и впрямь помрет родами, то, случись это в Киеве, княгине не избежать сплетен и облыжных обвинений. Люди ведь охотно верят, что другие совершили все те подлости, какие они сами совершили бы на их месте.
Княгиня провожала Ингвара на причале. С ним уходила половина большой дружины, Мистина со своими людьми, Боян с болгарами – общим счетом вышло около тысячи человек. С собой Ингвар вез сотни сорочков куниц и бобров из собранной дани: Боян должен был доставить их в Царьград и попытаться продать там как свои. Греки не дураки, поймут, откуда шкурки, но разве это повод их не покупать, если цену спросят подходящую? Добыча прошлогоднего похода обеспечила киевских князей некоторым запасом заморских сокровищ, но за зиму, после всех переговоров с князьями, боярами и родней, этот запас усох уже вдвое.
С Эльгой оставались вторая половина большой дружины и брат Асмунд. Точно как год назад, когда все уходили на Греческое море. И от воспоминаний так сжималось сердце, что Эльга не удерживала слез. Год назад она тоже волновалась, но еще не ведала, к счастью для себя, что ей предстоит на самом деле!
И лишь когда слезы высохли, а лодьи вождей скрылись, заслоненные идущими позади них, Эльга подумала: а они-то сами, Ингвар, Мистина и все их оружники, с каким чувством пускаются год спустя в тот же путь? Не мерещится ли им «олядный огонь», навстречу которому они шли минувшим летом с отвагой неведения?
Нет, в пределы Греческого царства они в этот раз не пойдут. Но мало ли на пути воина опасностей и помимо «олядного огня»? За южными рубежами Деревляни начинаются кочевья Явдиертим: один вождь этого колена сидит в порубе на Асмундовом дворе под крепкой охраной, а другой, его старший брат, должен в ближайший месяц ждать встречи с русами у Протолчи. И, наверное, направляется он туда не с любовью в сердце…
* * *
Снова они отправлялись в путь все втроем: князь, его побратим и его шурин-соперник в борьбе за Олегов стол. В этот раз у них было гораздо меньше войска – всего около трех тысяч на троих, – и им предстояло расстаться еще на половине пути. Но по Днепру они шли вместе и на встрече с кангарами князя Ильбуги должны были присутствовать все трое.
По высокой весенней воде и вниз по течению одолевать пороги было не в пример легче, чем на возвратном осеннем пути: шесть из семи порогов преодолевали, пропихивая лодьи вместе с грузом вдоль правого берега, где оставался неудобный, но все же проход между каменистыми выступами. Только для прохода через средний порог, тот самый Ненасытец, их разгружали. По пути сюда вожди опасались, не решится ли Ильбуга в ответ на пленение брата сделать набег на селения у порогов. А это означало бы новую войну, тяжелую, но необходимую: без мира с печенегами Русь окажется просто отрезана от южных морей, Романии и каганата.
Осенью боги войны сделали еще шаг ближе к Руси. Как пал по сухой траве, война подходила все ближе. Где она начала свой путь? – раздумывал Ингвар вечером, на привале после Ненасытца. В Самкрае, на дальнем восточном берегу Греческого моря, откуда сухой путь ведет в сарацинские страны близ моря Гурганского? Ингвар покосился на Хельги Красного, которого сам туда и отправил два года назад. Из Самкрая война перехлестнулась в фему Херсонес, к Сугдее, потом – в само Греческое царство. И вот теперь ее дымы донесло уже до Днепровских порогов. Все это было связано между собой, одно вытекало из другого. А почему греки подтолкнули русов к нападению на Самкрай? Потому что прежний договор больше не действовал после свержения с киевского стола Олега Предславича. А он, Ингвар, пошел на это… потому что все предки его искали себе власти, чести, славы и богатств. Как еще знатный род может оставить след в веках? Каждый, кто рожден конунгом, считает себя обязанным сперва родить много сыновей, а потом каждому из них оставить в наследство собственную державу.
– Что ты смеешься? – Мистина оглянулся, услышав хмыканье.
– С безголовой куряты все началось. У тебя под тыном.
– Ка… а! – Мистина быстро сообразил, о чем Ингвар вспомнил. – Да. Золотое крылышко. Хотел бы я знать, кто в этой саге без головы последним останется!
Ингвар покрутил собственной головой: я ж тебе не норна…
К облегчению русов, Протолча стояла на своем месте целая и невредимая. Ильбуга кочевал в переходе на юго-запад, ожидая появления русского князя. Принеся жертвы на Хортич-острове, Ингвар послала к нему гонца, и еще через три дня Ильбуга явился к Днепру. С собой он привел тоже три тысячи всадников. При посредничестве Тугана и других старейшин ясов договорились обменяться заложниками. Послышав, что с князем пришли сразу три его родича, Ильбуга хотел получить одного из них, раз уж его брат находится в руках у Ингвара. В ответ ему напомнили, что ни один из братьев Ингвара на печенегов пока не нападал. На правом берегу Днепра, за поприще от Протолчи, появились многочисленные вежи, еще дальше паслись табуны.
Встреча была назначена на самом Хортич-острове, перед священным дубом. Для Ильбуги его люди поставили войлочную вежу, украшенную стягами с волчьими хвостами, перед ней расстелили цветные ковры. Для Ингвара и его приближенных напротив, шагах в пятидесяти, отроки приготовили греческий островерхий шатер белого полотна. Поднятый полог позволял видеть деревянную лежанку под шелковым пестрым покрывалом – будто князь собирался провести здесь несколько дней, – лари, низкий ясский столик с дорогой посудой, ковры на земле.
Посередине между шатрами натянули широкий полог для защиты от солнца, расстелили несколько ковров, вокруг – кошмы и овчины. С одной стороны уселся Ингвар с Мистиной, Хельги и Бояном, с другой – Ильбуга с несколькими родичами. Позади и по сторонам каждого встали гриди и батыры-телохранители. Ясы во главе с Туганом разместились сбоку. При них, хранителях брода и священного острова, постоянно шли переговоры о войне и мире, о торговле и заключении браков, и они привыкли к этим обязанностям.
Старшие жрецы святилища – ясин Газак и Перунов служитель Ждигость – принесли чашу пива, возлили на корни дуба, потом подали по очереди Ингвару, Ильбуге и их боярам. Князья обменялись дарами: Ингвар привез два греческих кафтана, по два сорока бобров, куниц и лисиц, а Ильбуга – двух коней в богато украшенной серебром сбруе. Печенежский князь был явно старше и собеседника, и Едигара – глубокие морщины на смуглом обветренном лице говорили, что ему, пожалуй, за сорок. Чертами лица он был ближе к русам и славянам, чем Едигар; среди его спутников тоже одни были более скуласты и узкоглазы, чем другие. Как и всякий кочевой народ, прошедший со времен своего отделения от пращуров половину мира, печенеги несли в жилах смешанную кровь. Иные лицами почти не отличались от славян, хотя в разрезе глаз небольшой намек на степное происхождение был заметен почти у всех. Приближенные Ильбуги для этой встречи оделись в лучшее, что у них было: льняные белые и шерстяные кафтаны с отделкой из шелка, похожие на шлемы высокие шапки с лисой. Все до одного были подпоясаны ремнями с десятками узорных бляшек – серебряных, с позолотой и чернью, и у каждого висел на поясе волчий хвост как знак пращура-зверя. Заметив это, Ингвар глянул на побратима и перевел дух: Мистина, более умный, чем тщеславный, на этот раз свой печенежский пояс, раздобытый на этом самом месте полгода назад, надевать не стал. Зачем раздражать людей, с которыми ищешь согласия? Ильбуга хотел получить назад своего младшего брата без ущерба для чести рода, но русы собирались взамен выторговать нечто куда более для них дорогое и нужное…
